Субъектно-образная специфика поэзии С.Н. Маркова

Содержание

Введение

Глава 1. Субъектно-образная специфика художественного произведения

1.1 Субъект познания: от антропологической философии к литературоведению

1.2 Субъект в лирическом произведении. Субъектная организация лирического произведения

1.3 Единство субъектно-образной структуры в лирическом произведении

Глава 2. Субъектно-образная структура стихотворений С.Н. Маркова о живой природе

2.1 Поэтическое творчество С.Н. Маркова. Место стихотворений о живой природе в его поэтическом наследии

2.2 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом животных (зверей)

2.2.1 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом домашних животных

2.2.2 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом диких животных

2.3 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом рыб

2.4 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом птиц и насекомых

2.4.1 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом птиц

2.4.2 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом насекомых

2.5 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с растительным миром

2.5.1 Субъектно-образная структура стихов Маркова с образами трав и кустов

2.5.2 Субъектно-образная структура стихов Маркова с образами цветов

2.5.3 Субъектно-образная структура стихов Маркова с образами деревьев

Заключение

Список литературы

Список стихов С.Н. Маркова, в которых используются образы живой природы, по годам

Введение

Сергей Николаевич Марков (1906-1979) - писатель, ученый: географ, историк, этнограф, путешественник. Актуальность исследования его поэтического творчества обусловлена следующими причинами.

Во-первых, пребывание на вологодской земле - немаловажная веха в жизни Сергея Николаевича. «Северянин по рождению и воспитанию, он кровными узами был связан с Вологдой, Сольвычегодском, Тотьмой, где жили его предки» (Ю. Жуков). Великий Устюг стал для него родным городом. В стихах Маркова нашли отражение образы городов Вологодской области.

Во-вторых, в последнее время снова усилился интерес литературоведов и писателей к поэзии С.Н. Маркова. В 2006 году вышел памятный номер «Нашего современника», посвященный 100-летнему юбилею Сергея Николаевича, где были опубликованы статьи С. Золотцева «Встреча, лишь на Руси возможная…» (из романа-исследования о С.Н. Маркове) и Ст. Куняева «Голос в серебряном просторе». Станислав Куняев высоко оценивает творчество Маркова, говорит, что его поэтический мир «совершенно оригинален, своеобразен, ярок…» С его же вступительной статьей выходят «Избранные произведения» С.Н. Маркова в 2010 году в серии «Возрождение Тобольска». Это первое постсоветское издание, включающее в себя стихотворения Маркова, и первое издание художественных произведений, где вместе, под одной обложкой, оказались и стихи, и проза писателя. Сборник позволяет увидеть многогранность таланта, проследить сквозные образы, встречающиеся в разных по жанру и роду литературных произведениях.

О поэзии Сергея Николаевича писали в советские годы немало, и сборников поэтических в период с 1946 по 1989 годы вышло 13. Заметим, что в предисловии к сборнику стихов, вышедшему в 1965 году, автор вступительной статьи (В. Утков) пишет: «истинный ключ к пониманию творчества Маркова кроется в его стихах» [50; 9]. А между тем его стихотворения не были проанализированы достаточно детально и глубоко. Общими фразами являются такие суждения об особенностях творческой манеры поэта, как умение сочетать точность исследователя с романтичностью и полетом фантазии (к примеру, выдуманные географические названия), красочность стиха, конкретность образа, своеобразие, яркость и оригинальность поэтического мира (В. Дементьев, Н. Кудрин, В. Утков и др.). Тематическая группа стихов, более всего привлекавшая внимание исследователей, - об исторических личностях, первооткрывателях земель. В статьях о Маркове большее внимание по сей день уделяется не поэтике его произведений, а необычной биографии и мужественности писателя-путешественника (М. Базанков, В. Владимиров, Ю. Жуков, Ю. Медведев и др.). С.Н. Марков - прежде всего воспеватель мужества русских людей. В постсоветское время исследователей (А. Грязева, С. Золотцева, С. Куняева и др.) стала интересовать его любовная, философская и пейзажная лирика, в частности, С. Куняев отметил влияние Н. Клюева на стихи С.Н. Маркова о природе.

Следует отметить, что совсем мало обращалось внимание на целый пласт (около 90) его стихотворений о живой природе. Новизна нашего исследования состоит в подробном и детальном изучении своеобразия данной тематической группы стихов. Нам представляется актуальным рассмотреть их образную специфику, которая была упомянута в некоторых исследованиях, но только в кратком рассмотрении - как метафоричность лирики в целом и применительно к лирическим героям, литературные портреты которых С.Н. Марков создал в изобилии. Мы предпринимаем попытку изучения образной системы стихотворений о живой природе вместе с выявлением их субъектной организации, вслед за современными исследованиями в области теории литературы (Б.О. Корман, С.Н. Бройтман и др.). С.Н. Бройтман замечает: «Видимо, сама современная лирика заставляет филологию обратиться к тому аспекту ее изучения, который до 20 века был недостаточно оценен, - к субъектно-образной сфере» [Бройтман, 1988, с.537]

Объектом нашего исследования является подборка стихотворений С.Н. Маркова о живой природе.

Предмет исследования - субъектно-образное единство в стихах С.Н. Маркова о живой природе.

Цель исследования - выявить особенности субъектной организации и системы образов в стихотворениях Сергея Николаевича Маркова о живой природе. Для достижения цели исследования необходимо решить следующие задачи:

1. Определить понятие «субъект» в его применении в философской антропологии и литературоведении;

2. Выяснить особенности понятия «субъектная организация» применительно к лирике;

3. Выявить степень изученности поэтического творчества С.Н. Маркова критиками и литературоведами;

4. Охарактеризовать особенности субъектной организации и образную специфику в стихах Маркова о живой природе.

В своей работе мы применяли следующие методы и подходы:

а) Статистический анализ позволяет выявить наиболее частотные образы;

б) Биографический метод позволяет объяснить эволюцию образов такими фактами жизни, как перемещение по стране и за ее пределами (восточные, северные циклы стихов), изменение мироощущения в связи с участием в тех или иных исторических событиях и т.д.;

в) Структурно-семантический подход обращает внимание на структурные особенности текстов (фоника, метрика, ритмика и др.), благодаря анализу которых можно выйти на образно-семантический потенциал лирики Маркова и особенности ее субъектной организации.

Материалом для магистерской диссертации послужили поэтические сборники С.Н. Маркова: «Радуга-река: Стихи» (1946), «Стихотворения» (1965), «Топаз: Стихотворения» (1966), «Серебряный простор: Стихи» (1978), «Стихотворения» (1985), «Светильник: Стихи» (1986), «Избранные произведения» (2010), а также хрестоматия «Поэты Вологодского края» (2011). Многие поэтические произведения «кочуют» из одного сборника в другой, но есть и такие, которые встречаются только в одном издании, поэтому цитаты будут приводиться из разных книг.

Практическое значение исследования состоит в том, что его результаты могут использоваться при дальнейшем изучении творчества С.Н. Маркова. В работе сделаны ссылки и на прозаические тексты писателя, предпринята попытка выявления сквозных образов, что в перспективе позволит рассмотреть его художественные произведения как единый пласт. Осмысление субъектно-образной специфики стихотворений рассматриваемого поэта продолжает и развивает идеи, заложенные С.Н. Бройтманом, применительно к поэзии 1920 - 1970-х годов, имеющей свои особенности.

Работа имеет следующую структуру: введение, основная часть, заключение, список литературы, приложение.

Во введении мы раскрываем актуальность и новизну исследования, цель и задачи, методы и подходы, даем краткий обзор литературы по данной теме.

Первая глава «Субъектно-образная специфика художественного произведения» представляет собой теоретическое осмысление понятия субъект в философии и гуманитарных науках, из которого выводится понятие субъектной организации применительно к структуре художественного произведения. Недостаточность применения термина субъектная организация для анализа лирических произведений обосновывает выбор рассмотрения их с точки зрения субъектно-образного единства.

Вторая глава «Субъектно-образная структура стихотворений С.Н. Маркова о живой природе» показывает роль стихов данной тематической группы в творчестве поэта, их отличительные признаки, проявившиеся наиболее ярко в особенностях субъектной организации и вытекающих вслед за ними художественных образах. Кроме того, показана эволюция образов и их географическая специфика.

В заключении приводятся основные выводы, к которым мы пришли в ходе исследования.

В приложении даны списки стихов С.Н. Маркова о живой природе в хронологическом порядке, с выпиской субъектов, образов и упоминаний о том или ином животном или растении.

Глава 1. Субъектно-образная специфика художественного произведения

1.1 Субъект познания: от антропологической философии к литературоведению

Первоначально субъект рассматривался в качестве логического термина (Аристотель). Онтологическое понимание категории субъекта как субстанции вещи появилось в средневековой схоластике. Гносеологический подход к данному понятию впервые применил Р. Декарт, рассмотрев субъект как «мыслящую вещь» в отличие от объекта - вещи познаваемой, на которую направлено познающее сознание. Эта соотносительная пара «субъект - объект» прочно и надолго закрепилась в науке.

Значимые сдвиги в теории познания 18 - 19 веков, обозначившие высокую духовную активность субъекта, были сопряжены с бурным развитием художественной литературы, что еще раз доказывает усилившийся интерес в обществе к природе деятельного субъекта. Антропологическая философия, начало которой в 19 веке положил Л. Фейербах (показав недостаточность субъект-объектного отношения и важность общения для рефлексии познания) сближает идеи герменевтики, экзистенциализма и персонализма. Необходимым для современной теории познания становится принцип доверия живой исторической конкретности познающего, его участного мышления. О субъекте как ответственно поступающем в получении знания и в преодолении заблуждений заговорили в герменевтике, («философия поступка» М.М. Бахтина). Однако при создании новой науки (или новой концепции, методики и др.) важно выйти за пределы опыта и непосредственного чувственного познания, и здесь в доверии человеку познающему определяющими становятся коэволюционные факторы - взаимодействие субъекта с окружающей средой. В свое время Л. Фейербах, М. Бубер, М. Бахтин отметили недостаточность субъект-объектного отношения для рефлексии познания. Обращение к «ты», «другому», по их мнению, позволяет раскрыть сущность «я», поскольку всякая рефлексия неустранимо обладает диалогической соотнесенностью с иным сознанием.

Принцип интерсубъектности чрезвычайно важен в гуманитарных науках. Истину познать можно только в совокупности разных точек зрения, каждая из которых есть одна из ее граней. Решающую роль этот принцип играет в искусствоведческих науках и, конечно же, в литературоведении. М.М. Бахтин отмечает, что литература как вид искусства обладает очень важной функцией: непреодолимая в жизни граница между субъектами смещается в художественном произведении, и этим преодолевается ограниченность нашего эмпирического сознания. Для М.М. Бахтина жить - значит участвовать в субъект-субъектном диалоге. В теории литературы его концепция оказалась чрезвычайно важной. Именно она дала толчок к рассмотрению объектов в художественном произведении как самоценных субъектов. Исследователь Б.О. Корман предложил термин «субъектная организация» применительно к анализу текста. Причем в произведении могут быть как субъекты речи, так и субъекты сознания. Анализируя лирические произведения, Б.О. Корман замечает, что в начале 20 века моносубъектность в лирике сменилась двух(много)субъектностью. Это связано со становлением реалистического метода. «В реалистическом мироотношении истина постигается безграничным множеством сознаний, в каждом из которых зафиксированы разные степени приближения к ней» [Корман, 1986, с. 55].

Рассматривая субъектную структуру в литературном произведении, Н.С. Бройтман вводит понятие неосинкретичного субъекта, имея в виду «нераздельность-неслиянность» я-другого, о которой в свое время говорил М. Бахтин. В своей работе мы применяем идеи М.М. Бахтина, Б.О. Кормана, Н.С. Бройтмана и др. к анализу стихотворений С.Н. Маркова о живой природе. Взяв данную тематическую группу, мы рассматриваем многосубъектность в лирике Сергея Николаевича на не совсем традиционном материале, так как равнозначным человеческой точке зрения выступает взгляд на мир, отношение к жизни животных, а подчас и растений. В настоящей экологически неблагоприятной ситуации учет коэволюционных факторов чрезвычайно важен. Синкретичным субъектом также оказывается «нераздельность-неслиянность» авторского «я» (или лирического героя) с субъектом из животного или растительного мира, что обращает внимание на проблему совместного благоприятного существования человеческого и природного мира.

Таким образом, в представлении о субъекте в теории познания и литературоведении наметились общие черты: необходимость межсубъектного взаимодействия, учет коэволюционных факторов в развитии общества. Субъект для полноценного познания должен обратиться не только к своему «глубинному» опыту тела и души, но и к опыту других людей, а может, и к учету отношение к жизни представителей флоры и фауны? По крайней мере, познание мира должно быть этичным: не вмешиваться в развитие окружающего мира, чтобы прогресс науки не обернулся плачевными результатами.

1.2 Субъект в лирическом произведении. Субъектная организация лирического произведения

Чтобы раскрыть особенности субъекта лирического произведения, необходимо обозначить специфику лирики как рода литературы. Субъективность ее подчеркивали с древних времен, еще Аристотель в своей «Поэтике» писал, что лирик говорит о мире от своего собственного лица, в то время как в эпосе автор говорит о событии как о чем-то отдельном от себя. Немецкий философ-идеалист начала 19 века Гегель разграничивает эти два рода литературы по способу воспроизведения жизни: в лирике оно субъективное. Здесь важно словесное самовыражение автора. На это обращается внимание и в исследованиях 20 века.

Г.Н. Поспелов, определяя место лирики среди других литературных родов, говорит, что отличие ее от эпоса - в предмете познания жизни, и предметом лирического познания является человеческая жизнь не в ее бытии, а в ее сознании. Сознание же поэта всегда социально, оно выявляет характерность жизни. В лирике происходит творческая типизация жизни, а не просто непосредственное выражение эмпирических переживаний поэта, поэтому биографическая личность не может быть тождественна лирическому субъекту. Лирическое произведение воплощает социальное сознание, лишенное определенной конкретности, и переживания лирического субъекта в свою очередь тоже обобщены [Поспелов, 1976].

Одной из основных проблем своей книги Л.Я. Гинзбург называла проблему воплощения в лирике авторского сознания. Лирика, по ее мнению, представляет собой поэтическую переработку личностью жизненного опыта, при этом личность автора всегда присутствует и ощутима. Это, в свою очередь, порождает понятие лирического героя, но только в том случае, когда существует некое единство авторского сознания, сосредоточенность его в определенном кругу проблем [Гинзбург, 1974].

Необходимо попытаться выяснить, что стоит за понятиями «лирический герой» и «лирический субъект». Лирическим субъектом мы можем назвать «любое проявление авторского «я» в стихотворении, степень присутствия в нем автора, по сути, воплощенный в стихотворении взгляд на окружающий мир самого поэта, система ценностей, отраженная в языке, образах» [Белокурова, 2005]. Это понятие шире, чем лирический герой, который является лишь одной из форм проявления авторского сознания, это «субъект речи и переживания, в то же время являющийся главным объектом изображения в произведении, его идейно-тематическим и композиционным центром» [Литература…, 2006]. Авторы пособия «Теория литературы: Анализ художественного произведения» также отмечают, что в том случае, когда лирический субъект перестает быть голосом, точкой зрения, а становится объектом изображения, можно говорить о лирическом герое.

С.Н. Бройтман пытается охарактеризовать систему способов выражения авторского «я» в лирике, данную Б.О. Корманом, применяя понятие М.М. Бахтина о «нераздельности-неслиянности» «я» и «другого». Так, по Корману, существуют пять видов выражения образа автора в лирическом произведении: автор-повествователь, собственно автор, лирическое «я», лирический герой, герой ролевой лирики [Введение в литературоведение, 1999]. В лирическом «я» проявляется активность прямо-оценочной точки зрения, это самостоятельный образ, субъект в себе (терминология С.Н. Бройтмана). Лирический герой - это уже не только субъект в себе, но и субъект-для-себя, (т.е. субъект и объект), образ, намеренно отсылающий к внелитературной личности поэта. Это автор и герой, «нераздельно-неслиянно» присутствующий в произведении.

В своей монографии С.Н. Бройтман, опираясь на историческую поэтику А.Н. Веселовского (его понимание лирики как изначально хоровой природы), опровергает традиционный постулат о монологичности этого рода литературы. По его мнению, Б.О. Корман открыл многосубъектность авторского плана в лирике, но недооценил субъектную природу «другого» (героя). Бройтман вводит понятие «интенции» сознания (заимствуя это определение из традиционной индийской семантики) - ценностной экспрессии субъекта, направленной не на объект, а на другого субъекта. По его мнению, это понятие наиболее адекватно природе межсубъектных отношений в лирике. Ученый, анализируя эволюцию субъектных структур в русской лирике 19 - начала 20 века, выделяет по хронологии три формы высказываний: прямые (от «я» и «мы»), косвенные (субъект речи смотрит на себя со стороны, как на «другого», на «ты», «он», обобщенно-неопределенный субъект, состояние, отделенное от его носителя) и синкретичные и диалогичные формы (различные типы субъектного синкретизма, несобственно-прямая речь, игра точками зрения, ролевые стихи). Последняя форма относится к русской неклассической лирике рубежа 19 - начала 20 веков, в которой субъектная сфера имеет началом некую парадигмальную межсубъектную целостность. Здесь мы уже имеем дело с неосинкретичным субъектом, изначальной нерасчлененной целостностью «я» и «другого». Об этом же говорит и Б.О. Корман, отмечая, что становление реалистического метода в лирике начала 20 века связано со сменой ее моносубъектности на двух(много)субъектность [Корман, 1986].

Б.О. Корман, говоря о субъектной организации художественного произведения, отмечает, что в тексте могут существовать два типа субъекта: субъект речи (тот, кому приписана речь в данном отрывке текста), и субъект сознания (тот, чье сознание передается в данном отрывке или тексте). Б.О. Корман дает следующее определение: «Субъектная организация произведения есть соотнесенность всех отрывков текста, составляющих в совокупности данное произведение, с используемыми в нем субъектами» [Корман, 1977, с.23]. При соотнесенности отрывков текста с субъектами речи организация произведения будет формально-субъектной, содержательно-субъектной - при соотнесенности с субъектами сознания. Особенность лирики в том, что текст лирического произведения организуется субъектом сознания с обязательной прямо-оценочной точкой зрения, при которой объект сознания открыто, непосредственно соотносится с взглядами субъекта сознания. При этом соотношение субъекта и объекта сознания может быть разным, соответственно будут разными и формы выражения авторского сознания. Если субъект растворен в тексте, скрыт, то перед нами автор-повествователь. Если субъект организует текст открыто, совпадает с объектом, то речь идет о собственно авторе (лирическом «я»). При несовпадении субъекта и объекта и сосредоточенности внимания на объекте мы имеем дело с лирическим героем. Если же субъект является объектом, но объектом более высокого сознания - речь идет о герое ролевой лирики.

стихотворение лирический образный природа

1.3 Единство субъектно-образной структуры в лирическом произведении

Традиционная поэтика рассматривает отдельно содержательную сторону стихотворений (например, раздел «Тематика» в «Поэтике» Б.В. Томашевского), отдельно - особенности их формы (в вышеупомянутой «Поэтике» - разделы «Элементы стилистики» и «Сравнительная метрика»). В самом большом из разделов, связанном со стилистикой, есть вторая глава «Изменение значения слова (Поэтическая семантика. Тропы)». Причем назначение тропов Томашевский связывает не с созданием образности, т.к. «метафора может не вызывать никакого чувственного представления» [Томашевский, 1999, с. 54]. Тропы, по Томашевскому и Жирмунскому, есть художественно-выразительные средства. Систему художественно-выразительных средств В.М. Жирмунский назвал стилем, эволюция которого связана «с изменением общего художественного задания, эстетических навыков и вкусов, но также - всего мироощущения эпохи» [Жирмунский, с. 38]. Как видим, исследователь видит обусловленность формы содержанием. Е.Г. Эткинд называет первым принципом стиха единство формы и содержания, отдавая приоритет также содержанию: «В поэзии все без исключения оказывается содержанием - каждый даже самый ничтожный элемент формы строит смысл, выражает его» [Эткинд, 1998, с. 69]. Содержание же заключает в себе, прежде всего, раскрытие «внутреннего человека» с привлечением всего разнообразия бытия. Иными словами, отношение автора к тому, о чем идет речь (т.н. образ автора). В данном случае перед нами монологическая концепция автора, субъектно-объектный подход к анализу поэтических произведений. Поэзия рассматривается исследователем как система конфликтов в материальной структуре стиха. Ю.М. Лотман в своей монографии «Анализ поэтического текста» (1972) также раскрывает принципы структурного анализа стихотворений, разбирая текст как систему отношений, или значимых антитез. Художественный эффект, по его мнению, возникает «из сопоставлений текста со сложным комплексом жизненных и идейно-эстетических представлений» [Лотман, 1972, с. 25]. В целом все вышеупомянутые исследователи изучали построение художественного произведения, его «материальную» структуру, рассматривая ее как способ выражения содержания.

С.Н. Бройтман, признавая единство содержания и формы, но исходя прежде всего из содержания, делает попытку рассмотреть субъектную и образную структуру лирики как взаимосвязанные. Он пишет: «Хотя эта задача до сих пор не выполнена, развитие науки 20 века неоднократно подводило к ней» [Бройтман, 1997, с. 15]. Исследователь замечает, что историческая типология художественного образа, предложенная А.Н. Веселовским, оказалась изолированной от изучения субъектных отношений. Для А.Н. Веселовского в поэзии на первом месте были представления: из согласования противоположных апперцепций с целью создания новых и происходит, по его мнению, поэзия. Она основана на образах, существующих в народном сознании: «Доверие возбуждали и возбуждают не реальные факты и типы, а те синтетические образы действительности, которые в ту или другую пору существуют в народном сознании и, осложняясь историческими фактами и житейскими типами, производят поэзию» [Веселовский, 2006, с. 129]. Анализируя, вслед за А.Н. Веселовским, переход от мифопоэтического параллелизма к понятийно-художественному тропу, С.Н. Бройтман отмечает их качественное различие: с появлением тропа, по его мнению, возникла некая целостность, основанная на определенном типе отношений.

Впервые лирику как отношение субъектов, отмечает Бройтман, начал рассматривать М.М. Бахтин. Он так же, как и Веселовский, исходит из понимания того, что этот вид искусства имеет хоровую природу. Отсюда и отрицание монологичности в ней: «Лирика - это видение и слышание себя изнутри эмоциональными глазами и в эмоциональном голосе другого: я слышу себя в другом, с другими и в других» [Бахтин. Смысловое целое героя, с. 387]. Бахтин отмечает, что переживание звучит лирически тогда, когда переживающий ощущает другого в себе. Правда, в лирике, по наблюдениям С.Н. Бройтмана, граница между «я» и «другим» тоньше и труднее уловима, чем в других родах литературы, и исторически изменчива.

За каждой образно-стилевой формой лирического произведения стоит, по Бройтману, определенное отношение субъектов, поэтому специфическое соотношение выраженных в нем значений порождено особенностями субъектной организации. От нее и будет зависеть внутренняя форма высказываний (прямая, косвенная или диалогичная). Ученый наблюдает на огромном фактическом материале, как менялось исторически соотношение разных форм высказывания. Им выделены четыре эпохи в развитии лирики. Самая древняя - эпоха синкретизма (термин «субъектный синкретизм» был предложен С.Н. Бройтманом в 1988 году, в статье «К проблеме субъектного синкретизма в устной народной лирике»), где еще главный герой не отделен от субъекта речи, а образ создается за счет психологического параллелизма. 11 - 18 века в русской лирике - это эпоха рефлексивного традиционализма. В этот период в литургической поэзии произошло открытие необходимости «другого» для становления «я», что имеет непреходящее значение для развития русской лирики. Русская классическая лирика 19 века формирует новую форму бытия лирического субъекта - лирического героя. Дальнейшее ее развитие привело к необходимости дать свободу «другому» (наиболее ярко это проявилось в возникновении другого полноправного субъекта у А.С. Пушкина и сложных диалогичных отношениях лирического «я» с другими субъектами у М.Ю. Лермонтова).

На рубеже 19 - 20 веков происходит качественное изменение субъектной структуры: «наряду с традиционными появляются такие субъектные целостности, в которых исходным является не аналитическое расчленение «я» и «другого», а их изначально нерасчленимая интерсубъектная природа» [Бройтман, 2004, с.257]. Тогда-то и возникает русская неклассическая лирика с ее изначальной нерасчленимой целостностью «я» и «другого», т.н. неосинкретизмом. В чем его суть? Бройтман объясняет различие с древним синкретизмом так: «Но если в фольклоре субъектный синкретизм был связан с тем, что в нем автор еще не отделился полностью от героя, «я» от «другого», то в современной литературе неосинкретизм порожден уже кризисом монологически понимаемого автора» [Бройтман, 1997, с. 49]. При этом сама природа становится субъектом, а лирическое «я» символически стремится стать природой. Возникает как бы обратная перспектива: природа смотрит на человека. Вследствие этого происходит актуализация архаических образных средств языка - возрождение символа (одночленный параллелизм), двухчленного параллелизма, явления кумуляции (семантическое тождество далеких друг от друга явлений). В целом, особенности поэтики новой лирики связаны «с экспликацией в ней субъектного начала, позволяющего увидеть сам художественный образ как межсубъектную целостность» [Бройтман, 1997, с. 288].

Таким образом, духовная активность субъекта, которая была отмечена в антропологической философии, стала важным фактором в развитии русской лирики. В структуре художественных произведений исследователи стали обращать внимание на наличие субъект-субъектных отношений. Необходимость для познания мира диалога с «другим» порождает такие формы высказывания в лирическом произведении, которые неизбежно включают в себя ориентацию на «другого». Это, в свою очередь, изменяет образную специфику произведения. В неклассической лирике субъектно-образная целостность стала определяться конкретной лирической ситуацией, что связано с установкой на становящееся настоящее и настоящее-будущее.

Глава 2. Субъектно-образная структура стихотворений С.Н. Маркова о живой природе

2.1 Поэтическое творчество С.Н. Маркова, Место стихотворений о живой природе в его поэтическом наследии

У С. Маркова одним из ярких впечатлений детства было прочтение ряда стихов. Так, когда семья жила в Грязовце (1914 - 1917 годы), по подписке им поступали каждый год приложения к «Ниве» - собрания сочинений классиков и современных писателей. Сергей Николаевич в своем автобиографическом эссе «Слово парфянина» вспоминает: «В них нашел я гениальный майковский «Ешман», бунинский «Мушкет» и много других прекрасных стихотворений. В домах своих знакомых и сверстников я просматривал журналы, разыскивая на их страницах стихи» [Марков, 1986, с. 8]. Марков описывает два поэтических «наваждения» того же периода детства. Первое связано с прочтением стихов А.С. Грина: «С тех пор я стал искать и звать к себе таинственного Грина, сказавшего, что каждый должен жить и бороться, «жизнь целуя в губы» [Марков, 1986, с. 8-9]. «Второе наваждение» связано со стихотворением С. Есенина «Лисица»: «Я явственно видел «дремучее лицо», отмежеванное красной прошвой на снегу <…> А сочетание запахов инея и глиняного угара! Только подлинный поэт мог так передать предсмертные ощущения» [Марков, 1986, с. 9].

Сам Марков писать начал рано, и первым его произведением было стихотворение «Революция» (1920). Но, по иронии судьбы, первый сборник стихов «Радуга-река» вышел в свет в 1946 году, после признания С.Н. Маркова как прозаика и публикации рассказов и романа «Юконский ворон», да и тот, по воспоминаниям С. Куняева [Куняев, 2010], подвергся «разгромной критике». Художественная, а также историко-географическая проза оставила несколько в тени поэтическое творчество писателя. Между тем это большой по объему материал (13 сборников, вышедших с 1946 по 1989 годы, насчитывают 279 стихотворений, еще 21 стихотворение добавилось в «Избранные произведения» 2010 года). Сергей Николаевич писал поэтические произведения до конца своих дней.

Первое, на что обращают внимание исследователи творчества С.Н. Маркова, это своеобразие, неповторимость, уникальность его поэтического мира (С. Куняев, А. Носкова, Е. Осетров, С. Поделков, В. Утков, А. Югов). Так, С. Поделков пишет, что стихи Маркова «обладали тайным притяжением, «лица необщим выражением», от их необычности становилось празднично на сердце» [Поделков, 1966, с. 4]. С. Куняев отмечает, что в стихах «азиатского периода» (ранняя лирика, 1924-1931 годы) «трудно отыскать не только чужеродную интонацию, но даже точку соприкосновения с творческим миром кого-либо из современников» [Куняев, 2006, с. 130]. Литературоведы и критики пишут о тонком чутье Сергея Николаевича к слову (А. Романов, С. Золотцев, В. Утков), о красочности создаваемых им полотен (В. Дементьев, Е. Осетров). Е. Осетров так описывает впечатление от его лирики: «Стихи Маркова напоминают старинные орнаментальные ковры или многоцветные миниатюры на страницах древних манускриптов» [Осетров, 1990, с. 5]. Е. Евтушенко в своем стихотворении «Всероссийская пурга…» называет Сергея Николаевича «Всех времен Руси собрат» [Евтушенко, 2016]. Обращение к русской истории, былинам и героям нашей земли, а также к азиатским песням и их героям - тема важная и занимающая большой объем в творчестве С.Н. Маркова (Р.И. Дияжева, В. Казак, А. Романов). В его стихах, по словам В. Казака, «открывается духовное видение Марковым отдаленных культур» [Казак, 1996, с. 255], а исследователь восточных мотивов в творчестве поэта Р.И. Дияжева в своей монографии «С.Н. Марков: Очерк творчества» (1983) отмечает, что приемы казахского народного творчества были впитаны Марковым и перенесены в русскую речь. Где только не побывал Сергей Николаевич: в Костромской, Вологодской, Архангельской, Московской областях, на Урале, в Сибири и Казахстане, и стихи несут на себе колорит разных местностей.

Помимо необычности и красочности, исследователи отмечают многогранность таланта ученого, путешественника и поэта, отразившуюся в соединении «научной глубины и лирического одушевления» (В. Пудожгорский), «романтичности» с точностью исследователя, «смелого полета фантазии» с «недюжинной эрудицией» (В. Утков), «неуемного буйства вымысла» с «документальной точностью каждого штриха» (С. Золотцев). С. Золотцев назвал С.Н. Маркова художником «яркой романтической палитры», искателем, воспевателем мужества. Романтичность поэта связана с его жизнетворчеством: жизнь и поэзия для Сергея Николаевича были чудом, а высшим его проявлением - жажда познания (Р. Дияжева, С. Поделков). Высшей ценностью была для поэта правда, что отмечается в стихотворении о нем А. Юдахина [Владимиров, 2013], в котором «марковцы» из Казахстана называют его «наш Учитель».

Что касается особенностей субъектной организации, с этой точки зрения стихи Маркова не рассматривались. Писали о характере лирического героя, его романтических устремлениях (С. Поделков), самоотречении и готовности погибнуть при открытии нового (Р. Дияжева), а также наличии у него искрометного чувства юмора по отношению к собственным неурядицам (С. Золотцев). Отмечалось, что в «северных» стихах поэта есть целая череда ярких характеров (В. Дементьев), т.к. в них был хорошо разработан жанр психологического портрета (С. Золотцев).

Если говорить об образной стороне лирики Сергея Николаевича, то исследователями отмечается объемность, стереоскопичность изображения (Ю. Жуков, С. Золотцев), плотность письма (В. Казак), его живописность (Б. Примеров). В «северных» стихах Маркова присутствует, по словам В. Дементьева, метафорическое освоение «необжитого мира». О метафоричности стиля С.Н. Маркова упоминали многие в своих работах по творчеству поэта. При этом указывали на конкретность образа и даже его локальность (В. Утков), на «внезапную точность и осязаемость метафоры, внутри которой, как правило, светится неожиданный эпитет» [Б. Примеров, 1986, с. 18]. Несмотря на романтичность лирического героя Маркова, стихи его достаточно реалистичны, они написаны внимательным наблюдателем. С. Куняев говорит о творческой манере поэта так: «Это ощущение слитности с миром горных ущелий, быстрых рек, снежных вершин рождает стихи, исполненные сурового, красочного реализма» [Куняев, 2010, с. 16]. «Ощущение слитности» мыслей и чувств поэта с природой (С. Куняев, С. Поделков) - важная черта, необходимая для дальнейшего анализа стихов С.Н. Маркова о живой природе. Поэзия для Сергея Николаевича, была, как отмечает С. Золотцев, «недостижимой красоты земли и высоты человеческого духа, желанным пределом, к которому стремишься весь век и который всегда остается впереди тебя» [Золотцев, 1987, с. 116]. Не этим ли томленьем по идеалу пронизана наша классическая русская литература? Д.С. Московская, говоря о художественной местнографии русской литературы 1920 - 1930-х годов [Московская, 2010, с. 395], замечает, что именно в антропогеографии как мировоззрении проявилось типологическое единство литературы этого периода с русской классикой 19 века и со всей русской словесностью в целом. В связи с этим она вспоминает М. Пришвина, А. Платонова, С. Есенина, Н. Заболоцкого, Н. Клюева, А. Ахматову. Хотелось бы в этот ряд поставить и С. Маркова, который также обращал внимание на «спасительное таинство события человека и земли». Заметим, что С. Куняев во вступительной статье к «Избранным произведениям» С.Н. Маркова (2010) пишет о том, что при создании стихов «северного цикла» на Сергея Николаевича повлияло творчество Н. Клюева, с которым он общался и произведения которого в авторском исполнении с удовольствием слушал.

Тематика стихотворных произведений Маркова довольно обширна; по тематическому принципу выстроены следующие сборники поэта: «Радуга-река» (1946), «Стихотворения» (1985), «Светильник» (1986), «Знаю я - малиновою ранью…» (1989); по хронологическому - «Стихотворения» (1965), «Топаз» (1966), «Серебряный простор» (1978).

Наиболее удачна, на наш взгляд, тематическая разбивка в первом сборнике «Радуга-река» (1946, отв. ред. П. Антокольский). 42 стихотворения включены в шесть тематических блоков:

1) «Грозная весна» (по названию первого стихотворения, произведения о военных действиях в городах-героях),

2) «Люди русской земли» (о наших героях, начиная с былинного Ильи Муромца),

3) «Истоки» (о предках, основателях различных народностей),

4) «Поморье» (литературные портреты поморян, «северные стихи»),

5) «Топаз» («азиатские стихи»),

6) «Рябина» («северные стихи», в основном пейзажная лирика).

Более всего лирических произведений, в которых есть субъекты живой природы, встречается в 4-6 тематических блоках. Правда, с точки зрения читательского восприятия не совсем удобно, что стихи «разбросаны» по годам и при этом даже не датированы. К тому же, сборник «Радуга-река» самый маленький по объему, ведь 32 года творческого пути поэта здесь не нашли отражения. Также подобраны по тематическому принципу и не датированы стихи в сборнике 1985 года. Сгруппированы по времени создания, но не имеют дат произведения в сборнике «Серебряный простор» (1978). Отсутствие точной датировки усложняет анализ: трудно проследить эволюцию образов.

Оба принципа - хронологический и тематический -использованы в последнем издании - «Избранные произведения» (2010). 84 стихотворения объединены составителями С.С. Куняевым и О.С. Марковой в пять тематических блоков, обозначающих определенную веху жизни писателя и озаглавленных строкой из его стихотворений:

1. «Мы в тучах горящих летели…» - стихи 1924-1931 годов, когда поэт жил в Казахстане и Сибири (т.н. «азиатские» стихи);

2. «В стране великих льдов» - т.н. северные стихотворения 1932-1941 годов. В это время С.Н. Марков вместе с другими писателями-сибиряками был арестован за «антисоветскую пропаганду» и отправлен в ссылку в Архангельскую область; побывал в Вологодской области; жил в Можайске под домашним арестом;

3. «Я был стрелком и ел солдатский хлеб…» - стихотворения 1941-1949 годов; в это время Марковым написаны стихи на военную тему, о героях русской земли и древних русских городах;

4. «Земные корни и рудные жилы…» - произведения 1950-1958 годов, в основном о русских корнях и русской речи;

5. «Косноязычье светлое поэта» (1962-1979) - самые разные по тематике стихи последних лет жизни.

Конечно, при соблюдении хронологического принципа страдает тематическое единство: не мог же поэт на протяжении десятка (а то и двух десятков, как в последнем блоке) лет писать на одну тему!

Стихи о живой природе встречаются в каждом блоке: от 2 до 10. Больше всего их в «восточных», или «азиатских» стихотворениях: необычный колорит местности со своими приметами поразил воображение поэта. Также немало их в «северных» стихах. В дальнейшем объектом нашего исследования в основном будут лирические произведения 1920 - 1940-х годов, как наиболее плодотворных периодов поэтического творчества С.Н. Маркова.

Важен для анализа стихов 1920-х годов последний советский поэтический сборник «Знаю я - малиновою ранью…» (1989, сост. Г.П. Маркова - жена поэта). В первом его разделе почти полностью воспроизведена найденная в архиве ИМЛИ рукопись поэта. Позднее многие из этих стихотворений были по разным причинам переработаны автором, некоторые публиковались под другими названиями. В данном сборнике «Неизданная рукопись» печатается в том виде, в каком она сложилась в ранние годы.

Стихотворения мы будем цитировать в основном по сборнику «Светильник», изданному в серии «Поэтическая Россия» в 1986 году (в данном случае в ссылках будут указываться только страницы). Это, на наш взгляд, наиболее удачное собрание поэтических произведений С.Н. Маркова, к тому же оно наиболее полное (178 стихотворений). Составителем его является жена поэта - Галина Николаевна. После смерти мужа она чаще всего была инициатором изданий его книг, сборники 1985 и 1989 годов составлены тоже ею. В «Светильник» вошли «наиболее интересные его стихотворения, написанные с 1924 по 1979 год» [Марков, 1986, с. 318]. На последней странице сборника перечислены книги стихов Сергея Маркова, открывает сборник автобиографическое эссе поэта «Слово парфянина» (1970 год) и статья Б.Т. Примерова о творческой манере и мастерстве Сергея Николаевича. Лирические произведения собраны в девять тематических блоков: «Русская речь», «Светильник», «Предки», «Старая степь», «Глиняный рай», «Клинки», «Мировая война», «Грозная весна», «Походка».

Собрав список лирических произведений Маркова из восьми вышеуказанных сборников (вышедших с 1946 по 2010 годы), мы получили следующую картину: из 300 стихотворений только 77 не имеют образов живой природы или каких-либо упоминаний о ней. Стихотворения же с интересующими нас образами мы выстроили в хронологическом порядке (Приложение 1).

2.2 Особенности субъектно-образной специфики стихов Маркова о животных

Лирические произведения С.Н. Маркова о живой природе удобно анализировать, сгруппировав их в две основные группы: стихи о животных и стихи о растениях. В каждой группе будет своя тематика, субъектная организация, приемы создания образов. Чаще всего стихотворения, где субъектом является то или иное животное, связано с темой дружбы, если же субъектом выступает представитель растительного мира, то обычно перед нами интимная лирика. Как правило, растение, в отличие от животного - пассивный «субъект», на которого оказывается воздействие со стороны неживой природы или человека.

При характеристике образов мы так или иначе выходим на определенное отношение автора к действительности. Схожие образы встречаются и в художественной прозе С.Н. Маркова, к которой мы также будем обращаться, проводя параллели между поэтическим и прозаическим наследием писателя.

2.2.1 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом домашних животных

В «азиатских» стихах поэта чаще всего можно увидеть образ коня - верного друга лирического героя. Появляется этот образ уже с первого опубликованного в сборнике стихотворения - «Горячий ветер» (1924). Сравнение песни с ноздрями лошади используется для создания яркости образа, а также характеризует удаль, способность все преодолеть:

Песнь будет шумной и горячей

Как ноздри рыжего коня [С., с. 142]

В стихотворении «Солончаки» (1925) [«Светильник», 1986, с. 151] с той же характеристикой, но конь уже присутствует как лирический субъект, и выступает на равных с лирическим «я». Во всех строфах, кроме второй, одна строка характеризует активность этого субъекта в преобразовании мира. Так, в первой строфе вторая строчка: «От подковы вдавленной - дуга»; вторая строфа говорит о целомудренном просторе степи и спокойствии духа лирического героя, здесь образ коня отсутствует. Третья строфа начинается снова с его активности: «Соль хрустит, ломаясь под копытом…» Особенно значима последняя строчка стихотворения, где лирический герой, видимо, для придания себе самому смелости, восклицает: «Соль топчи подковой легкой, конь!» С образом коня связана не только молодецкая удаль, но и легкость, с которой он воспринимает жизнь и преобразует действительность.

Конь является не только другом лирического героя, но и лирической героини - степной красавицы. В стихотворении «Зарей в этот вечер мир не был забыт...», [«Стихотворения», 1985, с. 109] к конским копытам склоняется «цветов раболепная стая». В другом - «Глубокие тени мерцающих глаз…» (1926) [с. 151] к «густому хвосту» ее скакуна вяжут избитого конокрада.

Но есть совершенно другие стихи, где описана степная ночь и конь как субъект отсутствует. Так, в «Первом сонете» (1924) дается описание ночи, в пейзажной зарисовке - только такие «дикие» атрибуты степи, как бурьян и волки:

Бурьян встает с глухим и тяжким звоном.

В полыни слышен дикий вой волков… [с. 146].

В «Новых созвучиях» (1926) снова тот же животный и растительный мир, а кони только упоминаются как бы между прочим, поэт «дорисовывает» ими картину застывшей «волчьей» ночи: «Коней усталых нам седлать зачем?» [С., с. 156]. Получается, что конь как субъект присутствует в стихотворениях с дневным пейзажем, ночью же «оживают» бурьян и волки.

Конь характеризует движение, поэтому образ времени в одном из стихотворений («Земля», 1926) ассоциируется с этим животным. Безудержный ход времени Марков описывает следующим сравнительным оборотом:

И время мчалось жеребцом

С безумно выкаченным глазом [с. 164].

Земля, на которой стоит лирический герой, помнит первого земледельца. Но «сердцем многое забыто», и песня помогает лирическому герою остановить время, восстановить для потомков прошлое:

Я вязью песни обовью

Следы остывшего копыта [с. 164].

Прошлое, с одной стороны, оберегалось поэтом: древняя культура, предки и города-герои, просто слова. Как написал Марков в одном из своих рассказов, называя писательский труд «вечным дежурством»: «Я учусь запоминать слова, вещи и названия, которые могут быть забыты, ибо их слишком много» [Марков, 1973, с. 255].

Но когда новый уклад жизни оттеснял предрассудки и суеверия, Марков был рад. Стихотворение «Земля» заканчивается следующим восклицанием лирического героя:

Я идолу перед концом,

Как предок, кланяться не буду! [с. 165].

Преобразование мира, последовавшее после революции, поэт приветствовал: «революция на Востоке основывается на разрушении мельчайших подробностей дикого азиатского быта…» - строчки из его рассказа «Как они умирали» [Марков, 1973, с. 95]. В стихотворении «Печенег» (1926) лирический герой обращается к преследователю:

Печенег, застынь, не верь глазам, -

Белый пар и звонкие турбины

Шлют огонь земле и небесам [с. 167].

Печенег - представитель старого мира - гонится со стрелами за лирическим героем, а впереди их обоих ждет «железный вихрь» индустрии, описанный сравнительным оборотом, в котором кручение турбин уподобляется бьющемуся в скалах дикому коню:

Скрылся мрак… Сверкающий огонь!

Впереди, в оранжевом тумане,

Словно в скалах бьется дикий конь [с. 167].

Строкой «Скрылся мрак… Сверкающий огонь!» (18 в стихотворении, расположена в пятой строфе из семи) стих разделяется на два семантических поля: старый мир - мир новый. В предыдущих строках (с 13 по 17) обилие согласных «ч» и «ш»: степная ночь, тишь, шорохи, печенег с бунчуком… С 18 строки уже другой фонетический ряд: «с», «к», «р»: сверканье, дикий конь, звонкие турбины, вихрь, Россия… В последней строфе лирический герой обращается к старому миру в лице печенега:

Рысья шапка и глаза косые,

Уходите, скройтесь от беды!

Вихрь железный на степях России

Заметет поблекшие следы… [с. 168],

или, прозаически Марков говорит об этом так: «Наждак индустрии стирает старое» [Марков, 1973, с. 290]. Звучит грубовато, но, тем не менее, в том же рассказе «Крутой берег» повествователь восхищенно заметит: «Какой увлекательной поэзией окружены степи, заново открытые!» [Марков, 1973, с. 287]. Как замечает С. Куняев, характеризуя пейзажную лирику С.Н. Маркова [Куняев, 2010], миссия человека, покорителя природы, мыслилась в те годы как естественная и необходимая, но поэт Марков сумел сохранить мир в его «первозданности». Даже преобразования в вышеуказанном стихотворении он сравнивает с проявлениями дикой природы, которую не раз живописал в своих произведениях.

Так, неживую природу поэт часто сравнивает с живой, в том числе, с образом коня. В стихотворении «Су-Ээзи - водяной дух» (1927) идет контрастное описание горной речки и старого водяного духа. Чтобы отметить их «разницу в возрасте», Марков использует следующий сравнительный оборот:

Река скакала по скатам скал

Конем, резвящимся смолоду [с. 167].

Даже фонетически, через повторение «ск» во втором, третьем и четвертом словах строки, поэтом передается легкость горной речки (ср. в стихотворении «Солончаки»: «Соль топчи подковой легкой, конь!»).

Помимо копыта и подковы коня, в стихотворениях С.Н. Маркова встречаются также такие «портретные» детали, как колени и пах лошади. Лирическое произведение «Темный румянец» (1927) начинается со слов: «Я сел на коня…» [Марков, 1966, с. 32]. Лирический герой верхом на своем верном друге становится выше над землей, словно поднимается к небесам и разглядывает их. Он видит «месяца коготь», впивающийся в сосны, а в следующей строфе «объектив камеры» переходит на коня:

Казалось, что конь мой, пеня колени,

Бредет по волнистой алой заре [Марков, 1966, с. 32].

Кроме «когтя» месяца, коленей коня, девичьих лиц, есть еще одна важная часть картины этого вечера и дикой свадьбы горного племени - щека лирического героя. Его смущение поэт передает сравнительным оборотом:

Густой и теплый темный румянец

Крылом дрожал на моей щеке [Марков, 1966, с. 32].

Крыло (мотылька, стрекозы, птицы и само по себе, как в «Темном румянце») связано с ощущением нежности, трепетности в поэтическом мире Маркова. В стихотворении «Тени эпох» (1927) добавляется семантика быстроты движения. После строки, в которой упоминается «шаг ленивый верблюда», следует строфа:

Наездник промчался… И лошади пах -

Крыло трепещущей птицы,

И ветер стыл у меня на губах

И тихо лег на ресницы [Марков, 2010, с. 53].

В данном контексте крыло птицы передает быстроту движения коня, птица трепещет от ветра. Но, принимая во внимание и зная семантический ореол слова «крыло» в поэтическом мире Маркова, читаешь эти строки с некоторым недоумением, вступает в силу психология восприятия, и метафорическое сравнение выглядит немного странным.

Образ коня связан в творчестве Сергея Николаевича не только с молодецкой удалью, резвостью, быстротой и легкостью, в годы революции и войны становится образно актуальной могучая сила этого животного. В стихотворении «Переправа 20-х годов» (1928) седок переплывает через горную реку, «держась за хвост коня». За деревом его подстерегает басмач, но седоку везет:

Счастливый случай иль расчет?

Высокий вал, звеня,

Вниз по течению снесет

Могучего коня [Марков, 2010, с. 77].

Благодаря своему могучему другу наездник спасается.

Но сила коня может быть губительной, ведь у врагов тоже свои кони. - вороные. Вот как поэт описывает приход войны в «Сверстниках» (1928):

Но горы плывут в тумане,

И вот приходит она,

Конем голубого улана

Растоптанная весна [Марков, 2010, с. 69].

В другом стихотворении «Орь, Иргиз, Тургай…» (1929) лирический герой, вспоминая свое детство, скажет:

И - пленник военных рассказов -

В кольце походных огней

Боялся синих лампасов

И вороных коней [с. 160].

Символично образ вороного коня поэт осмыслит позже, спустя 14 лет. В годы Великой Отечественной войны С. Н. Марков напишет стихотворение «Козьма Минин» (1943) с мрачным началом, описывающим «могучего говядаря»:

Еще вчера с удара пополам,

Играя, тушу разрубал воловью.

Он ходит по узорчатым полам,

Цветные окна отливают кровью [Марков, 1966, с. 174].

Картина разделки мяса напоминает лирическому герою о том, что «родина в огне», а образ войны поэт дает в виде развернутой метафоры:

И едет Смерть на вороном коне,

Беззубым улыбается оскалом» [Марков, 1966, с. 174].

Образ коня знаменует приход войны, он становится полноправным участником военных действий («Зеленая гусеница», 1928): «Кони грызут тяжелый ячмень…» [Марков, 2010, с. 72]. Также участвуют в военных действиях и другие могучие животные - слоны и тигры:

Трубят боевые слоны в Лагоре,

И тигр ломает острый бамбук [Марков, 2010, с. 73].

В стихотворении «Зеленая гусеница» повествование идет от «мы», в которое включены не только «наши стрелки», но животный и растительный мир: кони, слоны, тигр, «кипящая» в крови трава. Финальные строки - обращение к врагу, которого «мы» не боимся:

Ведь мы не дрогнем острой ресницей,

Когда в крови закипит трава! [Марков, 2010, с. 73].

В стихах С.Н. Маркова 1930-х годов мы не обнаружили упоминаний о коне. В «Стрелецкой песне» (1940) снова появляется этот образ, предвещающий беду:

Скачут кони по дороге,

Ищут всадники меня;

Знать, сошлют меня в остроги, -

В те Даурские края [с. 134].

Теперь он уже связан не с наступлением внешних врагов на нашу землю, а с внутренними врагами - теми, кто может отправить в ссылку, где писатель за свою жизнь побывал два раза: в 1930-х и в 1940-х годах, после войны.

В годы Великой отечественной войны Марков пишет цикл стихов о героях русской земли (в сборнике «Радуга-река» он назван «Люди русской земли»). Конь при этом становится участником боевых действий. Так, в стихотворении «Пересвет», (1941) смиренный инок мечтает об участи воина:

Пересвет в часы молитв

Погружается в мечтанье,

Слышит гул великих битв,

Видит конское ристанье [Марков, 1989, с. 160].

В «Илье Муромце» (1942) конь - преданный друг богатыря. Три раза упоминается он в этом произведении, из них два раза - во второй строфе. «Рослый гость», приехав в незнакомую сторону, остановил «усталого коня», а после того, как зашел в лес, «Губатый конь побрел покорно следом» [с. 108]. Эпитет «губатый» в сочетании со словами «побрел покорно» рождает чувство умиления перед огромным, но совсем безобидным животным, подчиняющимся своему хозяину. Четвертая строфа - обращение Ильи Муромца к родной земле - начинается со слов: «Топтал конем немало я дорог» [с. 108]. Употребление слова «конь» в творительном падеже в этом предложении рождает ощущение, что он - покорное орудие своего хозяина (ср. писать пером).

В годы советской послевоенной действительности образ коня зазвучал по-новому: в «Летчике» (1950) «горячими конями» будут названы самолеты - также покорные слуги людей:

Храпят горячие кони,

Что людям еще нужны [С., с. 183].

Последние два стихотворения, в которых удалось обнаружить схожие образы (гривы коней) - «Тревога» (1927) и «В волчьем тулупе» (1954). Оба стихотворения из интимной лирики. В «Тревоге» заря сравнивается с гривой коня:

Лохмата зари багровая грива,

И губы с трудом говорят слова… [с. 300].

Грива багровая неслучайно: в поэтическом мире С.Н. Маркова красный цвет со всеми его оттенками символизирует любовь. Эпитет «лохмата» передает смятение чувств лирического героя. Метафора сама по себе очень красочна, к тому же она рождает ассоциации: конь - молодецкая удаль. После этих строк финальные звучат как вызов (прежде всего, самому себе):

А сможешь ли ты идти над обрывом

Так, чтоб кругом не пошла голова? [с. 300].

В «Волчьем тулупе» кони - свидетели последнего свидания лирического героя со своей возлюбленной:

Я помню, как теплые руки

Упали на грядки саней.

Подхвачены вихрем разлуки

Тяжелые гривы коней [Марков, 1985, с. 200].

Сила, которая сильнее людей и всего живого, разлучает их. Отсюда пассивность действий: «теплые руки упали», «подхваченные вихрем тяжелые гривы» - все совершается помимо их воли. Здесь и героиня, и кони - пассивные субъекты (все-таки субъекты, а не объекты, так как их внутренний мир выражен эпитетами). Так, эпитет «тяжелые» рождает ощущение невыносимой тяжести той ситуации, в которой оказались он и она (ср. в стихотворении «Зеленая гусеница» - «тяжелый ячмень» достался коням на войне - тяжелая доля, которую они делят на равных с людьми).

В целом, конь (да и любое другое животное, как мы увидим дальше) обычно не бывает свидетелем любовных сцен и субъектом в интимной лирике. Это - прерогатива растительного мира, более ассоциирующегося у поэта с женским началом.

Неоднозначной оценке в поэтическом творчестве С.Н. Маркова подвергается и другое домашнее животное - собака. Она может выступать в качестве друга, но также быть и отрицательным субъектом (если прислуживает врагам лирического героя). Этот образ не настолько широко представлен, как предыдущий, в стихах он появляется позже - с 1927 года. Причем стихов, где дается отрицательная оценка этому животному, даже больше. Так, чаще показаны псы, служащие людям, которые неприятны лирическому герою. Самая распространенная служебная порода - и в быту, и на войне - овчарка.

В стихах Маркова овчарки могут быть показаны глазами лирического героя как отрицательные субъекты произведения и описываются нелицеприятно, хотя люди, выступающие в качестве других субъектов, нейтральны. Так, в «Беженце» (1927) центральному субъекту произведения приходится нелегко:

Меня толкают пиками гусары

И кашевары гонят от котла [Марков, 2010, с. 61].

Вдобавок ко всему, обидно то, что собаки оказываются в большем почете, чем он, наверное, поэтому, беженец их и описывает таким образом:

В часы веселья, после шумной драки,

Когда визжат служебные собаки,

Ошейниками медными звеня.

А суп в котлах невыносимо жарок, -

Солдаты гладят яростных овчарок,

Их насыщая прежде, чем меня! [Марков, 2010, с. 62].

Псы, как видим, описаны нелицеприятно. Но вся ласка, тем не менее, достается им.

Еще раз образ овчарки появится в этом же году в стихотворении «Степной разбойник». Описание картины жилища вора начинается со строк:

Густой махорочный угар…

В углу - кудлатая овчарка [с. 153].

Здесь дано нейтральное описание собаки, потому что центральным субъектом оказывается разбойник, который сравнивается со «скотом, опустошившим ясли». Хотя, по значению слова «кудлатая» (лохматая), можно догадаться, что хозяину вовсе нет дела до своего пса.

В «Рубеже» (1931) овчарки заполняют зрительный ряд в описании «никем не воспетых стран» (на самом деле, поэт называет так маленькие городки и села Казахстана), в которых тишина настораживает и грозит бедой. Параллельные строки - последняя пара во второй и третьей строфе - тому подтверждение:

Где стаи ракет, как фазаны,

Взлетают в тревожной ночи!

………………………………

Где рвутся бесшумно овчарки

По темному следу врагов [с. 195].

Есть одно стихотворение в лирике С.Н. Маркова, которое описывает собаку в положительно окрашенных тонах, - «Письмо псу» (1933). Оказавшись в северных землях, лирический герой якобы пишет своему псу, оставшемуся в жарких странах, письмо. Первые три строфы описывают их совместные действия (данные в воспоминаниях лирического героя):

Верный друг моей последней славы,

Мы с тобой бродили у заставы

И травили желтую лису… [с. 74].

В следующих двух строфах находим слова, показывающие, что всюду, в трудные минуты, они были вместе: «за нами», «узнаём», «разбросали». В четвертой строфе главным субъектом действия становится могучий пёс:

На призывы вкрадчивого свиста

Прянешь ты - огромен, зол и дик, -

В бархатный сапог контрабандиста

Запуская свой вершковый клык! [с. 74].

В рифмующихся строках оказываются определения, указывающие на силу и большие размеры пса.

Воспоминания лирического героя обрываются. Видимо, он услышал вой «канинской лайки», с которой теперь приходится коротать свои дни, и констатирует, что теперь все не так. Вот начало пятой строфы:

Скучно… Воет канинская лайка,

А моя дородная хозяйка

Ворожит весь день на короля… [с. 74].

А раз скучно - снова взор лирического героя обращается к жарким странам и там он снова видит своего друга:

Ты во сне зализываешь раны -

Старые почетные рубцы [с. 75].

И мечты лирического героя - найти бы снова такого же друга:

Да твою бы преданность собачью

Мне у моря синего найти!.. [с. 75].

Своего друга поэт уже называет не собакой, а псом. Этот образ возникнет еще в одном стихотворении «Златая пчела» - как отрезвляющий лирического героя от тяжких дум и возвращающий его к действительности:

Мой пес вскочил, рыча.

Стучится дождь в окно.

Передо мной свеча,

Овидий и вино… [Марков, 1978, с. 273].

В лирике 1940-х годов нам снова встретились стихи, в которых упоминается собака, безотносительно к породе, как собирательный образ с отрицательной коннотацией. Так, собаки представлены в стихотворении «Запасный полк» (1940) как никчемные существа. К тому же они попадают в один описательный ряд «славного» города Кулебяки (город Кулебаки, Нижегородская область) вместе со словами «синенький фонарик» и «сухарик». Название города искажено для усиления ироничного оттенка. Начинается стихотворение с описания собак:

Воют чахлые собаки,

Что-то взять не могут в толк,

Славный город Кулебяки

Запасной проходит полк.

Светит синенький фонарик

И трепещет, чуть дыша,

Хоть бы вынесла сухарик

Пролетарская душа [Марков, 1985, с. 273].

Вой собак, как упоминалось выше, ассоциируется в поэтическом мире Маркова со скукой. Так и в стихотворении «Поэт в Семиречье» (1949) автор-повествователь обращается к лирическому герою - поэту, поселившемуся в этой «дыре»:

Падают яблоки, воют собаки.

Время с ружьем за водкой идти [С., с. 173].

В завершение анализа образа собаки - снова одно стихотворение, как луч света в темном царстве - «Настасья» (1966). Здесь могучие псы завершают описание прекрасной картины в горах, где находится дом лирической героини. В первой строфе взорам путников открываются «небесные снега», «водопады», «в три обхвата ели», «горные луга». Приехав на двор, в ожидании хозяйки, гости с опаской обходят стороной ее верных охранников:

Держимся подальше от оравы:

На цепях гремучих волкодавы

Мечутся, вставая на дыбы [С., с. 301].

Описание величия природы гармонизирует с внутренним миром героини, с ее «величавой властью простоты, добра и красоты». Здесь образ собак вырастает до сказочно-мифического: волкодавы предстают как стражи на границе двух миров: мира обычных людей и сказочного. Сама героиня описана как неприступная красавица:

Плечи будто в пламени пылали;

Солнца луч остался позади, -

Не посмел ее коснуться тела [С., с. 301].

Остальные образы домашних животных - кота, быка и верблюда - довольно-таки ущербны и непривлекательны. Одно из ранних стихотворений Маркова - «Кастраторы быков» (1924). Первые две строфы описывают бродяг и поэтов, занимающихся этим неприятным делом, вторая половина - раненого зверя. Образы раненых и (или) умирающих животных довольно частые в творчестве Маркова, ведь одним из дел его жизни была охота, помогавшая выжить в экстремальных условиях много путешествовавшему писателю. «Кастраторы быков» (1924), «Осетрина» (1925), «Печенег» (1926) , «Медвежья шкура» (1926), «Белый Гусь» (1926), «Доктор Гильотен» (1929), «Хрустальны дворец» (1934), «Село звалось Берло» (1945), «Оставила тонкое жало...» (1954), «В волчьем тулупе» (1954), «На Востоке - дикий хмель...» (1958) - таков ряд лирических произведений, начало которому, наверное, положила есенинская лисица (выше мы говорили о «втором наваждении» Сергея Маркова, случившемся с ним в детстве, см. с. 19 нашей работы).

Вернемся к стихотворению «Кастраторы быков». В нем впервые поэт дает развернутое описание раненого зверя (позже схожее описание волка будет в «Печенеге»):

Когда, шурша багряной шерстью, бык

Увидит покачнувшееся небо,

Он знает, что к бедру его приник

Суровый жрец неотвратимой требы [Марков, 2010, с. 39].

В первой строке трехкратное повторение звуков «ш» и «р» усиливает эффект: слово «багряный» ассоциируется с кровью, от появления которой словно затрудняется дыханье быка. Он «теряет почву под ногами» (пошатнувшееся небо), но все понимает (он знает). В последней строфе описывается рана и изменения, которые случились с животным:

Зола подсолнуха, как почерневший снег,

На рану ляжет пухлою тропою,

На мерный шаг к стадам и водопою

Сменяет бык весенний буйный бег [Марков, 2010, с. 39].

Весна для людской жертвы сменилась зимой, а лето - настоящий расцвет - так и не наступило. Бык присмирен: весенний бег сменился на мерный шаг.

В данном стихотворении два субъекта, противопоставленные как хозяин и его жертва. Но внимание поэта сосредоточено на быке. Неслучайно «суровые кастраторы» - собирательный образ, а бык описан в единственном числе, он - центральный субъект стихотворения. Остается только непонятным начало произведения:

На протяженье множества веков

Никем еще доныне не воспеты

Суровые кастраторы быков -

Невольные бродяги и поэты [Марков, 2010, с. 39].

Для чего воспевать этих кастраторов и «доныне не воспеты» - это значит, поэт сейчас их и собрался воспеть? Но сравнение рук с «черными гужами» и «тяжелые ножи», которые те годами хранят у седла - не очень-то удачные обороты для воспевания. Потом, кастраторы быков называются поэтами, что существенно снижает образ последних (приземляет их, что ли). Первая строфа выбивается из всего остального текста. Это, наверное, чувствовал и сам поэт, неслучайно ни разу при его жизни и после это стихотворение в его поэтических сборниках не появлялось. «Вернули к жизни» его С.С. Куняев и О.С. Маркова - составители издания 2010 года, также выложено оно и на просторы Интернета, в частности, на сайт «Свирепое имя родины: Антология поэтов сталинской поры» (идея А. Пустогарова) [Марков С. Прощание с язычеством].

Бык как жертва встретится также в стихотворении «Баллада о черте» (1928). Там он будет бегло упоминаться, центральный образ - вора Васьки Сатаны. Маникюрша рассказывает, что принимала гостя, «гостившего» восемь месяцев «в Чека», и у него были настолько длинные ногти, что «он ногтем мог бы проколоть быка» [Марков, 2010, с. 75].

В другом стихотворении поэт сравнит с этим животным танки. В окончательной редакции текст носит название «Танки и броневики» (1934). Сохранился и более ранний вариант - «Их смерть» (1927). В основном, первые четыре строфы в обеих редакциях совпадают. Схожесть с животным в первой строфе усилена в тексте 1927 года:

Они ушли, насупившись по-бычьи,

Туда, где стыла топкая река,

И судорога смертного величья

Сводила их нагретые бока [Марков, 1989, с. 39].

Но здесь не совсем понятно, о чем идет речь, вероятно, поэтому позже слово «нагретые» сменилось другим причастием - «звенящие». Хотя новое название стихотворения сразу объясняет, о чем идет речь. Возможно, замена слов была произведена с целью достижения звукового эффекта: «Сводила их звенящие бока» (эффект усиления звона).

Также вторая и третья строфы поменялись местами, вследствие чего была актуализирована тема смерти в начале стиха. Для сопоставления возьмем последние две строки в первой и второй строфах:

И судорога смертного величья

Сводила их звенящие бока.

……………………………….

Седые полководцы посылали

Броневики, как стадо на убой [С., с. 226].

Сравнительный оборот «посылали как стадо на убой» очень значим, позволяет осознать связь явлений (на тему единства явлений в поэтическом мире Маркова говорил В. Утков в предисловии к сборнику 1965 года). Как люди, чувствующие себя хозяевами животных, позволяют себе ранить их и убивать, так же и на войне старшие по чину и годам («седые полководцы») - хозяева жизни, распоряжающиеся жизнями других людей!

Несуразица войны выражена также оборотами «боевой бред», «сумасшедший танковый ход», ее неприглядность - метафорическим словосочетанием «черные кишки автомобилей». Заметим, что черный цвет связан с войной и смертью в поэтическом мире Маркова; достаточно вспомнить выражение «Смерть на вороном коне» («Козьма Минин») или «Зола подсолнуха, как почерневший снег» («Кастраторы быков»). Позднее нам встретится этот цвет в связи с образом ворона, также несущим беду.

Чаще в поэзии С.Н. Маркова с быком сравнивается человек. В стихотворении «Мой ответ» (1928) лирический герой - поэт - обращается к своим противникам «лефовцам» («ЛЕФ»). Сравнивая себя с ними, он говорит (приводятся первые две строки второй и третьей строф):

Я анонимок не пишу,

Не знаю лефовского вымя,

……………………………..

Да! Я кастрирую быков,

Я не боюсь тяжелой рифмы… [Марков, 2010, с. 76].

Понятно из контекста, что именно лефовцы сравниваются с быками, хотя не совсем удачное сравнение: вымя у коров, кастрируя быков, в данном контексте поэт будто бы лишает их вымени, как вместилища, возможно, их творческой энергии. С другой стороны, выражение «кастрирую быков» сразу же отсылает читателя к 39 странице «Избранных произведений» (2010), тем более, что оба произведения оказались под одной обложкой. Только смылс у стихов совершенно разный: в «Кастраторах быков» о быках в прямом смысле этого слова говорилось, теперь в переносном; но если в первом случае проникаешься сочувствием к раненому быку, то в «Моем ответе» поэт вовсе не собирается пробуждать сочувствие к лефовцам. Эти несуразицы Марков, видимо, чувствовал, ведь ни то, ни другое стихотворение не попали в сборники, вышедшие в 20 веке (по крайней мере, у нас, в России). Видимо, составители «Избранных произведений» решили выложить все до сих пор неизданное.

И последнее стихотворение, в котором бык выставлен в неприглядном свете - «Мезенская ветеринарша» (1932). Поэт в захолустье обречен на одиночество, хотя если бы стал «проще и старше», то оказался бы с ветеринаршей. Вывод из этой истории таков:

Передо мной задача эта -

Она, пожалуй, нелегка -

Прибавить к нежности поэта

Тупые качества быка [Марков, 1989, с. 86].

Кстати, этот текст также встречается только в одном сборнике. Таким образом, можно сделать вывод, что там, где человек сравнивается с быком (т.е. там, где этот образ имеет негативный оттенок), произведение, в целом, не совсем удачно в художественном отношении и в сборники практически не попадает.

Верблюд - субъект в ранних стихах Маркова, позже возможны метафорические выражения, рассчитанные на зрительные впечатления. Мы уже затрагивали этот образ в стихотворении «Тени эпох» (1927) (см. с. 30-31 нашей работы). Там он был ленивым («шаг ленивый верблюда»). В стихотворении «Белый Гусь» (1926) - покорный и грустный. Центральный субъект стихотворения не верблюд, а гусь (верблюд, в силу своей пассивности, центральным субъектом так и не сможет стать). Белый Гусь - развернутая метафора снега. Образ схож со сказочно-мифическим. Здесь поединок птицы сначала с небом:

Смотри и знай - это Белый Гусь

Крыльями небо рвет! [с. 147]

Когда же «на снежных тучах потерян путь», птица начинает поединок с самой собой:

И гусь, распрямляя избитую грудь,

Ее терзает и рвет [с. 147].

Гибель птицы знаменует торжество красоты и вечности (эта же идея встретится позже в стихотворении «Хрустальный дворец» (1940)). Но в то же время этот поединок имеет в исходе и победу природы над людьми. Финал стихотворения:

Перьями сыплет Белый Гусь.

Закрыты пути назад [с. 148].

Верблюд же - прирученное людьми животное, ему не выбраться из снежной лавины. Предчувствие того, что путь будет закрыт, поэтически передано в самом начале текста:

Из глаз верблюжьих недаром грусть

Глядит сквозь прозрачный лёд [с. 147].

Во всех строках верблюд будет выступать как пассивный субъект, что выражено синтаксическими конструкциями, в которых везде он будет играть функцию определения:

На ковыле верблюжьих ресниц -

Гроздья жемчужного льда.

В глазах верблюда - покорная грусть,

Нежданной гибели взгляд [С., с. 147-148].

В конце стихотворения внешнее метафорическое описание (первые две строки) переходит в передачу внутренних ощущений. Все характеристики верблюда даны через глаза. Это создает особую выразительность, даже придает очарование его глазам. В самом деле, ресницы верблюда длинные и пушистые, что позволяет сравнить их с ковылем. Поэт географически точен: ковыль растет в той же полосе, где обитают верблюды, того и другого представителя природы он видел собственными глазами.

Верблюд - животное, прирученное человеком, тот его кормит и поит. Во время военных действий, когда хозяина уводят в плен («Баян-Слу», 1929), верблюд становится беспомощным, как ребенок:

Плачет брошенный верблюд,

В ковыле - свинцовый визг,

Пять разведчиков ползут

И ломают тамариск [с. 144].

Война передана глазами девушки, потерявшей своего возлюбленного (его увели в плен). Животное словно сочувствует этой девушке, разделяя с ней участь.

В некоторых стихотворениях внешний вид верблюда служит для создания образов неживой природы или человека. В ранней лирике («Первый сонет», 1924) луна сравнивается с верблюжьим вьюком: при ходьбе верблюда тот слегка покачивается из стороны в сторону:

Луна на небе, как верблюжий вьюк,

Качается, и тучи голубые

Несут собой блестящий полукруг… [с. 146].

В одном из поздних стихов С.Н. Маркова «Ночь в горах» (1962) описываются чудесные «превращения» гор, и то же качество верблюда (покачивание горбами) служит теперь для создания образа движущихся сопок:

Здесь совершалось чудо за чудом…

Покинув привычный круг,

Качая горбами, подобно верблюдам,

Сопки пошли на юг [с. 162].

Это первый зрительный образ, запечатленный поэтом. Здесь субъектом выступает сама дикая природа (сопки, ветер, таймень, листва, сон-трава). Лирического героя нет, есть только автор-повествователь, в конце стихотворения лишь переходящий в лирическое «я» (говоря языком Б.О. Кормана, субъект речи стал и субъектом сознания), но так и остающийся пассивным субъектом восприятия:

Вещие знаки дикой природы

Той ночью открылись мне [с. 162].

Сравнение внешнего облика верблюда с человеком, так же, как и в случае с быком, оказалось не совсем удачным. Для создания внешнего облика женщин легкого поведения («Станция Обираловка», 1930) сравнение их грудей с горбами верблюда создает комический эффект. Тем более что женщины названы феями:

Но бедра фей должны дружить с гробами,

Их грудь висит верблюжьими горбами… [Марков, 1989, с. 69].

С другой стороны, это сравнение плюс рифмовка «горбов» с «гробами» создает довольно грубый образ. Чувствуется даже сарказм поэта, его оскорбительный тон. Кстати, выше мы замечали, что стихи с подобными язвительными оценками, как правило, встречаются только в одном сборнике (см. с. 45 нашей работы). «Станция Обираловка» входит в первую часть сборника «Знаю я - малиновою ранью…» под названием «Неизданная рукопись». Здесь встречается много произведений, в художественном отношении слабоватых, «Неизданная рукопись» резко контрастирует с остальными двумя частями сборника, где собраны «жемчужины» лирики С.Н. Маркова. Следующее стихотворение - «Круглый двор» - схожей тематики (тоже из «Неизданной рукописи»): поэт снова описывает «суровые рощи низкорослой жизни» [Марков, 1989, с. 73]. Для передачи своей неприязни он использует слова с «ущербной» семантикой: прокаженные, тускнеющие, погребенье, худые, кровавые, чудовищные, чахлая. Из животных описаны только коты, им «не повезло» больше всех:

Сейчас на крышах длинные коты

Похожи на ублюдков-леопардов [Марков, 1989, с. 72].

Кстати, это стихотворение тоже издавалось только в одном сборнике. Здесь коты сравниваются со своими дикими собратьями. Так или иначе, упоминание котов нами обнаружено лишь в двух стихотворениях, да и второе печаталось лишь два раза. Второй образ - уже тигров - снова говорит о неприязни поэта к котам. В произведении «Поэт в Семиречье» (1949) есть описание «захудалого зверинца», где дикие животные уже перестали быть похожими на самих себя:

Чахлые тигры урчат, как коты [с. 162].

Дикой же природой поэт любовался. Выше мы называли стихотворение «Ночь в горах», там представлен, в основном, растительный мир. Но есть целый ряд текстов, в которых красочно описан мир нетронутой дикой природы, величие и сила диких зверей.

2.2.2 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом диких животных

Самый распространенный образ дикого животного у Маркова - волк, появляющийся на протяжении всего его поэтического творчества. В ранней лирике он выступает в качестве самостоятельного субъекта, в поздней - служит для описания людей (главным образом, на войне). В первых стихах картина ночной степи передана через присутствие в ней этого жителя. Так, в «Первом сонете» (1924) в первой строфе поэт замечает:

Кругом все дико, словно в дни былые [с. 146],

во второй он снова говорит об этом же:

Мне кажется, что в мире век Батыя [с. 146],

и, чтобы подтвердить свои ощущения, дает описание дикой природы:

Под скопищем угрюмых облаков

Бурьян встает с глухим и тяжким звоном.

В полыни слышен дикий вой волков… [с. 146].

Неподвижность и дикость природы описана в «Новых созвучиях» (1926):

За юртой волчья ночь застыла [с. 156].

Подробно описан волк как жертва человека в том же году в стихотворении «Печенег». В первых двух строфах он является центральным субъектом произведения. Предчувствие близкого конца зверя передано через «дыхание черного камня»:

Знаю, черный камень дышит смертью

И блестит изломами руды,

Там, где волк над взвихренною твердью

Заметает алые следы.

Он хрипит израненною грудью,

Закатив ослепшие глаза.

На просторы дикого безлюдья

Опустилась черная гроза [с. 167].

В 1, 3, 5, 8 строках - выделяется звук «р» (в пятой строке он употребляется три раза), во 2, 4, 6 - звук «л». О семантике прилагательного «черный», связанной с темой войны и смерти, мы уж говорили (см. с. 44 нашей работы). Словосочетания «черный камень» и «черная гроза» «опоясывают» рассказ об умирающем волке (природа с ним заодно, сочувствует ему). Это автор-повествователь описывает уверенным тоном (начинается стихотворение с глагола «знаю»), через свое утверждение он также на стороне волка. О близости волка и человека Марков скажет в «Степных ветрах» (1926):

Степные ветра говорят:

Здесь волк - человеку брат! [Марков, 1985, с. 98].

Это двустишие прозвучит в начале и в конце стихотворения. В нем поэт призывает «сына иной земли» закалить в степях свое сердце.

В другом ракурсе волк как субъект появится в «Степном разбойнике» (1927). Для сопоставления возьмем две вторые строки в предпоследнем и последнем четверостишиях:

А ночь черным-черна, как порох,

И за конюшней бродит волк.

……………………………….

Как скот, опустошивший ясли,

Он погрузился в темный сон [с. 153].

Два параллельных образа - степного разбойника и волка. Дано описание черной ночи - когда совершается убийство и воровство, когда около людского жилища бродит волк, который также может быть вором. Разбойник сравнивается с этим зверем: «как скот, опустошивший ясли». И тот, и другой наносят вред мирным людям по ночам.

Схожий образ в «Конокраде». Повествование идет от самого конокрада, который в начале стиха сравнивает себя с волком:

Скачу без торного следа,

Как волк, зализывая раны… [Марков, 1985, с. 120].

В конце стихотворения конокрад называет себя волком, умирающим от ран:

Польется кровь… Умру от ран

Полынною глухою ночью.

Свистит развернутый аркан.

Я - волк и жизнь окончу волчью! [Марков, 1985, с. 120].

Впоследствии образ волка будет использоваться для метафорического описания людей, обычно с отрицательной стороны. Так, в стихотворении «Уссурийская баллада» (в сборнике 1985 года оно названо «Мандарин и атаман», 1930) мандарина (китайского чиновника высокого звания) поэт называет «хунхузский волк»*^* Хунхузы - члены организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), а также на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии во 2-й пол. XIX - 1-й пол. ХХ вв.. Мандарины были кастой влиятельных и богатых людей, которые получали власть путем подкупа и шантажа. Здесь он изображен еще и как бандит. Образ волка усилен определением хунхузский.

В «Слове об Евпатии Коловрате» (1941) хан Батый*^** Батум (в русской традиции Батымй- монгольский полководец и государственный деятель, сын Джучи, внук Чингисхана. Решением курултая 1235 года Бату было поручено завоевание территорий на северо-западе.* сравнивается с волком. Образ, схожий со степным разбойником, но тот опустошает дом, а хан - все земли:

И встал и ринулся, как волк,

Чтоб земли обращать в пустыню [с. 249].

Несколько переосмысленный, этот образ встретится в поздней лирике Маркова. Образ тирана, «терзающего науки и художества» - таким изобразил поэт Э.И. Бирона*^*** Эрнст Иогамнн Биромн (нем. Ernst Johann von Biron; 23 ноября 1690 - 28 декабря 1772) - фаворит русской императрицы Анны Иоанновны, регент Российской империи в октябре-ноябре 1740 года**:

Бирон - исчадие ничтожества -

Припал, как волк, к кровавым ранам… [с. 249]

Есть неоднозначные образы - в них присутствует и положительная и отрицательная характеристика. Это касается изображения казаков. В «Шемаханской царице» (1928-1967) казаки названы как «волки с синими глазами», а царица называет их далее отважными и спесивыми. Определение «синие» делает их образ положительным. В стихотворении «Отелло» отряд казаков назван волчьим, какая тут оценка - понять трудно.

Положительно охарактеризован бывалый мореход в «Неводруженном флаге» (1956). Словосочетание «полярный волк» представляет собой, скорее всего, стертую метафору.

Как субъект, волк присутствует в структуре текста «Троицын день» (1942). Одиночество лирической героини, ожидающей прихода суженого с войны, усиливается описанием волков:

Метелью спины серебря,

Приходят на задворки волки

……………………………………

И так идет за годом год [С., с. 211].

Волки пока - единственные ее гости.

Схожий с волком субъект - шакал - появляется в двух лирических произведениях Маркова. Мало, но в развернутой зарисовке. В «Глиняном рае» (1932) после пира наступает ночь, и тогда кроме «я» и «ты» возникает еще один субъект, своим присутствием показывая, что пора отдыхать:

И нас к отдохновенью приглашал

Наемник звезд и сумрака - шакал.

(Он за лачугой медленно бродил

Вкруг диких роз и брошенных могил) [с. 199].

Его одиночество подчеркивается эпитетами «дикие» и «брошенные».

Шакалы - единственные, кто разделяет одиночество «знатока великой природы» в стихотворении «Геолог» (1936):

Я исследовал дикие скалы,

Слушал звездную тишину;

Приходили в полночь шакалы

И дрожали, визжа на луну [Марков, 2010, с. 114].

Шакалы, кстати, не воют, как волки, а визжат (как и служебные собаки в «Беженце»).

Стихотворения со схожими образами убитых животных - «Медвежья шкура» (1926) и «В волчьем тулупе» (1954). Зверь уже убит, но все равно «не дает покоя» лирическому герою. В обоих текстах описывается свидание. Шкура медведя, которого убил лирический герой, согревает ее локти. Мех назван «тяжким» - скорее всего, он тяжело достался ему, и сам по себе тяжел. Зуб медведя, выбитый из пасти лирическим героем, берет себе для бус

героиня. В конце описаны когти медведя. Лирический герой останавливает на них свое внимание:

И смотрел, как смятой шкуры когти

Уходили в желтую траву [с. 177].

В стихотворении оказываются три лирических субъекта: он, она и медвежья шкура, когти которой «уходили в желтую траву». Словно медведь сражается до сих пор своим последним орудием. И лирический герой наблюдает за «последним поединком», а эпитет тяжкий приобретает дополнительную окраску - психологического дискомфорта, неловкости за содеянное, некоего сожаления.

В стихотворении «В волчьем тулупе» волк (волчья шкура) как субъект не представлен. Свидание оказывается последним, и от этого боль на душе лирического героя, горе, которое он разделяет вместе с убитым волком:

Бреду по белой трясине,

А губы - в волчьей шерсти… [Марков, 1985, с. 200].

Эпитет «волчий» несет в себе еще дополнительно семантику одиночества.

Образ медведя также связан в какой-то мере с одиночеством в стихотворении «В стране Каргун-Пуоли» (1935). «Медвежья сторона» - так переводится название города, но лирическому герою здесь одиноко: нет ее рядом. Медвежья еще и потому, что суровая: там - «звенящая зима». В произведении «Великий голос» (1927) суровый климат тундры передан через образ медведя:

И холод в груди и горле,

Вся тундра - Грозный Медведь… [Марков, 2010, с. 53].

Медведь здесь предстает тотемным животным, «грозным тундровым богом», о котором говорится в стихотворении:

Как будто бы встал на лыжи

Сам грозный тундровый бог [Марков, 2010, с. 53].

С точки зрения субъектной организации наиболее интересен из диких зверей образ тигра. Мы уже говорили о нем, разбирая стихотворение «Зеленая гусеница» (он входит в субъект «мы» вместе с конями и слоном, с. 30-31 нашей работы). Главным субъектом (и лирическим героем) этот зверь является в стихотворении «Семиреченский тигр» (1930). Мы не стали бы связывать этот образ с образом сосланного в Алма-Ату Троцкого, как это делает С. Куняев [Куняев, 2010], хотя бы потому, что у С.Н. Маркова есть рассказ с таким же названием [Марков, 1973]. Из всей истории в стихотворный текст попало описание этого могучего животного. Начинается оно с внешнего облика:

Он, как заря каракольская, рыж,

В нем каждая жила туга -

сразу поэт переходит к описанию силы тигра, и в третьей строфе:

Но вот он проснулся, рыча и дрожа,

Он прутья трясет, как кусты [С., с. 171].

Другими субъектами произведения являются люди. Среди них - сторожа, которые смеются, глядя на проснувшегося великана. Гагенбек - «владыка морей и гор»: он сильнее льва, у него деньги и власть; он радуется, что «добыча его не проста»:

Два метра от уха и до хвоста,

Бока - полосатый огонь! [С., с. 171]

(Рыжий цвет - один из распространенных в поэтическом мире Маркова: рыжий конь в нескольких стихотворениях (если дело не идет о войне), рыжие стога, рыжие луга).

И пленник сгибает железный тростник,

Ревет и скалит клыки,

Но старший сторож прям и велик.

Он знает свои замки [с. 172].

Несмотря на мощь тигра, люди оказываются сильнее. Тигру остается только успокоиться:

И спит утомленный зверь,

И видит закат над ущельями Чу…

И наглухо заперта дверь [С., с. 172].

Ситуация, обратная описанной в «Белом Гусе» (см. с. 45-47 нашей работы).

С тигром связаны образы неживой природы и человека. Так, на развернутой метафоре огня построен сюжет «Костра» (1926).

Шумит и рушится гулкий костер,

И прыгают в небо желтые тигры.

Их шерсть золотая растопит льды

Плывущей медленно, виснущей ночи,

Но голубой буреломный дым

Рвет шумные шкуры на жаркие клочья.

Далее появляется лирическая героиня, и сюжет становится похожим на сюжеты стихов «Медвежья шкура» и «В волчьем тулупе»:

Я огненным мехом одеть бы хотел

Твои задрожавшие теплые плечи [с. 152].

С тигром сравнивается Киплинг в лирическом произведении «Кровь в Таджикистане» (1930):

Лагорский*^**** Лагор (Лахор) - город в Пакистане.*** тигр, мы помним твой оскал

И черный коготь бешеной игры!

Намылив пасть, рычи на семь морей… [Марков, 1985, с. 157-158].

Образ Киплинга здесь вовсе не положительный. Он представлен как кровожадный зверь.

Лев как субъект в стихотворных текстах С.Н. Маркова нами не был обнаружен, но в двух произведениях с помощью этого образа описаны русские герои и город Львов. Так, в «Слове об Евпатии Коловрате» (1941) сам Евпатий за храбрость назван «львиной душой», а его воины - львами:

И львы, подобные ему,

Пошли за ним сквозь снег и пламя… [с. 245].

А вот как характеризует (даже воспевает) поэт город Львов:

Ты зорок, что львиное око

В зеницах червонной Руси…

………………………………

Исполненный львиной отваги,

Воспрянувший Львов, возноси

Священные красные стяги… [Марков, 2010, с. 190].

Здесь обыграны такие качества льва, как его зоркость и отвага.

Также в поэтических текстах Маркова встречаются образы песца, соболя, горностая. Они, как правило, становятся метафорами или попадают в сравнительные обороты на основе внешнего сходства (туча голубее песца, соболиная бровь, голубой горностай поземки). Лишь в стихотворении «Конец Беринга» (1940) частью картины смерти героя являются песцы. Величие солдата еще больше выделятся на фоне этих жалких животных (оценка передается глагольной семантикой):

Ботфорты Беринга глодали,

Ворча, дрожащие песцы.

…………………………..

И звери вновь к цинготным ранам

Ползут, пригнувшись и скуля… [Марков, 1966, с. 135].

Такие звери, как олени и тюлени, появляются в сказочных стихах Маркова или в ролевой лирике 1930 - начала 1940-х годов. Так, в «Прибаутке» (1933) олени везут Аксютке женихов:

Загнанные олени

Падают на колени!

……………………

Олени по мелколесью

Мчатся Мглою да Нессью [с. 102-103].

В одном из лучших стихотворений С.Н. Маркова «Знаю я - малиновою ранью…» картина зимы поэтически описана через образ оленей:

По сугробам зашагали тени,

В инее серебряном олени… [с. 29]

Эпитет «серебряный» - характеризует творческий этап 30-х - начала 40-х годов, когда поэт творил на северной земле. Это произведение заканчивается строками:

Все равно услышишь на ветру

Голос мой в серебряном просторе [с. 30].

«Серебряный простор» - название поэтического сборника 1978 года, а «Голос в серебряном просторе» - заглавие двух статей о Маркове [Романов, 1986; Куняев, 2006, 2010].

В стихотворении «Радуга-река» лирический герой - мечтатель, ищущий прекрасные края. Так, в поморской стороне есть красивые олени:

От людей торговых услыхал,

Что золоторогие олени

Скачут в тундрах диких на Мезени

Да у дальних ледовитых скал [с. 46].

2.3 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом рыб

Таких животных, как тюлень, морж, белуха (полярный дельфин), кит удобнее будет рассматривать вместе с рыбами в силу одной среды обитания. Все они, как правило, будут связаны с Архангельской областью, Белым морем, городом Мезенью.

Образ тюленя связан зачастую с образами рыб, ведь те и другие обитают на море. Правда, в стихах 1932 года он появляется как самостоятельный субъект. В произведении «Плавание» описывается океан, в котором путников перед Мезенью встречает тюлень:

…На волне ревет тюлень.

Дразним глупого предтечу [С., с. 66].

В Мезени обитает героиня «Прибаутки», к которой олени доставили женихов. Тюлени здесь изображены как «добрые сваты» Аксютки:

Плыли с моря тюлени

Возле славной Мезени,

А на угоре поморы

Слушали их разговоры [с. 100].

Тюлени общаются с рыбами, узнают новости, советуют уткам-молодкам сосватать женку. Так, в «Прибаутке» главными субъектами оказываются тюлени, утки, Аксютка, олени и белухи.

Белухи в первый раз упоминаются в ролевой лирике в 1932 году («Рыба-пинагор»), там они названы «прожорливыми». В стихотворении «Заморский капитан» снова перед нами городок Мезень, где женщины не боятся белух:

Женки-кормщицы дразнят белуху,

Озорные песни поют [с. 97].

Снова, как и в «Плавании», Марков показывает озорство северных жителей. Дальше начинаются «сказки» этого «веселого края», где все животные дружат, а рыбы даже справляют свадьбы:

Меж зверями не слышно раздора -

Морж с белухою мирно живет.

Семга замуж за пинагора

Выходила нонешний год! [с. 98]

Образ кита мы обнаружили в трех стихотворных текстах. В «Рыбе-пинагоре» (1932) главный субъект ролевой лирики - пинагор - собирается идти к «батюшке» киту:

«…Он-де весь морской народ

В одночасье изведет» [Марков, 1989, с. 86].

Семга называет кита «грозным» и боится его прихода.

Попался прямо на кита-кашалота «кривой старовер» Донат в шутливом стихотворении «Донат - китовый дружок» (1934). Думал, что отдыхает на острове, а оказалось:

И видит дивное диво -

У острова… серый хвост! [с. 87]

Донат боится кашалота: «Потопит проклятый кит». Рыбный трест спас мужика, кита убили, потом «топили китовый жир». Про кашалота Донат говорил:

«Ей-ей, нечистая сила,

Таких я не видел зверей, -

Откуда к нам затащило

Кита с индийских морей?» [с. 89]

Но огромный вид кита в другом лирическом произведении «Радуга-река» (1940) может и не пугать людей: его не приходится убивать, с ним можно дружить, хотя бы в мечтах:

Да еще мне хвастали - лежит

Посреди поморской той сторонки

В окияне чудо-рыба кит,

А на ней играют песни женки.

Вес поют да водят хоровод -

Так у них ведется и поныне!

Брагу пьет, бахвалится народ

На главе китовой да хребтине [с. 46].

Сказочность образа подчеркнута словами «окиян», «чудо-рыба». Далее чудесный кит уже появляется как субъект в эпизоде с поморянками:

…Что горячим дыхом шевелит

Сарафаны юных поморянок? [с. 47]

Видимо, такие шуточные стихи помогали поэту в непростое время в ссылке. Чувство юмора облегчало суровые будни.

Человек как друг и защитник рыб появляется в уже упомянутом «Рыбе-пинагоре». В этом стихотворении (1932) главный субъект - рыба-пинагор*^***** Пинагор, или рыба-воробей. «Птичье» название она получила не из-за внешнего вида, а из-за вздорного и задиристого характера, которым по большей части славятся самцы в период икрометания.****:

Головаста и пестра -

Черта младшая сестра.

……………………………..

Тварь морскую с давних пор

Задевает пинагор [Марков, 1989, с. 86].

Она описана ярче всех и с внешней стороны (через определения) и со стороны своего вздорного характера. Далее происходит разговор окуня, семги и палтуса, в котором окунь называет пинагора «окаянным», «проклятым врагом». Пинагор пристает к честным девушкам - навагам, к нельмушке-вдове, к сойке. Палтус, «праведный старик», подводит итог разговору:

Пинагор, ни дать, ни взять,

Нам, рыбешкам, главный тать.

Всем грозит доносом вор -

Распроклятый пинагор… [Марков, 1989, с. 87]

Все боятся расправы пинагора, но должен, по мысли палтуса, выручить мореплаватель Егор. Таким образом, человек становится защитником слабых в мире природы.

В ранней лирике Маркова - суровая реальность. Первое стихотворение, в котором появился образ рыбы - «Осетрина» (1925). На равных представлен поединок рыбака с огромным осетром. Здесь рыба и два рыбака - лирические субъекты, причем рыба обозначена местоимением «оно», ведь она - «шумное чудо»:

Оно плавниками цвета зари

Резало шумную воду… [Поэты Вологодского.., 2011, с. 217]

Очень звучны 2-5 строфы: свистящие и шипящие относятся к строкам о рыбе, сонорные - о рыбаке. Так, во второй строфе в первых двух строках (процитированы выше) - «ц/з», «з/ш», в третьей - «с/ш/ч» («попалось шумное чудо»), в пятой - «ж/ж/ж» («но жертва жила и хотела жить»). Строчки о рыбе даже на фонетическом уровне звучнее, «режут» слух (как рыба плавниками резала шумную воду). Момент поимки осетра фонетически выделено сочетанием шипящих с сонорными - «ч/р», «р/ч», «р/ч» («когда на черный рыбачий крючок»). Более размеренными, рационалистичными выглядят строки о рыбаке:

Рыбак был смел и не думал упасть…

………………………………………

Рыбак обмотал соленую снасть… [Поэты Вологодского.., 2011, с. 217]

Он все обдумал, но проиграл бой. У рыбы же сыграл инстинкт - жажда жить, и она победила. Но появляется третий субъект: другой рыбак добил осетра, «спокойно взмахнув острогою» - человечье орудие убийства оказалось сильнее:

Гремучая рыба, согнув плавники,

Ударить хвостом не успела… [Поэты Вологодского.., 2011, с. 218]

В этом стихотворении сложная субъектная организация. Окольцовывает сюжет ловли осетра высказывания лирического «я», обращение его к «ты», поедающему эту рыбу. Второй рыбак и есть автор-повествователь, который в конце подводит итог: «крючки и клинки глубоко уходят в тело» (в этом высказывании чувствуется, что высказывается не столько субъект речи, сколько субъект сознания, и смысл можно отнести к человеческой судьбе также).

В целом, образ рыб обычно связан с северным периодом в жизни поэта, даже поморских женщин в одном из стихотворений («Боюсь, что для Вас, дорогая…», 1932) он сравнивает с рыбами:

Здесь женщины белотелы

И холодны, как камбала.

……………………………

Они спокойны, как рыбы… [С., с. 92].

В стихотворении «Песня матросов», или «Морские поминки» (1934) один корабль спасает другой, на котором люди уже почти бездыханны от усталости, и их бессилие передается сравнением с мертвой рыбой: «вылавливал как раз, что мертвую белугу» [с. 234]. Сравнение возникает еще и оттого, что рыбы - полноправные жители моря, органичны в нем, и люди становятся похожи на них: об утонувшем женихе лирической героини говорится, что он «оставил потроха в Немецком море» [с. 234].

В стихотворении «Село звалось Берло…» (1945) представлена картина довоенного села, которая начинается со слов:

Где язь царит, как князь,

На солнце серебрясь,

Где ива молчалива

Живет, воде молясь… [Марков, 1985, с. 282]

Природа в гармонии, и люди с ней - тоже. Все было уравновешено славянскими богами, наблюдающими над природой и людьми - Живой, Даждьбогом, «так жили предки встарь…» Но иноземный человек своим вторжением, стремлением к завоеванию разрушает гармонию природы, которая была священна для древних славян. Главное сожаление людей, которые кормились рыбой - потеря основного кормильца:

Где язь, всей веси князь, с-в-с-в-с-с

Краса речной державы? р-р-р-(в)

Он мертв, плывет, светясь.(р)-т-в-в-т-с-в-т-с

В крови купавы Справы!р-в-в-р-в

В некоторых своих стихах С.Н. Марков не только упоминает славянских богов, но и персонажей славянской мифологии (и не только славянской). Так, в лирическом произведении «Су-Ээзи - водяной дух» (1927) главным субъектом является алтайский водяной, изображенный в виде бородатого сердитого старика с зелеными глазами. Вместе с ним обитателями горных рек являются также русалки. В ранней лирике они только упоминаются. Как субъекты русалки будут охарактеризованы позже.

В стихотворении «Озеро Олонецкое Лаче» (1936) ночами «Брюхатая русалка хохотом смущала темный скит» [с. 73]. Как и во многих стихах о животных 30-х годов, чувствуется игровой мотив, правда, здесь ролевое начало слабо выражено, в отличие от вышеупомянутых «Рыбы-пинагора» и «Прибаутки».

В «Янтарной осе» (1957) русалки - городские жительницы:

Русалки визжат у купален,

Пока не засветит маяк [с. 294].

Они очень гармонично вписываются в субъектную организацию произведения, так как лирическая героиня - «колдунья балтийской земли».

2.4 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом птиц и насекомых

В поэтическом мире С.Н. Маркова в основном представлены дикие птицы; к тому же такие, как скворец, голубь, в контексте получают статус домашних, поэтому домашних птиц в отдельную категорию мы не выделяем. Насекомых также не выделяем, потому что здесь всего один основной представитель - пчела. Начнем рассмотрение этой группы животных с крыла вообще: у Маркова не всегда понятно, какое крыло имеется в виду - птицы или насекомого.

Выше (с. 30) мы уже говорили, что с крылом в поэтическом мире С.Н. Маркова связано ощущение нежности. Конечно, контекст будет добавлять новые значения. Так, в «Трубке» (1926) с помощью этого образа передается сила и мощность ветра:

Упругий ветер гнулся, как лоза,

Гремел на крыльях, стонущий и тяжкий… [Марков, 1989, с. 30].

В стихотворении «Расстрел Гумилева» изображен зловещий образ смерти:

Черные крылья автомобиля

Сейчас унесут, унесут зарю [Поэты Вологодского.., 2011, с. 226].

Подобное значение имеет метафора в произведении «В городе Верном…» (1959):

Горе пришло. От его крыла

Могла пошатнуться скала! [с. 294]

В стихотворении «Адресное бюро» (1927) есть выражение «крылатая улыбка умиранья» - здесь дополнительно присутствует семантический оттенок мимолетности и легкости (сейчас вспорхнет и улетит). Схожий оттенок в значении метафоры присутствует также в строке из текста «Улица арабов» (1931):

В ее глазах крылатый вздрогнет свет,

На мостовую упадет браслет [Марков, 1966, с. 61].

Позитивное значение этот образ имеет в характеристике названия «Лебединый океан» - «крылатое и чистое названье» («Лебеди»). Да и сам лебедь - один из самых ярких и прекрасных образов в «северных» стихах поэта.

2.4.1 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образом птиц

Образ птицы или птичьей стаи - также нередкий в поэтическом мире Маркова. При описании бровей человека используется метафора «черные птицы», («Путешествие в Пишпек», 1927). При описании войны движение клинков передается через сравнительный оборот «клинки летят, как птицы» («Зуб», 1929), или «клинков летела стая» («Троицын день», 1942); это же оружие в руках врага - в сравнительном обороте «синяя стая выгнутых клинков» («Кровь в Таджикистане», 1930). Люди с оружием в руках также сравниваются со стаей («Барон Унгерн», 1928). Пение стрел также передается сравнением «стрелы, как птицы, поют» («Александр Баранов», 1939). Луч света от прожектора описан сравнительным оборотом «как перья жарких птиц» («Прожектор», 1930). Багровые полотенца в госпитале названы «битыми птицами» («Госпиталь, размещенный в веселом доме», 1934).

Есть одно стихотворение, в котором речь идет о птице вообще (собирательный образ). Причем этот образ, столь зримо ощутимый, переходит по ходу развития действия в образ возлюбленной. Подобное явление можно охарактеризовать понятием «неосинкретичный субъект». В первой строфе перед нами птица:

Тень прозрачная легла

На живую позолоту -

Два трепещущих крыла

Приготовились к отлету [с. 279].

В следующей строфе «губы жаркие горят», в третьей - «медленные веки». В последней строфе лирический герой называет себя «ловцом упрямой птицы». Тот же сюжет выражен в стихотворении «Целуй, охотник, пей и празднословь…» (1940) в следующих строках:

Ты догонял упрямую любовь,

Как птицу в колыхающемся небе! [Марков, 1989, с. 132].

Перейдем к птицам, выступающим в роли самостоятельных субъектов в лирике Маркова. Начнем с наиболее раннего «обитателя» стихов - орла. Впервые он появляется в стихотворении «Ок-Жетпес» (1925) - как главный субъект в образе грозного вещуна, которого не могут достать стрелы. Вторая и четвертая строфы повествуют о нем в сказовой манере:

Раз орел на скалу прилетел

(День тревожный запомнили деды),

На вершину гранитную сел,

Стал пророчить лишенья и беды.

Он три дня и три ночи сидел

И на север далекий смотрел [с. 154].

Кроме него субъектами являются встревоженный люд и столетний мудрец, который велит убить орла, так как тот пророчит беду.

А орел на вершине сидел,

И зловещие звуки летели… [с. 154]

Но орла так и не убили. Стихотворение заканчивается строкой: «Ок-Жетпес - стрелой не достать!» (название этой горы с казахского на русский так и переводится).

Орел как предвестник беды - данная семантика отражена в описании крылатой баллады в «Балладе о столетье» (1929):

Она висит орлиным крылом,

Грозит войной и уроном… [Марков, 1989, с. 15]

Старик, «что на орла похож», грезится лирическому герою на «Улице арабов» (1931) как убийца.

Орел описывается как свободная птица, никого не боящаяся. В «Вывесках» идет ряд зверей (лисица, слон, попугай) - изображений в торговых лавках. Лирический герой хочет сбежать от вида постылого города к озерам. Вокруг его - «холодные морды жестяных зверей», живой - только орел:

…Крыльями машет орел,

Грохочущим клювом долбит рукавицу! [Марков, 1989, с. 74]

Этим жестом он словно призывает лирического героя очнуться и покинуть город.

Полет свободной, неустрашимой мысли ученого, лишь на время успокоившейся («орлиный сон»), описан в «Ломоносове» (1936). Наиболее часто мы встречаем метафору «орлиный взор», которую можно назвать стертой. Здесь она используется при описании Витуса Беринга («Мореходы в Устюге Великом», 1939).

Орлы как центральный образ появляются в стихотворении «Кавказ» (1943). Первая и две последние строфы повествуют о птицах, которые изначально жили у Прометеевой скалы, взмах орлиных крыльев - отрада для певца:

Пусть ветер от орлиных крыльев

Коснется моего лица… [с. 263]

Народы, которые поселились там же, где и орлы, имеют с ними схожие черты:

У всех племен кавказской расы

Отвага и орлиный взор [с. 262].

В войне эти народы побеждают ханскую орду, а орлы празднуют эту победу:

У Прометеевой скалы

Встают забытые виденья,

Победу празднуют орлы [с. 263].

Таким образом, в тексте как полноправные описаны два субъекта: орлы и кавказцы.

Схожую семантику несет образ в стихотворении «Суворов» (1944). Русских воинов главнокомандующий назовет орлами:

А русский штык? Орлы, помилуй бог,

Недаром мы клевали Фридерика! [с. 254]

О Суворове поэт заметит: «Орлиный век, орлиная судьба!»

Последнее стихотворение, где представлен негативный образ - «Древняя быль» (1957). Здесь три лирических субъекта: орел, мать ребенка и змея. Поэт замечает, что «гад и крылатый хищник - друзья». Действия орла описаны в начале текста:

Прянул орел, добычу когтя,

И взмыл до самых вершин [Марков, 2010, с. 207] -

так повествуется в «страшной сказке», что живет «по тысяче лет».

Ворона - субъект лирики, встречаемый реже, но образ схож с предыдущим. Вороны едят падаль, в этом смысле поэт употребляет слово вороньё:

За ним напрасно вороньё

От самой Венгрии летело [с. 265], (Последний берсальер, 1943).

Метафорически описаны наганы врагов в стихотворении «Полярный адмирал Колчак»:

Встрепенулись синие наганы

Остроклювым жадным вороньем [Поэты Вологодского.., 2011, с. 228].

Вороны как субъекты начинают стихотворение «В стране Каргун-Пуоли» (1935), их описание придает этому месту еще более мрачный и унылый вид:

Вороны в мокром поле,

Лесная даль темна… [с. 76]

В ночном пейзаже (Ночь в горах, 1962) также обыгрывается цвет птицы для описания листьев:

Листва зашумела, как стая воронья… [с. 162]

Здесь также присутствует сравнение с вороной как с птицей, которая может испугать (в данном листва «напугала» сон-траву).

Один раз поэт употребляет метафору «вещий ворон» для описания ракетоплана (Посвящение, 1940):

Лети, мой вещий ворон,

К венцам заморских скал! [с. 62]

Самый красивый, зачастую сказочный - образ лебедя. В «северных стихах» С.Н. Маркова он излюбленный. В славянской мифологии лебедь относится к почитаемым, «святым» птицам. В северной Руси лебедь ставится выше других птиц, о чем свидетельствует, например, сказочный сюжет о выборе царя птиц, которым становится белый лебедь. Это священная птица славян, с ней связано представление о супружеской верности.

Первый раз она встречается в стихотворении «Лебеди» (1929). Лирический герой вспоминает об этой «волшебной птице» в «московской земле»:

И лебеди безмолвные летят

Над синими ущельями Тянь-Шаня [с. 283]

На протяжении всего творчества это будет особая птица, о ее безмолвии поэт еще напишет. Ее цвет будет использован в сравнительном обороте при описании хлопчатника в «Глиняном рае» (1932): «хлопчатник, как гнездовье лебедей».

В стихотворении «Хрустальный дворец» (1934) происходит диалог двух возлюбленных. В первой строфе - голос лирического героя (из полярного простора), который советует своей возлюбленной быть чуткой к природе, присмотреться к ней, ведь даже:

Искусство - движенье природы,

Застывшее только на миг! [с. 81]

Во второй строфе - голос лирической героини (из туркменских песков). Она мечтает о встрече со своим возлюбленным и видит лебяжью эскадрилью:

Летели белые птицы

К истокам тибетских рек [с. 82].

В третьей строфе лирический герой все-таки догадывается, как преодолеть разлуку, и решает сыскать «лебедя у лукоморья». Далее описываются его мечты (как наяву):

Лети, горделивая птица,

Лети на лазурный юг!

Лебедь - центральный субъект в третьей строфе. Далее идет его описание:

Сверкает кольцо литое

На тонкой лебяжьей ноге.

Лебедь летит от лирического героя к его возлюбленной и изнемогает от бури.

Но буря травы нагнула,

А лебедь в пути изнемог -

Он рухнет в кусты саксаула,

В горячий туркменский песок.

Но трагический конец птицы ознаменовал причастность к вечности, небо - «хрустальный дворец» - откликнулось на эту трагедию:

Раздастся хрустальное пенье

И звон бесконечных высот [с. 83].

В стихотворении «Знаю я - малиновою ранью...» (1940) лирический герой, подобно птице из «Хрустального дворца», также приобщается к вечности. Со своим огромным чувством он становится сопричастен природе. Финальные строки звучат так:

Если я когда-нибудь умру,

Все равно услышишь на ветру

Голос мой в серебряном просторе! [с. 30]

А начинается стихотворение очень красиво - с образов лебедей:

Знаю я, малиновою ранью

Лебеди плывут над Лебедянью… [с. 28]

В стихотворении «Радуга-река» (1940) сирота Василий мечтает увидеть сказочный город Рябинин (так поэт в стихах называет Можайск) полным лебедей:

Лебеди слетаются к светлицам,

Бьют крылами в каждое окно

Да клюют заморское пшено,

Ластятся к рябининским девицам! [с. 48-49]

(сочетание звуков - «тс» - тише! - безмолвие лебедей.)

Но это лишь мечта странствующего Василия:

Не услышишь пенья лебедей,

Плеска белых, сладостных воскрылий.

Если обратить внимание на обе строфы, то в словах, относящихся к лебедям, звучнее всего звуки «с», «т», «л»: плеск, слетаются, воскрылия, светлые, безмолвные, белые лебеди…

На семантике нежности основывается этот образ в стихах, где есть лирическая героиня, шея которой названа лебединой или лебяжьей. Это, конечно, образы северных красавиц. А их прообразом послужила Лыбедь, сестра Кия, Щека и Хорива из стихотворения «Основатели Киева» (1945):

Образ Лыбеди нежной

Мудрый вылепил Щек

Из породы прибрежной,

Что белела, как снег [С., с. 250].

Безмолвными и безропотными в поэтическом мире Маркова являются голуби. Для доктора Гильотена («Доктор Гильотен», 1929) «тяжек плен холодных стен», так как в этих стенах он проводит эксперименты над голубями, чтобы подарить «Вселенной новый меч». Поэт описывает умирающую птицу:

И в орбитах потемнело.

Крылья вывернет, дрожа,

Обезглавленное тело [Марков, 1989, с. 76].

Гильотен - яркий пример антигероя, ведь образ голубя также ассоциируется и с нежностью: свою возлюбленную в одном из стихотворений лирический герой назовет «горлицей» («Знаю я - малиновою ранью…», 1940).

Описание мирных птиц в начале стихотворения «Русский военнопленный» (1929) дано как контраст мирной и военной жизни, милого и приятного сердцу и грубого:

В Тюрингии горланят петухи

И голуби целуются на кровлях… [Марков, 1985, с. 134],

а военнопленного между тем «ведут в заплеванный барак». Тем не менее, он сохраняет человечность и «кормит чужеземных голубей». В 1940 году поэт напишет схожее по композиции стихотворение «На дне походного мешка», которое мы еще разберем (при описании насекомых и растений).

В «Козьме Минине» (1943) описание голубей дано перед встречей Минина со своей женой:

И голуби стремятся в вышину

И падают на солнечные кровли [Марков, 1966, с. 176],

словно этими порывами птиц описано смятенье чувств Козьмы и его жены.

В стихах о любви в качестве субъектов появляются еще две птицы - синица и скворец, но появляются они разово.

В «Синице» (1940) два субъекта - он, ожидающий свою суженую, и птица. В тексте использован мотив басни И. Крылова «Синица», в которой синица хвалилась, что зажжет море.

Грозилась под осень синица

Зажечь морские пески -

Звенящая синяя птица

Моей полярной тоски.

Хотела синица сначала

Накликать на тундру грозу,

А после морошку склевала

В моем заповедном лесу [с. 53].

Как и многие «северные стихи» Маркова, они содержат сказочный образ. Но реальное действие героя - приготовить силок и поймать синицу, что он и делает. Далее идет трогательное описание попавшейся синички:

… Милый прибыток!

Серебряный пух на руке,

Живой трепещущий слиток

Сверкает в упругом силке.

Лирический герой изловил птицу для того, чтобы вместе коротать дни:

Ведь нужно мне и синице

Петь песни в метельные дни… [с. 53]

Синица как субъект выступает на равных с лирическим героем, потому что ее образ связан ассоциативно с образом девушки, которая зажжет угрюмую душу лирического героя (как синица - пески).

Схожим субъектом является скворец в стихотворении «Троицын день» (1942), правда здесь есть и лирическая героиня. В первой части изображение веселой птицы контрастирует со слезами бледной швеи:

На теплом тополе скворец

Шумел, справляя новоселье [с. 210].

В третьей части снова дано описание скворца:

Вновь надоедливый жилец

Горланит весело и внятно.

(Пять раз из Африки скворец

На тополь прилетал обратно) [с. 211].

На самом деле он «не зря» весел и предскажет швее счастливый исход ее ожидания: суженый вернется генералом. А милый, вернувшись, скажет:

Скворец и ты - моя семья… [С., с. 212]

Таким образом, тема дружбы животных и людей в «северной лирике» Маркова становится очень трепетной и нежной в связи с образами птиц (лебеди в «Радуге-реке», синица, скворец).

Среди птиц есть в лирике С.Н. Маркова такие субъекты, как удод с пустой болтовней («Если голубая стрекоза…», 1931), ученый какаду (Уссурийская баллада, 1930) и экзотичный фазан, но они как субъекты выступают разово и не создают какого-либо цельного образа. Однако, отдельно стоит сказать о фазане.

В Южной Азии убийство как-то более органично с обычаями, нравами самого полудикого народа. Поэтому, побывав в конце 50-х снова на своей второй родине, в Казахстане, поэт в стихотворении «На востоке дикий хмель...» (1958) рисует «жизнерадостную» картину смерти птицы:

Там фазан идет в полет,

Пламя чувствуя в крови,

И под выстрелом поет

Песню жизни и любви [с. 184].

Яркое оперение этой птицы позволяет сравнить с ней взлетающие ракеты:

Где стаи ракет, как фазаны,

Взлетают в тревожной ночи! [с. 195]

В этом предложении сразу два приема: метафора «стаи ракет» и сравнение: «ракеты, как фазаны», накладываются друг на друга. Кстати, в тексте описывается также Южный Восток.

2.4.2 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с образами насекомых

Насекомые занимают немаловажное место в поэтическом мире Маркова, но центральный образ здесь - пчела. Субъектом она является в одноименном стихотворении 1931 года. Это философская лирика, и пчела (реально описанная уже опочившей в хрустальной чаше) представлена как обобщенный идеальный образ. Лирический герой сравнивает тоску на дне своей души с пчелой, опочившей на дне чаши с медом: «тоска томится, как пчела на дне…». Но его гордые мысли - ничто в сравнении с бессмертьем воды, ветра, звезды. И лирический герой понимает, что нужно жить проще:

И восхваляю мужество пчелы:

Она живет и пьет прозрачный сок

И умирает просто, как цветок [с. 179].

Мужество в том, чтобы просто жить и, несмотря ни на какие трудности жизни, - не роптать. И тогда не будет причин для хандры:

С тех пор тоска, что на душу легла,

Не тяжелей пчелиного крыла! [с. 180]

Также центральным этот образ является в стихотворении «Златая пчела». С пчелой сравнивается разум, постигший премудрость и потому чуждый зла:

Он реял, как пчела,

Над вертоградом книг.

В тексте идет описание, по всей видимости, мудрых книг:

Веков златая пыль

Слагалась в чистый мед.

Так же, как пчелы кропотливо собирают нектар, век за веком в копилку общечеловеческой мудрости складываются крупицы знаний. Но приходит к власти «цензор»:

Но ты вонзил костыль

До дна прозрачных сот.

Своим побегом (ссылка) лирический герой сберегает свои труды:

И ясную пчелу от поруганья спас [Марков, 1978, с. 270].

Имеется в виду, скорее всего, книга, на которую могли бы наложить запрет.

В тени чужой листвы

Волшебная пчела…

Далее лирический герой обращается к своему детищу, что наконец-то пришел час расплаты:

Волшебная пчела,

Пришел желанный миг:

Я разум, чуждый зла,

Для мщения воздвиг [Марков, 1978, с. 271].

Далее он представляет, как отомстит врагу:

В сверкающий аэр

Златой пчелой лечу.

…………………….

Вонзаюсь сотней жал

В тебя… [Марков, 1978, с. 272]

Но это, к сожалению, невоплотимый сон, лирический герой только мнил полет пчелы. Стихотворение трудно интерпретируемое, образ пчелы обрастает несколькими значениями, к тому же злость, желание мщения, - скорее всего, поэтому текст попал только в один сборник.

Славяне изображены поэтом в одноименном стихотворении 1941 года как лесные и пчельные люди. Враг своим набегом осквернил труд славян:

Звенят и сверкают меды

И льются в поганые чаши.

Картина опустошения земли передана через образ голых кустов и погибших пчел:

Под каждой пятою трещат

Сучки и погибшие пчелы [с. 258].

Даже фонетически передается этот глухой треск: «щ»-ч»-«ш»-«ч». Произведение заканчивается, как и свойственно стихам Маркова, особенно «северным» - оптимистично:

Мы знаем, что время придет,

Свершатся труды и заботы,

И снова сверкающий мед

Наполнит глубокие соты [с. 259].

В другом произведении «Основатели Киева» (1945) наряду с субъектами - легендарными Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью представлены также пчелы, трудящиеся с самого основания этого города:

Окружив частоколом,

Созидая приют,

Хлопотливые пчелы

Славу Кию поют [с. 252].

В стихотворении «В небесных горах» описывается умиротворенный край:

Бывает в мире так:

Спят пчелы, дышит мед…

………………………….

Такая здесь страна:

Пчелиный сон вокруг… [с. 181]

Но он не привлекает лирического героя, для которого цель бытия - в огне. Но, услышав залп ракет, почувствовал тревогу:

Я в эту ночь прочел

Томящий знак тревог,

Когда в пыли дорог

Мерцали крылья пчел [с. 182].

Потревоженные пчелы дали почувствовать, что гармония уютного мирка нарушена.

О том, что люди коварнее животных, мы говорили в связи со стихотворением «Осетрина» (1925, с. 66 нашей работы). Эта же мысль поэтически высказана в лирическом произведении «Оставило тонкое жало...» (1954). Пчела, ужалив, умирает сама, люди - нет. На этой антитезе и построена композиция. В первой строфе главный субъект - ужалившая лирического героя летунья:

Оставила тонкое жало

Во мне золотая пчела;

Покуда оно трепетало,

Летунья уже умерла [Марков, 1978, с. 272].

Пчела описана с большой симпатией, даже жало ее «трепетало» (какое «нежное» орудие убийства!). Вторая строфа стихотворения - о «жалящих в сердце» людях, которых лирический герой называет: «двуногие, скользкие гады».

Кольчатым гадом в 1941 году поэт назвал хана Батыя («Слово об Евпатии Коловрате»). Змея как субъект стихотворения появляется и в ранних и в поздних стихах Маркова. В ранней лирике описание ее начинает текст «Госторг в Монголии» (1928):

Здесь ночью змея на чашки весов с- ч-ч-ш-с

Шутя заползает с шипеньем и треском. ш-т-т-с-ш-т-с

Смущая отвагу всклокоченных псов, с-щ-т-с-ч-с

Напуганных скользким, холодным привеском [с. 177]. с-с-х-с

Через сочетание шипящих и свистящих поэт дает явственную слуховую картину шипения и скольжения змеи. Зримый образ скользящей змеи используется в метафорах, описывающих то или иное оружие: сабля -скользкая змея («Лермонтов», 1929), змеится броневик («Переименование отбитого броневика», 1934) и др.). В «Древней были» глазами женщины, ребенок которой в опасности, описывается совсем уже небезобидная змея:

На бесконечных кольцах скользя,

Крался пятнистый змей [Марков, 2010, с. 108].

Змея является главным субъектом в одноименном стихотворении 1968 года:

Змея в малиннике сухом

Свернулась в скользкий жгут…

От внешнего описания поэт переходит к сущности животного - ее равнодушию, бесстрастности:

И что ей радость иль печаль?

Бесчувственный клубок,

Как бирюзовая спираль,

Проводит смертный ток [с. 41].

Насколько это описание отлично от описания пчелы - летуньи с трепещущим жалом!

С нежностью и любовью описана стрекоза в лирическом произведении «Если голубая стрекоза…» (1933). С ее прихода начинается новый прекрасный день в жизни лирической героини (главный субъект в первой строфе):

Если голубая стрекоза

На твои опустится глаза,

Крыльями заденет о ресницы,

В сладком сне едва ли вздрогнешь ты [с. 186].

Все мы с детства знаем героиню басни И. Крылова «Стрекоза и муравей». Здесь же легкость насекомого показана с положительной стороны. Эту легкость стрекозы можно понимать и как беззаботность, учитывая последующие строки:

Из Китая прилетит удод.

Болтовню пустую заведет… [с. 186],

а также контекст творчества в целом: вспомним героиню стихотворения «Пчела» с ее простым восприятием жизни (с. 81 нашей работы). Описание природы (птицы, солнце, скорпион, поля и горы) яркое и «лучистое», ведь «мир исполнен радостного смысла», а живое коромысло стрекозы олицетворяет легкость человеческой судьбы:

Долго ль будет виться над тобой

Бирюзовой легкою судьбой

Стрекозы живое коромысло? [с. 187]

Таким образом, в любовании природой сказывается тоска поэта по гармоничному и простому, как у животных, восприятию мира. В ссылке С.Н. Марков заново переосмысливает жизнь, понимает, что нужно жить простыми радостями каждого дня. Поэтому в эти годы и эпитет «глупый», применяемый поэтом при характеристике животного, не несет отрицательного смысла. Вспомним, как моряки дразнили глупого «предтечу» тюленя («Плавание», 1932), а пес, которому якобы пишет письмо лирический герой, во сне видит глупых фазанов («Письмо псу», 1933). Ученый же какаду - птица мандарина - описывается поэтом без малейшей симпатии («Уссурийская баллада», 1930).

2.5 Субъектно-образная структура стихов Маркова, связанных с растительным миром

2.5.1 Субъектно-образная структура стихов Маркова с образами трав и кустов

Одним из распространенных образов у рассматриваемого поэта является тростник. Как субъект он присутствует в «Лихорадке» (1925), в описании пробуждающейся природы, рождая загадочные образы:

… И рано,

Когда заискрились пески,

В тенетах теплого тумана

Заколыхались тростники.

Родило звуки их движенье,

По зеленеющей воде,

Качаясь, плыло отраженье

Миров, не виданных нигде [С., с. 149].

Мир в душе героя, обезумевшего от страсти, сравнивается с ураганом, ломающим тростник («Запрос криминологу», 1927); луч прожектора имеет то же описание - как ветром сломанный тростник («Прожектор», 1930); в виде железного тростника изображается клетка, в которой сидит могучий зверь («Семиреченский тигр», 1930).

Обычно в стихах рядом с тростником растет полынь. Ее горечью спасаются путники от недуга («Лихорадка», 1925). Ночной пейзаж начинается с изображения полыни. Картина за окном (полынь, луна на ущербе) отражает ощущение лирическим героем своей ущербности. Во второй строфе он говорит:

Рядом с тобой - я сухой и сутулый…

Но он горд тем, что с ней, в метафорическом обороте показано его отношение к создавшейся непростой ситуации, где она намного моложе:

Гордость упрямого саксаула -

Дикая зависть к весеннему дню [Марков, 1989, с. 108].

Внешний вид саксаула (дерево пустыни, имеющее кривой ствол с сухими ветками) обыгрывается в создании образа лирического героя. В романе «Рыжий Будда» есть этот субъект: «Сухой саксаул пустынь трещал от жары» [Марков, 1992, с.127].

Терновник, бурьян и ковыль часто изображаются в «азиатских» стихах Маркова. Древность земли, на которой исстари одинаковая природа, описана в «Земле» (1926):

Была, как эта синева.

Терновник был и сух и редок… [с. 164]

Как будто и природа только возникала, так давно жил наш древний предок.

В описании степной ночи («Новые созвучия», 1926) ее тишь поэт передает через образ бурьяна:

Бурьян сейчас безропотен и нем… [с. 156]

Молчание терновника описано в стихотворении «Дорога в Улалу» (1962): он не подсказал дорогу лирическому герою:

Терновник, нем и глух,

У каменной тропы

Ронял древесный пух

И старые шипы [с. 285].

В описании дневного зноя самый яркий образ - бурьяна (терновник и ковыли упоминаются как объекты в начале стиха, бурьян - субъект во второй строфе):

И душным запахом олифы

Дышал бурьян - густой, как жир… [Марков, 1989, с. 49]

В описании пустынной земли присутствует образ ковыля, «ущербный» в сравнении с человеком. Так, в первой строфе он объект воздействия («примяв худые ковыли»), в предпоследней - человек оказывается хозяином земли, но в данный момент позволяет побыть «хозяином» траве:

Пускай дымящуюся пену

Сейчас качают ковыли [Марков, 1989, с. 50].

В стихах о жарких странах травы часто изображаются пожелтевшими (желтые трава в «Медвежьей шкуре», 1926), в ночном пейзаже «Госторга из Монголии» (1928) красивый метафорический оборот, персонифицированный образ травы: «здесь травы теряют зеленую речь…»). Персонификация льна - в «Причуде» (1928):

В звенящем теле срезанного льна

Бродила кровь крутая и тугая [с. 298].

Трава зачастую становится в художественном мире писателя немым свидетелем какого-нибудь события (обычно, злодейства) - т.н. пассивный субъект. Так, после войны с басмачом, который был зарублен, говорится:

Об этом лишь знает кривая трава -

Свидетель недавнего спора… [Марков, 1989, с. 14]

Также свидетелем выступают и водные растения в рассказе «Сожженный лебедь»: «Зеленые пузыри водорослей глядели на него мутными глазами и лениво моргали. Да, эти глаза видели все…» [Марков, 1980, с.414].

Мало того, трава также может стать активным субъектом (когда «чаша терпения» переполнится):

Ведь мы не дрогнем острой ресницей,

Когда в крови закипит трава! [Марков, 1989, с. 23].

Схожий образ фиалок во время грозы (Гроза, 1932):

Наполненные синей кровью,

Фиалки жмурили глаза [с. 306].

Голос травы называет поэт началом жизни (как и шум неба): услыхавший его, познал начала жизни (Рубеж, 1931). В одном стихотворении (Круглый двор, 1929) трава, действительно, «заговорит»:

… Чахлая трава

К дождю взывает: «Возвратись, обрызни!» [Марков, 1989, с. 73]

Перед началом военных действий ковыль - предвестник беды (Орлиный сон, 1944):

Гудят натянутые луки.

И на заре шумит ковыль [Марков, 2010, с. 179].

Ковыль как субъект присутствует в описании восточной природы:

К долинам гор бежит ковыль,

Лощины серебря… («Звезда скитальчества, гори!..», 1931).

Более яркий его образ - в финале стихотворения «Орь, Иргиз, Тургай…» (1929) (в качестве субъекта и в метафорическом описании реки):

Летят ковыли и птицы,

А тучи падают вниз.

Открой травяные ресницы,

Взгляни на меня, Иргиз!

И если лебяжьи трубы

Заслышу над головой,

Закройте мертвые губы

Сухой тургайской травой! [с. 161]

Травы на войне «сочувствуют» человеку, в них «переходят» тела героев после смерти:

В земле не тлели строгие глаза,

Что были глубоки и величавы;

Из них росла упругая лоза,

Их выпили сверкающие травы [с. 184].

Как субъект сон-трава лишь один раз, но очень поэтично (и трогательно) описана в произведении «Ночь в горах» (1962):

От страха еле жива,

Очнулась и стала вздыхать спросонья

Легкая сон-трава.

Долго металась в своей колыбели

И задремала вновь… [с. 162].

Глаголами образ персонифицируется.

Персонифицированный образ гаоляна (растения семейства злаковых) в «Уссурийской балладе» (1930) совсем иной: они показаны как противники приехавшего мандарина:

Гаоляны высоки,

В гаолянах зреет злость… [Марков, 1989, с. 18]

Схожий с образом пчелы, по крупицам собирающей нектар (тысячелетняя мудрость) - образ ветвистого колоса («Колос», 1953), с которым сравнивает себя лирический герой. В этом стихотворении заявлена жизненная позиция писателя:

Расту, чтоб жить в грядущем.

Не о себе мой вздох:

Еще в саду цветущем

Живуч чертополох.

…………………….

Я охватил корнями

Столетние пласты [Марков, 1985, с. 19].

Цветущий сад как символ жизни будет рассмотрен в следующем разделе.

2.5.2 Субъектно-образная структура стихов Маркова с образами цветов

Сад занимает немаловажное место в поэтическом наследии Маркова. Вот что говорит по поводу сада Д.С. Лихачев: «Недаром во все времена и во всех религиях рай воспринимается как сад. То есть как единение человека с природой. Это тоже культура. Отношение к природе - это одно из величайших проявлений культуры. Внутренней, духовной культуры человека» [Лихачев, 2006, с.186]. У С.Н. Маркова нередко в стихотворениях спутниками лирического героя или его возлюбленной являются садовые растения: сирень, виноград, левкой, тюльпаны, гвоздика, мак.

Уже с первых же стихов цветок, с описания которого начинается стихотворение, является предвестником любовного мотива:

В ночном окне, как облака,

Росла цветущая петунья.

Следующая строфа - появление его и ее:

Мы пили мед… [с. 287]

Часто в стихах появляется образ герани. Сначала просто как обитательница подоконников (Омск, 1919, Круглый двор - 1929). Герань как признак наличия любовного мотива войдет в лирику поэта позже - в 30-е годы вместе с различными оттенками красного. Цветовые определения в описании растений характерны для поэтики С.Н. Маркова: багровый мак, огненные гвоздики, алая рябина, багряные ягоды клюквы и т.п. На цветовой семантике будет обыгрываться сравнение ягод с образами разных по характеру женщин в стихотворении 1950 года «Ягоды»:

Бруснику бело-алую

Боярышней пожалую -

Покуда молода… [Марков, 1966, с.186]

Заметим, что в основном в цветовых определениях поэта Маркова встречается красный цвет и его оттенки.

В «Русской шутке» (1936) лирический герой мечтает о жизни в славном городе Торжке:

Где на окнах в утреннюю рань

Красным светом теплится герань.

Там вдову-красавицу найти [с. 33].

В данном контексте красный означает тепло и уют домашнего очага (конечно, и присутствие суженой). Та же семантика в тексте «Рябинин-город» (1938) - начало стиха: «Цветет в Рябинине герань».

Явление неосинкретичного субъекта мы находим в «Ревнивце» (1929). Основной мотив произведения - мотив ревности. Отсюда и название - ревнивцы. В отношении заглавия и текста мы обычно говорим об эквивалентности смысловых единиц разного объема. Здесь же слово «ревнивцы» шире по значению содержания, т.к. вскрывает еще и психологические переживания поэта. Сюжет об измене и наблюдающем за этой сценой цветке вырастает до сюжета о ревнивцах в целом. Образ же засохшего левкоя представляет собой аллегорию: он раскрывает в рамках данного стиха психологический механизм ревности.

Почему все-таки ревнивцы, а не ревнивец? У лирического героя стихотворения есть двойник - цветок. Именно ему лирический герой передает свои ощущения, делит с ним свои страдания. Позже, в романе «Юконский ворон» (1941), главный герой - лейтенант Загоскин - объяснит подобного рода психологическую защиту: когда очень больно, хочется передать (перенести) это чувство на другое живое существо, вообразить, что кто-то другой переживает эту боль и тебе от этого становится легче. Такая же психологическая замена действует и в ситуации, описанной в «Ревнивцах»: лирический герой переживает измену возлюбленной, ему очень больно, и он «придумывает» для себя: это не он, а цветок, ревнует и страдает.

Замещение лирического «я» субъектом в образе цветка создает возможность применения приема персонификации. Если в первой строфе еще есть местоимение «я», которое семантически противопоставлено другому местоимению: «твой», «твоей», то вторая строфа начинается со слов: «Он умер ночью, не дыша…». И далее вся картина дается увиденной им, этим цветком. Композиция стихотворения - кольцевая. В первой и последней строфах лирический герой ведет диалог со своей возлюбленной, в котором цветок - объект изображения. Вторая и третья строфы - описание переживаний лирического субъекта, представленного в образе цветка. Здесь нарушена временная последовательность: если вторая строфа представлена глаголами совершенного вида: «умер», «оставила» (констатация факта смерти), то в третьей мы видим глаголы несовершенного вида: «слышал», «тревожили», «видел» (наблюдения и переживания перед гибелью). Причем цветок действительно показан как живое существо, поэт изобразил наличие души: «Его лиловая душа оставила сухое тело».

В разбираемом нами стихотворении речь идет о неосинкретичном субъекте, потому как провести грань между лирическим «я» и цветком можно только в первой строфе, где осыпающийся левкой - демонстрация того ужасного (для лирического героя) поступка, который совершила лирическая героиня. Далее цветок - это уже не объект описания, а действующий субъект. Он находится в той же комнате, где происходит измена (даже у кровати возлюбленной) и становится наблюдателем этой сцены. В последней строфе цветок является объектом сравнения.

Обратим внимание на то, какой цветок перед нами. Левкой - это садовое растение. Д.С. Лихачев отмечал: «сады и парки - это тот важный рубеж, на котором объединяются человек и природа» [Лихачев, 2006, с. 177].

Еще одно садовое растение - мак. Важную роль как субъект он играет в стихотворении «На дне походного мешка...» (1941). На войне лирический герой вспоминает:

И рос у нашего окна

Мак одинокий и багровый. [с. 253].

Цветы в стихах Маркова всегда ассоциируются с образом любимой. Эпитеты, примененные к маку в данном стихотворении, несут дополнительную семантику: о маке вспоминает герой, который уже испытывает одиночество и видит кровь, и мак в данном контексте выступает предвестником разлуки и войны. Сухое крыло мотылька, которое тщетно ищет герой на дне мешка - это память об ушедшем лете. Интересен эпитет к слову потеря - «нежная». С нежностью вспоминает лирический герой в своем сне о пчелах, цветах, любимой. Последняя строфа построена по принципу антитезы. Противопоставляются два мира: сон (в котором нежное крыло мотылька) и действительность, где рука нащупала «холстину грубого мешка». Две рифмующиеся строки в конце стихотворения «В сиянье майского простора» - «И лед ружейного затвора» содержат яркое противопоставление тепла - холода, простора - ограниченности пространства (затворить), мира природы - человеческого, рукотворного мира.

Как и сухое крыло мотылька, герой в стихотворении «Багратион» (1945) припрятал на войне цветок:

А в бурке - побелевший василек,

Покрытый пылью и засохшей кровью [с. 256].

Цветок является тем, кто должен соединить сердца возлюбленных. В этом отношении образ черного тюльпана («Черный тюльпан», 1956) схож с образом лебедя в «Хрустальном дворце»:

А она в стране, где тюльпаны росли,

Достала темный цветок,

Напрасно я ждал из чужой земли

Хотя бы один лепесток…

Сказала мне, что в дальней стране

Стоял океанский туман;

Там занемог, умер во сне,

Канул во мглу тюльпан [Марков, 1978, с.236].

В «Ревнивцах» схожее описание левкоя: «он умер, ночью, не дыша».

В поздней лирике красные цветы ассоциируются не только с миром возлюбленной, но также и с философским поиском («Я искал к бессмертью мост…», 1964). В первой строфе привычный ассоциативный ряд:

Находил в свеченье звезд

Губы, плечи и цветы.

Далее цветы - на фоне ночи, лирический герой уже видит в них недосягаемость небесных высот:

Пусть в окне синеет ночь

И цветы - красней огня.

И он хочет

Угадать в огне гвоздик

Отблеск пламенных миров! [Марков, 1978, с.310]

Такие стихи редки у С.Н. Маркова, обычно все-таки он живописует земную красоту, передавая реальные краски жизни.

2.5.3 Субъектно-образная структура стихов Маркова с образами деревьев

В поэтическом мире Маркова наряду с садами часто встречаются леса, рощи, чащи, дубравы. Как собирательный образ деревья редко выступают в качестве субъектов. Интереснее рассматривать их по отдельности: сирень, тополь, рябину и др.

Дерево в ранней лирике является свидетелем происходящего свидания. В «Медвежьей шкуре» (1926):

Кедр затих и слушает наш смех.

Тень густа… [с. 177]

Присутствие этого исполина гармонично смотрится: охотник притащил лирической героине тяжкий медвежий мех.

В более позднем произведении «Страна антилоп» описание добычи руды дается глазами кедра - даже этот исполин удивился увиденному:

Вздохнет изумленный кедр,

Когда воспрянет Жар-птицею

Недавняя узница недр [Марков, 1966, с.196].

Деревья являются центральным субъектом в стихотворении «Сквозь вспышки молнии и мглу…» (1927). В каждой строфе описывается сирень. Либо во время грозы - настоящее время (кусты сверкающей сирени, потрясенная чаща, зовут деревья грозным хором), либо в прошлом: гроза воскрешает воспоминания лирического героя (качалась первая сирень). Обнявшись, он и она стоят у стонущей сирени. Пейзажная зарисовка переходит в философскую лирику, и этот «мостик» прокладывает сирень (вид сирени наталкивает автора-повествователя на размышления):

И, рада огненной слезе,

Сирень людей не замечала.

В глухом смятенье и грозе -

Всей жизни светлые начала! [Марков, 1966, с.196]

Тополь - субъект в художественных произведениях Маркова, наиболее «близкий» людям: о нем обычно говорится мимоходом, но это, как правило, персонифицированный образ. В «Путешествии в Пишпек» (1927) о движении поезда мы догадываемся, глядя на это дерево:

Подрубленный дымом, летит под откос

Ощипанный, чахлый тополь [Марков, 1989, с.47].

Реплика, брошенная лирическим героем: заплакал тополь - объясняет его чувства к ней («Осень в Ташкенте», 1931). Улица, на которой живет возлюбленная, описывается через этот образ:

На Госпитальной улице

Лепечут тополя («Ангелина», 1933) [с. 190].

Лирический герой из «Хрустального дворца» (1934), советуя возлюбленной быть «ближе к природе», замечает:

Тебе приглядеться надо

К ветвям тополей в серебре [с. 190].

Заметим, что серебристый тополь распространен на территории Азии. Очень поэтично он описан в рассказе «Халат десяти светил»: «Деревянные львы молчали, зато тополь снова кипел над крышей и стучался в стекло серебряной рукой» [Марков, 1980].

Если образ тополя больше связан с «азиатскими» стихами Маркова, то яблоня - «жительница» «северных» стихов. Как субъект она встречается в стихотворении «Знаю я - малиновою ранью…» (1940): яблоня «заигрывает» с лирической героиней:

От тебя, от ветра, от зари

Вздрогнут ветви яблони тяжелой,

И росой омытые плоды

В грудь толкнут, чтоб засмеялась ты… [с. 29]

В финале есть такие строки:

Я узнаю, где стоит твой дом,

Я люблю тебя, как любят гром,

Яблоко, сосну в седом уборе.

………………………………

Голос мой в серебряном просторе! [с. 30]

Серебряный простор - это наш северный край. В этом краю одинаково любимы Сергею Николаевичу и ставятся в один поэтический ряд человеческие и природные образы.

Рябина - весомый образ в лирике Маркова, претерпевающий трансформацию. Неслучайно в его поэтической вселенной появляется Рябинин-город, который С. Золотцев [Золотцев, 1987] называет обобщенным образом древнерусского города в северной полосе. Рябина в одноименном стихотворении 1929 года - участница свидания, в предчувствии разлуки она плачет и тоскует:

И рябина, украшая сад,

Ждет в тоске, когда придут морозы;

Багровея, радостные слезы

Падают на мшистый листопад [с. 36].

………………………………….

Горький лист пылающей рябины

Шелестит скитальцу: «Погоди!» [с. 37]

Такое представление о ней соотносится в целом с общепринятым в русской поэзии и идущим из славянской символики образом печали и горечи (хотя у Маркова свой образ: слезы рябины - радостные; да и шорох рябин говорит о домашнем уюте («Озеро Олонецкое Лаче», 1936)). У Н.А. Клюева рябина сравнивается с матерью, убитой горем, с солнцем «осьмнадцатого года», которое, подобно рябине, плачет кровью. У С. Есенина также рябина «облилась кровью ягод». Расширила данный образ М.И. Цветаева, выйдя на символику русской судьбы: «Рябина - судьбина горькая, рябина - судьбина русская» (1934). У С.Н. Маркова рябина от традиционно связанного с ней значения горечи, разлуки и печали становится в более позднем творчестве символом русской души. В стихотворении «Что же я - в почете иль в награде...» (1940) последние строки - краткая «предисловие» к образу в романе:

Алою рябиной на сугробе

Пламенеет русская душа [с. 61].

В романе «Юконский ворон» (1941) дано развернутое сравнение рябины и души русского человека: «Благословенны просторы отчизны, занесенной снегами! Любезен сыновьему сердцу вид рябины, склонившейся над алмазным сугробом. Разрой снежный холм - и найдешь в его недрах кисть осенних ягод. Пролежав в снегу, они обрели бомльшую прелесть. Снег и мороз не смогли погубить их. Подобна им и русская душа. Суровая метель заметает ее. Борей леденит своим дыханием, но она горит алой рябиной на белом сугробе» [Марков, 1977, с. 142-143].

Делая обзор литературы о С.Н. Маркове, мы заметили, что стихи о живой природе до сих пор никто отдельно не анализировал, были лишь сделаны краткие характеристики, касающиеся метафоричности поэтического мира. Рассмотрение это огромной по объему группы стихов (так или иначе связанных с образами живой природы) мы начали с составления алфавитного списка, ориентируясь на шесть изданий, которые в совокупности, предлагают полный объем стихов: 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 годов. На основе алфавитного списка был составлен список стихов по годам.

Мы рассмотрели субъектно-образную структуру стихов С.Н. Маркова о живой природе, выделяя две основные группы (животные и растения) и несколько подгрупп. В ходе анализа мы выявили, что и животные, и растения могут быть субъектами в поэтических произведениях, причем на одном образе может быть построено целое стихотворение («Осетрина», «Ревнивцы», «Синица», «Сквозь вспышки молнии и мглу…» и др.). Чаще же растение или животное выступает в роли эпизодического субъекта, и тогда им поэт либо подчеркивает чувства и мысли лирического героя, либо подмечает особенности окружающего его пейзажа. Очень часто животные или растения входят в образный ряд с явлениями неживой природы или человека.

Заключение

Проанализировав стихи С.Н. Маркова о живой природе, мы пришли к главному выводу: особенности их субъектно-образной структуры позволяют говорить о том, что С.Н. Марков является представителем неклассической поэзии. Это определение мы употребляем вслед за С.Н. Бройтманом, имея в виду, что монологическая концепция автора на рубеже веков стала сменяться на диалогическую. Это дало возможность ввести в изучение лирики такое понятие, как «неосинкретичный» субъект, имея в виду нераздельность-неслиянность «я» и «другого».

В поэтическом мире Маркова другим становится зачастую тот или иной представитель фауны или флоры. Во многих стихах он занимает место эпизодического субъекта, в некоторых стихах выступает как главный субъект или неосинкретичный («Ревнивцы», «Синица», «Тень прозрачная легла…», «Если голубая стрекоза…», «Письмо псу» и др.). Анализ субъектной организации стихов позволяет нам выйти на их образную специфику, что дает право говорить о субъектно-образной структуре в целом.

Жизненные впечатления поэта были очень широки. В своей жизни Сергею Николаевичу пришлось много путешествовать. Поэтому в его стихах чрезвычайно много различных образов живой природы. Для удобства анализа мы разбили их тематически на две основные группы: образы животных и образы растений. Специфика живых существ вносит свои коррективы и в структуру художественных текстов. Так, для животного больше свойственно волевое начало, они активны, поэтому в стихах они также чаще будут выступать в роли активных субъектов. Мы нашли целесообразным ввести данный термин, чтобы показать особенности внутреннего мира живых существ. Конечно, среди животных также иногда встречаются пассивные наблюдатели (например, верблюд), а среди растений - активные субъекты (например, тополь, ковыль и др.).

Тематика стихотворений о животных чаще всего связана с дружбой или войной. Растениям более свойственно женское начало, поэтому они чаще встречаются в интимной лирике. При всей их пассивности мы все же называем их субъектами, объекты остались вне поля нашего анализа (в Приложении № 1 и 2 они прописаны, но не выделены жирным шрифтом). Субъектами они остаются в силу своих внутренних «переживаний» (они могут сочувствовать человеку, плакать, страдать и т.д.).

В том случае, если образ лирического героя или героини накладывается на растение или животное, возникает «неосинкретичный» субъект.

Чтобы наиболее полно рассмотреть субъектно-образную структуру, мы также проанализировали стихи, где главным субъектом является человек или неживая природа, но их качества описаны через свойства растений или животных (такие образы выделены в Приложениях курсивом). Если же образ приобретает символическое значение (рябина, лебедь и др.) - такие образы в приложениях подчеркнуты.

Итак, перейдем к самим тематическим группам. В группе стихов о животных мы выделили домашних, диких животных, рыб, птиц и насекомых. В подгруппе домашних животных самым распространенным оказался образ коня. Как эпизодический субъект в лирике он выступает в качестве друга лирического героя или героини в «азиатских» стихах С.Н. Маркова. Его молодецкая удаль обыгрывается при создании образов неживой природы (река) и рукотворных (самолет). Конь также является участником боевых действий. Отдельно был выделен образ вороного коня (война, смерть).

Также частым субъектом в стихах оказалась собака (пес). Наиболее распространенная порода - немецкая овчарка. Отрицательный образ (служебная собака). В одном стихотворении собака - один из главных субъектов («Письмо псу»). Вой собаки, как правило, несет с собой образ скуки.

Еще одно домашнее животное - бык (кстати, корова ни разу не попалась в стихах Маркова). Как основной субъект стихотворения - раненый бык («Кастраторы быков»). Тяжеловесность быка обыгрывается при создании образа танка. Его ум - при создании отрицательного образа человека.

Верблюд - пассивный субъект в лирике С.Н. Маркова, показаны такие его качества, как лень, беспомощность. Он - один из главных субъектов в стихотворении «Белый Гусь». Внешний вид (наличие горба) служит для создания образов неживой природы (луна, горные сопки) и человека (женщины).

Подгруппа диких животных. Здесь наиболее распространен образ волка. Один из двух главных субъектов - раненый волк («Печенег»). Хищнические качества позволяют создать образ вора («Степной разбойник», «Конокрад»). Исторические личности описаны через этот образ хищника (хан Батый, Бирон).

Также в качестве субъекта встречается образ тигра. Главный субъект в стихотворении «Семиреченский тигр». Цвет и боевой характер используется для создания образа костра («Костер»).

В тематической группе рыб разные породы выступают в роли субъектов в ролевой лирике в «северных стихах» Маркова наряду с утками и тюленями («Рыба-пинагор», «Прибаутка»). Отдельно мы рассмотрели осетра как одного из главных субъектов («Осетрина») и язя («Село звалось Берло…»). Также в этой группе анализировали образ кита: один из субъектов («Донат - китовый дружок») и в ролевой лирике - друг людей («Радуга-река»).

В группе птиц нами выделена птица как «неосинкретичный» субъект (птица-любимая) в стихотворении «Тень прозрачная легла…». Один из самых распространенных субъектов - орел. Главный субъект - орел-вещун («Ок-Жетпес»). Один из главных (орел и кавказцы-орлы) в стихотворении «Кавказ». На сравнении с этой птицей построен образ главнокомандующего («Суворов»).

Главным образом птицы в «северных стихах» Маркова будет лебедь. Она является одним из субъектов в «Хрустальном дворце» и в «Радуге-реке» (друг людей). На безмолвии, красоте и белизне построены образы (например, шея девушки).

В группе насекомых один из центральных образов - пчела. Один из главных субъектов - в стихах «Пчела», «Оставила тонкое жало…». Стрекоза - один из главных субъектов в стихотворении «Если голубая стрекоза…». В связи с насекомыми выделяется главный мотив - легкость в восприятии жизни.

В группе трав и кустов нами были рассмотрены полынь, ковыль, тростник, терновник, бурьян, сон-трава. Трава в целом представлена как субъект в стихах о войне (как свидетель). Колос как «неосинкретичный» субъект («Колос»).

В группе цветов наиболее часто встретившиеся - герань, мак, гвоздика. Отдельно как «неосинкретичный» субъект - левкой («Ревнивцы»), как один из главных субъектов - тюльпан («Черный тюльпан»).

В группе деревьев были рассмотрены кедр, сирень, тополь, яблоня, рябина. Наиболее распространенный субъект в «азиатской» лирике - тополь. Интересен в ролевой лирике образ яблони - «заигрывающей» с лирической героиней («Знаю я, малиновою ранью…»), в северном цикле стихов - образ рябины. Прослежена трансформация этого образа в творчестве Маркова.

Таким образом, стихи С.Н. Маркова были проанализированы в связи с особенностями субъектно-образной структуры на материале встречающихся в них образов живой природы, что до нас практически не делалось. Поэт предстал перед нами не только как воспеватель мужества и суровой правды жизни, но и как мечтатель, тонкий лирик, с чуткой душой, восприимчивой к любым проявлениям природы. Проанализировав образы «северных» стихов поэта, мы заметили, что чувство юмора помогало ему справиться с житейскими невзгодами. Симпатия писателя к животным была связана с их простым, непредвзятым взглядом на жизнь.

Также мы обнаружили, что те стихи, где образы оказываются грубыми и оскорбительными, только единожды попадают в тот или иной поэтический сборник (обычно это либо «Знаю я - малиновою ранью…» или «Избранные произведения» 2010 года). Отметим также, что поэтические сборники зачастую составлялись непродуманно. Так, например, сборник «Знаю я - малиновою ранью…» (1989) озаглавлен названием одного из шедевров лирики Маркова, и может показаться, что под обложкой скрываются лучшие произведения… Однако самой большой в сборнике оказалась первая часть - «Неизданная рукопись», в которой много пробных текстов, слабых в художественном отношении. По такому сборнику трудно судить о творчестве поэта. В некоторых сборниках стихи не датированы, что затрудняет историко-культурную ориентацию при анализе, особенно если сборник составлен по тематическому принципу («Радуга-река», 1946; «Стихотворения», 1985).

Поэтому данное исследование, на наш взгляд, имеет практическую значимость в перспективе - при составлении тщательно подготавливаемого сборника с комментариями (комментарии есть в сборнике 1989 года, но там, как мы уже сказали, мало действительно художественно ценных произведений).

Также наше исследование может послужить материалом по разработке спецкурсов по истории русской литературы 20 века, по истории краеведческой литературы (если брать во внимание только «северные стихи» Маркова), по истории русской лирики 20 века.

Список литературы

1. Базанков М. Слово парфянина [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.litrossia.ru/2006/31-32/00637.html

2. Бахтин М.М. Слово в поэзии и прозе // Вопросы литературы. - 1972. - № 6. - С. 68-84.

3. Бахтин М.М.Смысловое целое героя [Электронный ресурс]. - Режим доступа:www.rumagic.com/ru_zar/sci_philosophy/bahtin/2/j10.html

4. Белокурова С.П. Словарь литературоведческих терминов, 2005 [Электронный ресурс]. - Режим доступа:www.enc-dic.com/litved/Liricheski-subekt-65

5. Библиотека всемирной литературы. Серия 3. - Т. 179. - Советская поэзия. - Т. 1. - М., 1977. - С. 650-656 (Сергей Марков).

6. Бондаренко В.Г. Серебряный век простонародья. Книга статей о стержневой русской словесности, об окопной правде, о деревенской прозе и тихой лирике. - М., 2004. - 512 с.

7. Бройтман С.Н. Историческая поэтика // Теория литературы: Учебное пособие для студентов филол. фак. высш. учеб. заведений: В 2-х тт. / Под ред. Н.Д. Тамарченко. - Т.2. - М., 2004. - 368 с.

8. Бройтман С.Н. Русская литература 19 - начала 20 века в свете исторической поэтики: Субъектно-образная структура. - М., 1997. - 307 с.

9. Бройтман С.Н. Субъектная структура русской лирики 19 - начала 20 века в историческом освещении // Известия АНСССР. - Серия литературы и языка. - Т. 47. - 1988. - № 6. - С. 527-537.

10. Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учебное пособие / Под ред. Л.В. Чернец. - М., 1999. - 556 с.

11. Веселовский А.Н. Избранное: Историческая поэтика. - М., 2006. - 688 с.

12. Владимиров В. Сергей Марков и Казахстан. - 2013. - 24 июля. [Электронный ресурс]. - Режим доступа:www.atamanhazarov.blogspot.ru/2013/07/blog-post_24.html

13. Гинзбург Л.Я. О лирике. - Л., 1974. - 320 с.

14. Голубков М.М. Русская литература 20 века: После раскола: Учебное пособие для вузов. - М., 2001. - 267 с.

15. Грязев А. По земному кругу // Красный Север. - 1991. - 1 марта. - С.4.

16. Дементьев В. Искатель живой воды // Сибирские огни. - 1973. - № 5. - С.152-157.

17. Дияжева Р.И. С.Н. Марков: Очерк творчества. - М., 1983. - 176 с.

18. Евтушенко Е.Потаенный следопыт (Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии») // Новые известия. - 2016. - 25 марта. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.newizv.ru/culture/2016-03-25/236555-potaennyj-sledopyt.html

19. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. - Л., 1977. - 408 с.

20. Жуков Ю. Дело всей жизни (О жизни и творчестве Сергея Маркова). [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.e-reading.club/chapter.php/37506/1/Markov_-_Velikiii_ohotnik.html

21. Золотцев С. Встреча, лишь на Руси возможная… (из романа-исследования о С.Н. Маркове) // Наш современник. - 2006. - № 9. - С. 137-143.

22. Золотцев С. Лебединый океан: Север в поэзии Сергея Маркова// Север. - 1987. - № 5. - С. 111-116.

23. Казак В. Марков Сергей Николаевич // Казак В. Лексикон русской литературы 20 века. - М., 1996. -С. 255.

24. К 80-летию Сергея Маркова // Красный Север. - 1986. - 12 сентября. - С. 3.

25. Квятковский А.П. Поэтический словарь. - М., 1966. -376 с.

26. Корман Б.О. Лирика и реализм. - Иркутск, 1986. - 96 с.

27. Корман Б.О. Практикум по изучению художественного произведения: Учебное пособие. - Ижевск, 1977. - 72 с.

28. Кудрин Н.М. С. Марков «В городе Водолея» // Наши достижения. - 1936. - № 7.

29. Куняев С. Голос в серебряном просторе: К 100-летию Сергея Маркова // Наш современник. - 2006. - № 9. - С. 120-136.

30. Куняев С. Голос в серебряном просторе // Марков С.Н. Избранные произведения. - Тобольск, 2010. - С. 5-36.

31. Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия/Под ред. проф. Горкина А.П. - М., 2006. [Электронный ресурс]. - Режим доступа:www.dic.academic.ru/dis.nsf/enc-literature/5110/лирический-герой

32. Лихачев Д.С. Природа. Влияние природы на судьбу народа и страны // Лихачев Д.С. Избранное: Мысли о жизни, истории, культуре. - М., 2006. - С. 153-186.

33. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста: Структура стиха. - Л., 1972. - 272 с.

34. Магомедова Д.М. Филологический анализ лирического стихотворения. - М., 2004. - 192 с.

35. Марков С.Н. Голубая ящерица. Рассказы. - М., 1973. - 368 с.

36. Марков С.Н. «Знаю я - малиновою ранью…»: Стихотворения. - М., 1989. - 174 с.

37. Марков С.Н. Избранные произведения. В 2-х тт. М., 1980. - Т. 2. Идущие к вершинам: Повесть; Рассказы. 511 с.

38. Марков С.Н. Избранные произведения. - Тобольск, 2010. - 669 с.

39. Марков С.Н. Прощание с язычеством // Свирепое имя родины: антология поэтов сталинской поры[Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.stihi.ru/2009/01/21/4576

40. Марков С.Н. Радуга-река: Стихи. - М., 1946. - 136 с.

41. Марков С.Н. Рыжий Будда. Роман. - М., 1992. - 157 с.

42. Марков С.Н. Светильник: Стихи. - М., 1986. - 320 с.

43. Марков С.Н. Серебряный простор: Стихи. - М., 1978. - 288 с.

44. Марков С.Н. Слово парфянина // Марков С.Н. Светильник: Стихи. - М., 1986. - С. 5-14.

45. Марков С.Н. Стихи. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.libverse.ru/markov/list.html

46. Марков С.Н. Стихотворения. - М., 1965. - 240 с.

47. Марков С.Н. Стихотворения. - М., 1971. - 256 с.

48. Марков С.Н. Стихотворения. - М., 1985. - 317 с.

49. Марков С.Н. Топаз: Стихотворения. - М., 1966. - 232 с.

50. Марков С.Н. Юконский ворон. - М., 1977. - 384 с.

51. Маркова Г. Под надзором вьюг // Красный Север. - 1991. - 18 июня. - № 110. - С. 3.

52. Маркова Г. Сергей Марков в Великом Устюге // Красный Север. - 1991. - 17 июля. - № 141. - С. 4.

53. Медведев Ю. «Мы в тучах горящих летели…» // Марков С.Н. «Знаю я - малиновою ранью…»: Стихотворения. - М., 1989. - С. 5-12.

54. Микешина Л.А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры: Методология научного исследования: учеб. пособие / Л.А. Микешина. - М.: Прогресс-Традиция: МПСИ: Флинта, 2005. - 464 с.

55. Московская Д.С. Н.П. Анциферов и художественная местнография русской литературы 1920-1930-х: к истории взаимосвязей русской литературы и краеведения. - М., 2010. - 432 с.

56. Носкова А. Дороги Сергея Маркова: К 80-летию со Дня рождения // Сельская правда. - 1986. - 13 сентября. - № 110. - С. 4.

57. Осетров Е. Путешествие по Радуге-реке: Раздумья о днях и делах Сергея Маркова // Марков С.Н. Избранные произведения. В 2-х тт. - Т. 1: Земной круг: Книга о землепроходцах и мореходах. - М., 1990. - С. 5-12.

58. Поделков С. Поэзия - жизнь // Марков С.Н. Топаз: Стихотворения. - М., 1966. - С. 3-13.

59. Пономарев Б. Следопыт и искатель // Пономарев Б.С. Литературный Архангельск: События, имена, факты. - Архангельск, 1989. - С. 94-100.

60. Поспелов Г.Н. Лирика среди литературных родов. - М., 1976. - 208 с.

61. Поэты Вологодского края: хрестоматия / сост. С.Ю. Баранов. - 3-е изд., испр.и доп. - Вологда, 2011. - Ч.3. - С. 217-230.

62. Примеров Б.Т. Боязнь забыть слово // Марков С.Н. Светильник: Стихи. - М., 1986. - С. 15-21.

63. Пудожгорский В. Певец русских колумбов: К 80-летию СергеяМаркова // Красный север. - 1986. - 12 сентября. - С. 3.

64. Ремнёва М.Л., Чернец Л.В., Маркина Л.А. и др. Теория литературы: Анализ художественного произведения. [Электронный ресурс]. - Режим доступа:www.tezaurus.oc3.ru/docs/3/articles/3/3/

65. Романов А. Голос в серебряном просторе: К 80-летию Сергея Маркова // Красный север. - 1986. - 12 сентября. - С. 3.

66. Сергей Марков // Три века русской поэзии / Сост. Н.В. Банников. - М., 1979.

67. Советская поэзия 20-30-х годов. - Мурманск. - 1971. - 311 с.

68. Томашевский Б.Т. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие. - М., 1999. - 334 с.

69. Утков В. Искатель // Марков С.Н. Стихотворения. - Новосибирск, 1965. - С. 5-14.

70. Фоняков И. Сергей Марков (из цикла «Поэты»). [Электронный ресурс]. - Режим доступа:http://sergejmarkov.livejournal.com/

71. Шошин В.А. Марков Сергей Николаевич // Русская литература 20 века. Прозаики, поэты, драматурги: Биобиблиографический словарь: В 3 тт. / Под ред. Н.Н. Скатова. - Т.2: З-О. - СПб., 2005. - С. 533-535

72. Шошин В.А. Марков Сергей Николаевич // Русские писатели, 20 век. Биобиблиографический словарь: В 2 чч. / Под ред. Н.Н. Скатова. - Ч. 2: М-Я. - М., 1998. - С. 28-30.

73. Эткинд Е.Г. Материя стиха (Репринтное издание). - СПб., 1998. - 506 с.

74. Югов А. Следопыт веков и тысячелетий: Штрихи к портрету С. Маркова // Литературная газета. - 1973. - № 6 (7 февраля). - С.5.

Список стихов С.Н. Маркова, в которых используются образы живой природы, по годам

1924

Горячий ветер - 1924 1978, 1985, 1986, 2010, библ.- ноздри коня-н.

Кастраторы быков - 1924 2010, инт. - раненый бык

Первый сонет - 1924 1978, 1985, 1986, 2010 - верблюжий вьюк (луна), бурьян, дикий вой волков

1925

Лихорадка - 1925 1966, 1978, 1985, 1986, 2010 - золотоглазые совы, тростники, полынь

Ок-Жетпес- 1925 1978, 1986 - лес, орел - вещун, мхи

Осетрина - 1925 1989, 2010, хр. - оно (шумное чудо), жертва, ветки растений, песец, осетр, гремучая рыба

Солончаки - 1925 1978, 1985, 1986 - птичья стая, копыто, легкая подкова, конь

1926

Белый Гусь - 19261978, 1985, 1986, 2010- Белый Гусь, верблюд

Брод, на другие совсем непохожий- 19262010 - травы, змеиный песок, куст, лес

Глубокие тени мерцающих глаз… - 1926 1978, 1985, 1986 - бурьян, скакун,черный уж (аркан) высохшие саксаулы

Земля (У каменной бабы)- 1926 1966, 1978, 1985, 1986, (1989), 2010, (хр.) - терновник, колосья, жеребец (время), следы остывшего копыта

Казахский беглец - 1926 1966, 1985 - павлинье перо, желтоногий паук-ч.

Костер- 1926 1985, 1986 - желтые тигры

Медвежья шкура - 1926 1966, 1978, 1986, хр. - кедр, тяжкий мех, зуб медведя, грубый мех, когти смятой шкуры, желтая трава

Новые созвучия -1926 1978, 1985, 1986 - волчья ночь, бурьян, усталые кони

Пахучей краской свежее блещет борт…(Речные Джиоконды) - 1926 78, 86, (89) - зерно (-), канареечный цвет (заря)

Печенег -1926 1978, 1986 - волк, рыбья чешуя(пот), дикий конь

Прилавок гладок и широк… - 1926 1978, 1986 - косуля, конь, теплый и густой кедр

Случай в экспедиции на реке Эмбу - 1926 1989, 2010 - терновник, худые ковыли, густой бурьян, цвести (кнуты), ковыли, затравленный волк

Степные ветра -1926 1985, 2010 - волк, горностай

Трубка - 1926 1989 - лоза (ветер), крылья (ветра), кусты

Человек из ущелья- 1926 1978, 2010 - лист-ч., соболя, береста берез-н., горностай, волк-ч.

Юрод Иван - 1926 2010, инт. - белая моль

1927

Адресное бюро - 19271989, 2010 - москатель-н., курослеп -н., крылатая улыбка умиранья

Беженец- 19271985, 2010 - собаки

Великий голос- 19271989, 2010 - собаки, лось-ч., Медведь, лапа песца

Запрос криминологу (Замыслив, как убийство, обладанье…) - 1927 89 (10) - тростник

Зеленый чай- 1927 1966, 1978, 1985, 1989, 2010 - горностай -н., ковыль

Их смерть - 1927 1989 - по-бычьи - ч., стадо на убой

Нежность санколютов- 1927 1989, 2010, инт. - волчьи ямы, паутинный угол, колосьятемного посева-ч.

Полководец - 1927 1989, 2010 - жесткие цветы, золоченый царский орел, жирный ил

Пусть под ногой сейчас вздыхают мхи… (Когда я забываю твое лицо) - 1927 1966, 1985, 1986, 1989 - мхи, хвощи

Сквозь вспышки молнии и мглу… - 1927 1966, 1978, 1986, 2010 - сирень - сверкающая, лилово-золотая, стонущая; потрясенная чаща, грозный хор деревьев, янтарь(листья),ветви

Смотрите на ресницы наводчиков- 1927 1989 - бородавчатые жабы

Степной разбойник - 1927 1978, 1985, 1986 - кудлатая овчарка, кони, ил, волк, скот (разбойник)

Су-Ээзи - водяной дух (Су-Ээзи - алтайский водяной) - 1927 / 1966, 1978, 1986, (1989), 2010 - высохший лист,резвящийся конь(река), лес, русалки, луг

Татуировка- 1927 1966, 1978, 2010 - чешуя, плавник глубоководной рыбы, тростники

Темный румянец - 1927 1966, 1978, 2010, библ. - сосны, коготь (месяца), конь, лисьи норы, дрожать крылом (румянец)

Тени эпох (Путешествие в Пишпек) - 1927 (1989), 2010 - черные птицы (брови), зерно (чудо), ленивый шаг верблюда, крыло трепещущей птицы (пах лошади), чахлый тополь, кипень садов, вата цветенья, Отец Плодов (Алма-Ата), яблоки ярче гвоздик, белое яблоко, деревья

Тревога - 1927 1966, 1986, 1989 - рыжий луг, беркуты-ч., кусты, багровая грива (заря)

1928

Антиквары - 19281985, 1986, 2010 - крыло Жар-птицы

Баллада о черте - 19282010 - реполовка-ч., бык, пинчер

Барон Унгерн - 19281985, 2010 лебедь, стая

В ночном окне, как облака… - 19281985, 1986, 1989, 2010 -петунья

Госторг в Монголии - 19281978, 1986, 1989, 2010 - змея, травы, верблюды

Зеленая гусеница - 1928 1989, 2010 - гусеница-н., кони, слоны, тигр, трава, орлы

Мой ответ - 1928 2010 - быки, копыта-ч., ослы-ч., львы-ч.

Отступление интервентов (Отступление интервентов из Сибири)- 1928 1966 1985, 9186, (1989), 2010 - петушиныеперья-ч., свинцовый орех-н., огненный пух-н., красный петух-н.

Переправа 20-х годов - 1928/ 9185, 2010 - карагач, могучий конь, легкий шмель

Походка -1928 1985, 1986, 1989, 2010 - пляска листьев, рябая кора

Причуда - 1928 1978, 1985, 1986, 2010 -трава, степные цветы, тело срезанного льна, кровь (льна)

Репортер Кюз - 1928 1986, 2010 - саксаул, караван, ковыль, звездное стадо

Сверстники - 1928 1989, 2010 - конь, змея (шашка)

Там над ущельем - белый лунь… (Угрюмая сирень) - 1928 (1989), 2010 - (лукавые кусты сирени), белый лунь, мозолистые ногикустов, сады, угрюмая сирень, надломленная кисть(сирени)

Я покорен неотвратимой думой - 1928 1985, 1986 - мелкорослый лес

1929

Баллада о столетье -19291989, 2010 - трава, крылатая баллада, орлиное крыло

Баян-Слу - 1929 1946, 1978, 1985, 1986, 2010 -желтые клыки-н., длинногривый ковыль, стаи лебедей-н., верблюд

Вывески- 19291989 - лисица, слон, попугай, зверь, птица, орел

Доктор Гильотен - 1929 1989, хр. - голуби, голубь -ч.

Зуб - 1929 1989, - птицы-н., собачьи дёсна-ч.

Капитанская дочка - 1929 1989 - сквер, лебединая шея, стволы колонн, оборванный цветок

Сексотка. (Конец авантюриста. 1921 год.) - 1929 (1985), 2010, хр. -селедка-ч., подкова -ч., звериный крик

Круглый двор -1929 1989 - павлиньи стекла, прокаженные герани, длинные коты (как ублюдки-леопарды), зерна кукурузы (стекло), чахлая трава, суровые рощи (жизнь)

Лебеди - 1929 1978, 1986, 1989, 2010 - безмолвные лебеди, голубика, крылатое названье,волшебная птица

Лермонтов - 1929 1986 - лозы, холодная чаща, орлиная тоска, скользкая змея (сабля)

Марина (Тушинский побег) - 1929 1985, (1989), 2010 -жабры судака,волк, ясный кречет, луга, крапива, кусты,цвести -ч., роща

Наемник - 1929 1989 - трава, чернокрылая цикада

Омск, 1919 - 1929 1966, 1985, 1986, 2010 - зеленые долины, мерзлый мех, сухая тарань(жизнь), герань

Орь, Иргиз, Тургай - 1929 1946, 1966, 1978, 1986, 2010 - ковыль, ястребиный порск, арбузная мякоть - прохладная, теплая трава, вороные кони, орлиные курганы, ковыли и птицы, травяные ресницы (река), лебяжьи трубы, сухая тургайская трава.

Полярный адмирал Колчак (Адмирал Колчак) - не позднее 1931 / хр., 2010 - альбатросов крик, остроклювое жадное воронье(наганы)

Пробег мотоциклов - 1929 1978, 1989 - стая-н., крыло-н., саранча-н., чахлыекусты, земные ковыли

Ревнивцы - 1929 1966, 1985, 1986, 2010, хр. - левкой,лиловаядуша, сухое тело, цветок

Русский военнопленный (Военнопленный) - 1929 1985, (1989) - петухи, голуби, мхи, побеги, яблоко-н.

Сексотка. (Конец авантюриста. 1921 год.) - 1929 (1985), 2010, хр. -селедка-ч., подкова -ч., звериный крик

Тень прозрачная легла- 1929 1966, 1978, 1985, 1986, 1989 - трепещущие крылья, упрямая птица

1930

Басмач - 19301966, 1978, 2010 - цикада

Кровь в Таджикистане (Кровь в Гарме) - 1930 1978, 1985, (1989) - стая -н., тигровый ус, железный виноград-н., лагорский тигр-ч.

Прожектор - 1930 1989 - поля,горящий сноп, ветром сломанный тростник, перья жарких птиц, гроздь рифм

Семиреченский тигр - 1930 / 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - заря каракольская (рыжий),золоченый камыш, лес, холодный ил, кусты (прутья), полосатый огонь (бока тигра), железный тростник (клетка), тигры и львы, утомленный зверь

Синяя карта - 1930 1985, 1986 - ветка(вены)

Смерть Анны - 1930 1989, (инт.) - фиалки, гроздья мертвых галок, запах фиалок (газ)

Станция Обираловка- 1930 1989 - верблюжиегорбы (грудь), крылатые киоски, лес, сучья сосен, тростник, голубая хвоя, режущий бурьян, плод (слово), чахлый курослеп-ч., трава (удовольствия), животные-ч.

Уссурийская баллада (Мандарин и атаман) - 1930 (1985), 1989, 2010, инт. - ученый какаду, гаолян, гаоляны (89),акульи плавники, грозди (торпеды, 1989), хунхузский волк-ч., взвыть по-волчьи (атаман)

1931

Звезда скитальчества, гори!.. - 1931 1946, 1966, 1985, 1986 - павлиньи шелка, драконовый покой, сад, мальва, виноград, лев-н., ковыль

Золотой подарок - 1930-19311989 - орел, вошь, медвежьи сердца, тля-н.

Осень в Ташкенте - 1931 1966, 1978, 1985 - тополь

Пчела -1931 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 2010 - синяя пчела, пчела (тоска), цветок (пчела), пчелиное крыло (тоска)

Расстрел Гумилева - не позднее 1931 2010, хр.- черные крылья (автомобиль), виноград (мозг), змей (памятник Петру)

Рубеж - 1931 1946, 1978, 1986 - фазаны (ракеты), овчарки, голостравы

Сон о Чимпандзи- 1931 / 1966 - тенистые тополи, прохладный плен (тополей), обезьяна, зверь в полосатой юбке,жаворонки (монеты)

Таранчиния (Помню твои овчины я…) - 1931 1966, 1978, 1985 - деревья, трава, журавли, форелевые воды,конница

Топаз - 1931 1946, 1966, 1978, 1985, инт. - карагачи, плод (фонарь)

Улица арабов - 1931 1946, 1966, 1978, 1985, инт. - крылатый свет (ее глаз), орел (старик), вой (мальчишек), железный цветок, чугунный караван, холмы, персики и сливы (деревья)

1932

Боюсь, что для вас, дорогая… - 19321986 - камбала-ч., рыбы - ч., голубика

Глиняный рай- 1932 1966, 1978, 1985, 1986 - шакал, удод, саксаул, антилопы, шмель, хмель,лебеди-о., сад, павлиний цвет-н.

Гроза - 1932 1946, 1966, 1978,1985, 1986 -фиалки

Мезенская ветеринарша- 1932 1989 - бык-ч.

Плавание - 1932 / 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - русалочьи волосы, рога(остров),тюлень

Поморская женка - 1932 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010, хр. -луга, малиновые уста, бор, голубень (голубика)

Рыба-пинагор - 1932 1989 - рыба-пинагор, тварь морская, окунь, семга, наваги, нельмушка-вдова, трава, сойка, палтус, кит, касатки, белухи, медузы, рыбы

Стендаль - 1932 1989, 2010, хр. - хищное столетье

Телеграмма - 1932 инт. - мох, тюлени

1933

Ангелина- 19331966, 1978, 1985, 1986, 1989 -карагач, тополя

Если голубая стрекоза…- 19311946, 1966, 1978, 1985, 1986,2010, инт. - стрекоза, кусты, птицы, удод, скорпион, виноград-ж., поля, стрекозы живое коромысло

Письмо псу - 1933 1966, 1978, 1985, 1986, 1989 - верныйдруг, желтая лиса,вершковый клык, канинская лайка, глупые фазаны, рыбачья простота, собачья преданность

Прибаутка - 1933 1978, 1985, 1986, 1989 - тюлени, утки-молодки, голубика, белухи, олени, кряквы

1934

Анна - 19341985, 1986, инт. - запах фиалок-н., гроздья мертвых галок

Госпиталь, размещенный в веселом доме- 1934 1985, 1986, 1989 - птицы-н., листва-н., рыба-ч.

Донат - китовый дружок - 1934 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - кашалот-н., медвежий взгляд, морж-о., кит (зверь, кашалот)

Завоеватель - 1934 1986 - крылатые гранаты

Заморский капитан- 1934 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - сайка, утки-крякуши, олени, ягель, камбала, морской заяц, морж, белуха, семга, пинагор, гуси-лебеди, сосны

Переименование отбитого броневика - 1934 1985, 1986, 2010 - слон (броневик), змеится (название)

Песня матросов (Морские поминки) - 1934 1985, 1986, (1989), инт., -акулы-ч., травы/растенья, белуга-ч.,потроха-ч.

Письмо Л.М. - 1934 66, 85, 89-яблоко

Танки и броневики - 1934 1978, 1985, 1986 - насупившись по-бычьи (танки), стадо (броневики)

Хрустальный дворец - 1934 1978, 1985, 1986, 1989 - ветви тополей, лист винограда, природа, белый песец, белые птицы, лебяжья эскадрилья, лебедь, горделивая птица, травы, кусты саксаула, перья (ноябрьского сполоха)

1935

В стране Каргун-Пуоли- 19351966, 1986, 1989, 2010 - вороны, лесная даль,медвежьясторона

Путь из москвитян - 1935 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 2010 - синеглазые травы, льняные серебряные волокна, языческие ивы, поля, лен, гусиный и лебяжий пух

Скоро буду я седым… - 1935 1966, 1985, 1986, 1989 - огненные гвоздики, ночной цветок-ч.

1936

В Мологе - 19361946, 1978, 1986 - осетр-н., луга, леса, птицы

Геолог - 19362010 - шакалы, леса, великая природа, рыбы

Ломоносов - 1936 1946, 1966, 1978, 186, 1989, 2010 - сад, орлиный сон

Озеро олонецкоеЛаче - 1936 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - рыжие стога,ручная галка, брюхатая русалка, рябины

Русская шутка - 1936 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - герань, петухи, сад, трава

1937

1938

Живешь, поешь в Голутвине…- 1938 1966, 1978, 1986, 1989, 2010 - лес, соловьиный свист

Рябинин-город - 1938 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 3 вв., инт. - герань, сад, листья клена, лен (волосы), листопад

Соседка - 1938 / 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010, инт. - рыба

1939

Александр Баранов - 19391978, 1985, 1986, 1989, 2010 - бакланы, птицы - н., цветут -н.

Александр Грин - 19391978, 1985, 1986, 1989, 2010 - пальмовые листья, ветви

Мореходы в Устюге Великом - 1939 1946, 1966, 1978, 1986, 1989, 2010, инт. - орлиный взор, оленьи леса, черноплечиелеса

На смерть генерала республиканской Испании Лукача (Мате Залка) - 1939 1985, 1986, 1989, инт. - пыльный лавр, ржаные поля, темная сосна

1940

Запасный полк (Золотой полк) - 1985, 2010, (инт.) - чахлые собаки

Знаю я - малиновою ранью… -1940 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010, инт., 3вв., - лебеди, яблоки, горечь можжевеловая, пчелы-н., деревья, лебяжий пух, лепесток-о.,соболиная бровь, малина-ч.,яблоня, цвести-ч.,олени, яблоко-ч., сосна-ч.

Конец Беринга (Смерть Беринга) - 1940 (1946), 1966, 1978, 1985, 1989, 2010 - дрожащие песцы, звери

Крутой подмосковный ветер - 1940 1989 - дым лесов и полян

Омский узник - 1940 1978, 1986, 1989, 2010 - соболиная бровь, черные птицы (флюгера)

Полынь за окном, луна на ущербе… - 1940 1989 - полынь, верба - ч., саксаул - ч.

Посвящение - 1940 1986, 2010 - вещий ворон (ракетоплан), птицы, лавры, дубравы, пламя вечных роз

Радуга-река - 1940 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 -соболий бег, лебединый стон,птица, мерзлая осока, золоторогиеолени, чудо-рыба кит, лебеди, петух, мурава, щука, древеса

Рябина - 1940 1946, 1966, 1978, 1986, 1989, 2010 - рябиновая мгла, листья клена, рябина, сад, рябиновая гроздь, рябина (щеки), горький листпылающей рябины (судьбина)

Синица - 1940 / 1966, 1985, 1986, 1989, 2010 - синица - звенящая синяя птица, невеличка, птичка-синичка, милый прибыток,живой трепещущий слиток, морошка, заповедный лес, багряные ягоды клюквы

Стрелецкая песня - 1940 / 1966, 1978, 1986 - кони, хмурый лес

Целуй, охотник, пей и празднословь… - 1940 1989 - курослеп,птица (любовь),горлица, крыло,тростники, полынь, лебединая шея

Что же я - в почете иль в награде… - 1940 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - сосна, заячья тропа,деревья,совиные глаза, лесная тьма, алая рябина (русская душа)

1941

Велимир Хлебников в казарме - 19411966, 1985, 1986, 1989, 2010, инт., 3 вв. - стебель-н., лист-н.

На дне походного мешка - 1941 1985, 1986, 2010 - сухое крыло мотылька, деревья, одинокий и багровыймак, лепесток, мотылек, пчелы, цветы, багряный мак

Пересвет- 1941 1989, 2010 - черемуховый цвет, березовыйпочинок -Русь, Голубиная книга, конское ристанье, стальной репей

Поморяне - 1941 1946, 1978, 1986, 1989, 2010 - рогатые шлемы, лебединое перо

Славяне - 1941 1946, 1966, 1978, 1986, 1989, 2010 - черная рожь (стрелы), истоптанное поле, одинокие и голые кусты, сучки, погибшие пчелы, сохлая трава, лесные и пчельные люди

Слово об ЕвпатииКоловрате - 1941 / 1946, 1966, 1985, 1986, 1989, 2010 - львы(воины Коловрата), звериная злоба (орды), конина, рожь (костер), скорпион и змея, кольчатый гад (Батый), конь, львиная душа (Евпатий), паук (булгар), драконы злобы и измены, волк (Батый)

Сусанин - 1941 1946, 1978, 1985, 1989, 2010, инт. - звонкие синицы, мерзлая береза, запечные сверчки, мерзлые луга, древние брусничные леса, сосны, лес, лесные терема

1942

Александр Невский- 1942 1946, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - трава -д., кречет - н., кабан железный (вепрь, свинья), волк, дубравы, рожь, сокол -д.

В те дни - 19421985, 2010 - сады, поля, яблоки

Илья Муромец - 1942 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 1989, 2010 - мох, губатый конь, оса, шмель, мурава, чистотел, лист кленовый, муравей, трава, куст

Муромская сказка - 1942 1989, 1910 - кряжистые деды, дуб

Троицын день- 1942 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 2010 - светлые березы, котенок, о пяти крылах (звезда), теплый тополь, скворец, волки, деревья, золотые журавли (трубы), сад, птицы

1943

Кавказ - 1943 1986, 2010 - орлы, орлиный взор-ч., серые жабы (танки), орлиные крылья

Козьма Минин - 1943 1946, 1966, 1978, 1985, 2010 - воловья туша, вороной конь(смерть),голубые песцы, голуби

Последний берсальер - 1943 1986, 2010 - птицы, британские орлы (самолеты), лоза, птица, бешеная волчица, воронье

1944

Брянск- 19441946, 1978, 1985, 1986, 2010 - лес, лесной океан, недра хвойные

Казак в Пруссии - 1944 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 2010 - рыжий конь, лучистая синь василька, малина

Орлиный сон - 1944 2010 - ковыль

Суворов - 1944 1946, 1966, 1978, 1985, 1986, 2010 - орлы (русские воины), орлиный век, орлиная судьба

1945

Багратион - 19451966, 1978, 1985, 1986, 2010 - березы-о., листья-о, василек, поля (роса, мурава)

Днепр - 1945 1946, 1978, 1985, 2010 - пчелы-н.

Основатели Киева - 1945 1946, 1978, 1985, 1986 - холмы, зерна, дикие лозы, колосья, льны, нива, лес, хмель, хлопотливые пчелы

Полтава - 1945 1946, 1978, 1985, 1986, 2010 - Жар-птица, пылающее перо, вишневые сады, трава, травы, засыпающийклен

Село звалось Берло - 1945 1985 - язь (князь, краса), ива, Жива, рыбы, чешуя, цвести (деревни), муравьи, янтарные зерна, Даждьбог,корни древних ив

1946

Львов -1946 1946, 2010 - львиное око, львиная отвага

1947

Землепроходцы - 1947 1966, 1978, 2010 - павлины, лоза, травы, Жар-птица, сандал

1948

1949

Когда нахмурен небосклон - 1949 1985, 1986 - когти (смерть)

Поэт в Семиречье - 1949 1985, 1986 - захудалый зверинец, чахлые тигры(коты), саксаул, яблоки, собаки

1950

В.И. Аккуратову- 19501986, 2010 - розы

Летчик - 1950 1978, 1985, 1986 - горячие кони

Ягоды - 1950 1966, 1985, 1986 - брусника, черника, клюква - ч.

1951

Песня в эфире - 1951 1966, 1985, 1986, инт. - лепесток (песня), долина

1952

1953

Колос -1953 1966, 1985, 2010 - чертополох, растенья, ветвистый колос - ч.

Неизвестной машинистке - 1953 1986 - птицы (пальцы)

1954

В волчьем тулупе- 1954 1978, 1985, инт. - волчий тулуп, шерсть, гривы коней

Оставила тонкое жало… - 1954 1966, 1985, 2010, инт.- золотая пчела, летунья, гады-ч.

Светильник -1954 1978, 1985, 1986, 2010 - тюлений жир, мамонтовый зуб

1955

В Н(н)ебесных горах- 19551966(Н), 1978(Н), 1985 (н), 1986 (н), 2010(н) - пчелы, мак, лист, луг

Морская буря - 1955 1966, 1978, 1985,1986, 2010 - наяды, якорные лапы, клешня (якорь)

Страна антилоп - 1955 1966, 1978 - волшебный сноп-н., крылатый комбайн, цвет воронова крыла, изумленный кедр, Жар-птица (уран), вороново крыло (уран)

Холода - 1955 1966, 8195, 1986, 2010 - лунь (холода), черемуховый край

1956

Земные корни - 1956 1966, 2010, библ. - орлиные крылья

Неводруженныйфлаг - 1956 1966, 2010 - полярный волк -ч., черная роза (креп)

Черный тюльпан- 1956 1978, 2010 - тюльпаны, темный цветок, лепесток, тюльпан, цвет багульника, цветок, альпийские розы, багульник, цветы, черный тюльпан

1957

Древняя быль - 19571978, 2010 - орел, змей

Река - 1957 1966, 1978, 1986, 2010, инт. - мох

Я скоро уеду туда - 1957 1966, 1978, 1985, 1986, 2010, инт. - трепетные стены лозняка

Янтарная оса - 1957 1966, 1978, 1985, 1986 - русалки, янтарнаяоса (шпилька), русалочьи глаза

1958

На востоке - дикий хмель… - 1958 1966, 1978, 1985, 1986, инт. - дикий хмель, хвойный сон, лазурная форель, фазан

1959

В городе Верном… - 1959 1966, 1985, 1986 - мальвы, хмель, яблочный запах-о, крыло-н

Раньше я знал такие преграды - 1959 1966, 1978, 1985, инт. - желтые осы, красная лань -ч.

1960

1961

Словно альпийский цветок полыхая… - 1961 1966, 1978, 1986 - альпийский цветок-ч., сломанный стебель

1962

Дорога в Улалу - 1962 1966, 1978, 1985, 1986, 2010, инт. - терновый куст

Ночь в горах - 1962 1986, 2010 - верблюды (сопки), кусты, дресва, стая воронья (листва), легкая сон-трава

1963

1964

Я искал к бессмертью мост… - 1964 1978, 1985, 1986 - цветы, зверь (мысль), огонь гвоздик (пламенные миры)

1965

Дон Сысой, или Русские в Калифорнии - 1965 1966, 1978,1986, 2010, инт. - орлы, дубравы, цветы, травы, маки

Я снова вернулся к горным громадам… - 1965 1978, 1985, 1986 - алые маки, лазурная хвоя

Cascelenia- 1965 1966, 1978, 1985, 1986 -цветок

1966

Настасья - 1966 1966, 1978, 1985, 1986, 2010 - в три обхвата ели, волкодавы

1967

Дни мои прошумели… - 1967 1978, 1985, 1986- тянь-шаньская ель-д.

Шемаханская царица - 1928-1967 1978, 1985, 1986, 2010, библ. - пестрый кочет, рязанские березы, лебединая заря, волки (казаки), родные нивы, ель (запах снега), белое поле, петух

1968

Змея - 1968 1978, 1986, 2010, инт. - змея

Кропоткин в Дмитрове. Год 1919 - 1938-1968 1986, 2010, инт. - львиная голова, яблоня, вобла, пчелы

1969

1970

Карна и Жля - 1970 1985, 1986, 2010 - буйная трава (слова)

Стансы - 1970 1978, 1985, 1986, 2010 - волк (Бирон), птенцы гнезда Петрова (вельможи и чернорабочие)

1971

1972

Батюшков - 19721978, 1985, 1986, 2010, инт. -виноградная лоза-ж.

1973

1974

1975

1976

1977

1978

1979

Пушкин - 1979 2010 - мерзлые березы

Язык детей - 1979 1985, 1986, 2010, инт.- сады

Год написания неизвестен:

Богородица снайперов1978, 1985 - тюлени, петух -о, цветок-н

В долине Абая1978, 1985 - трава жусан, лисий мех-н.

Зарей в этот вечер мир не был забыт… - 1978, 1985 - стая цветов, конь, тюльпаны

Златая пчела 1978 - пчела(разум), цветы, листва, сады, ветви, вороний грай, пчелиный рой -н.,жала-ч.,ястребиный глаз, полет пчелы, пёс

Кинематограф Хива. Год 1920 - 1985 - куст мимозы

Конокрад - 1985 - волк(ч.)

Отелло - 1985 - змеиный аксельбант (плетение 8 полосками), черные лебеди (аэропланы),лилея (изображение на браслете), лебяжья шея, волчий отряд

Роза Караганды 1985 - живая чайная роза, прозрачная кавказская роза, цветок, колючие бураны

Старый Туркестан - 1985 - конский хвост (копья)

Я не берег ни руки, ни глаза… - 1985 - крапива, травы