Синтаксис стихотворений Бориса Рыжего

Оглавление

• Введение
• Глава 1. Исследование поэтического синтаксиса в современной лингвистике
• 1.1 Проблемы и направления изучения поэтического синтаксиса в современной лингвистике
• 1.2 Принципы и методы коммуникативной грамматики в изучении художественного текста
• Глава 2. Композиционно-синтаксическая организация стихотворений Бориса Рыжего
• 2.1 Инфинитивные предложения в стихотворениях Б.Рыжего
• 2.2 Номинативные предложения в стихотворениях Б.Рыжего
• 2.3 Обобщённо-личные предложения в стихотворениях Б.Рыжего
• 2.4 Тексты усложнённой синтаксической организации в лирике Б.Рыжего
• Заключение
• Библиография

Введение

поэтический грамматика стихотворение художественный

В Свердловске живущий, но русскоязычный поэт, четвёртый день пьющий, сидит и глядит на рассвет.

Промышленной зоны красивый и первый певец сидит на газоне,

традиции новой отец…

- так представлял себя в поэтическом творчестве Борис Рыжий (1974- 2001), которому был отмерен «лермонтовский» отрезок жизни: не дожив до 27 лет, Рыжий ушёл из жизни сам, по трагическому стечению обстоятельств в день рождения его любимого поэта Бориса Слуцкого.

За свою короткую жизнь Рыжий написал более 1300 стихов. Некоторые из них впервые были напечатаны в 1992 году. Рыжий успел стать победителем литературной премии 'Антибукер' в номинации 'Незнакомка', а также обладателем премии 'Северная Пальмира' - посмертно. Поэт завоевал популярность в Нидерландах, где он успел побывать незадолго до своей смерти. Впоследствии нидерландская группа DeKift записала несколько песен на стихи Рыжего.

Поэт и верный друг Иосифа Бродского Евгений Рейн неизменно называет Рыжего «самым талантливым поэтом своего поколения». Похожее мнение высказывает современный русский писатель и литературный критик Дмитрий Быков: «Борис Рыжий был единственным современным русским поэтом, который составлял серьёзную конкуренцию последним столпам отечественной словесности - Слуцкому, Самойлову, Кушнеру. О современниках не говорю - здесь у него, собственно говоря, соперников не

было» [Быков 2001: электронный ресурс. Режим доступа: http://поэтика.рф/]. Архангельский поэт Александр Росков признавался: «Мои привязанности в поэзии широки: наряду с Есениным я люблю Пастернака, с Рубцовым - Бродского. Рыжий в моём понимании встал с ними плечом к плечу, правда, он не похож ни на кого из этой четвёрки, не зря же назвал себя “отцом новой традиции”. У каждого времени - свой поэт. Рыжий - поэт смутных 90-х лет 20-го века, стихи его - зеркальное отражение этого десятилетия.<…> Я не побоюсь назвать Бориса Рыжего - гением. Кто знает, как бы развивался его талант в дальнейшем, но уже того, что написано, хватит для подтверждения гениальности поэта» [цит. по Сухарев 2011: электронный ресурс. Режим доступа: http://www.antho.net/jr/39/sukharev.html]. «Борис Рыжий - последний настоящий советский поэт, переживший (нет, точнее, не переживший) крушение Советской России», - пишет А.Машевский [Машевский 2001: 174]. Свою формулу предлагает Ю.Казарин: захвативший советский период лишь краем отрочества, Рыжий был не только “последним советским поэтом”, “но и первым несоветским, постсоветским поэтом, которому удалось совместить гармонично и достаточно в полном объеме три типа поэтики: поэтику “золотого века”, свинцового (ХХ век) и новейшую”[Казарин 2004: 521].И.Шайтанов отмечает, что по своим вкусам и начитанности в поэзии Б.Рыжий не укладывается в рамки ни советской духовности, ни советской поэзии [Шайтанов 2007: 522].

Строки стихотворений Бориса Рыжего разошлись цитатами и афоризмами по блогам и ЖЖ, десятки его стихов положены на музыку, о нём снимают фильмы, в театре «Мастерская Петра Фоменко» идёт культовый спектакль «Рыжий».

Что же особенного в его стихах? На наш взгляд, наиболее точно определил особенности поэзии Бориса Рыжего Дмитрий Сухарев. Во-первых, Рыжий - единственный из поэтов своего поколения, кто убедительно восстановил историко-литературный контекст, отойдя от схемы целой генерации молодых поэтов: «Серебряный век - эмигранты - Бродский». У

Рыжего было редкостно замечательное знание истории русской литературы и поэзии,знание предшественников: в его стихах оставили след не только Тютчев и Фет, Пушкин, Баратынский и Лермонтов, Георгий Иванов, Бродский и Гандлевский. Для него оставались значимыми и поэты Великой Отечественной (в первую очередь, Борис Слуцкий), и поэты тридцатых (больше других Владимир Луговской). Во-вторых, Рыжий продлил в русской поэзии некрасовскую линию. Это поэзия милосердия, сострадания, когда страдание другого волнует поэта сильнее, чем собственное:

...но не божественные лики, а лица урок, продавщиц давали повод для музым ки

моей, для шелеста страниц.

«Урки, пропойцы, наркоманы и менты - они для него люди, они кочуют по его стихам, их можно любить, понимать, жалеть. Это огромная редкость», - отмечает Д.Сухарев [цит. по Сухарев 2011: электронный ресурс. Режим доступа: http://www.antho.net/jr/39/sukharev.html]. Впрочем, и лирический герой Рыжего носит нарочитую хулиганскую маску.

Осмысление проблем времени, жизни во всех её социальных проявлениях, с одной стороны, и осмысление литературы, литературности творчества, с другой стороны, обусловливают яркую отличительную черту лирики Б.Рыжего: во многих работах, посвящённых творчеству поэта, отмечается амбивалентность образа лирического героя. А.С.Собенников пишет: «Первое, что бросается в глаза, - раздвоение личности лирического героя. Граница - культура. В первом случае он укоренен в культуре, во втором - принципиально антикультурен [Собенников 2008: 91]. Именно поэтому с социокультурной точки зрения можно выделить две ипостаси лирического героя: «хулиган» и «образованный начитанный юноша-поэт». О

«раздвоенности» героя Рыжего можно говорить и в аспекте принадлежности поэта к определённому поколению и времени: лирический герой Рыжего существует на границе двух исторических времён - в эпоху глобальных перемен в жизни страны - развала Советского Союза. Усилиями памяти герой настойчиво возвращается в своё прошлое, время-дом, но и сомневается в возможности его возвращения, в обратимости времени вообще. Раздвоенность, «полиипостасность» лирического героя Рыжего позволяют рассматривать явление лирической драматизации в его творчестве, в том понимании, какое дал академик В.В.Виноградов: драматизированный лирический монолог характеризуется «столкновением или пересечением двух или нескольких субъектных планов выражения» [Виноградов 1941].

Тема настоящего исследования - «Синтаксис стихотворений Бориса Рыжего» - определилась из возможности лингвистического осмысления художественных особенностей поэзии Бориса Рыжего.

Объектом исследования в настоящей работе являются поэтические тексты Бориса Рыжего, в частности стихи из сборника избранной лирики 'В кварталах дальних и печальных'.

Предметом исследования являются особенности синтаксической организации названных поэтических текстов.

Актуальность работы заключается в её текстоцентрической и антропоцентрической направленности. Кроме того, актуальность определяет и объект исследования: как отмечают ценители современной поэзии, творчество Бориса Рыжего принесло автору после его гибели небывалые для нашего непоэтического времени известность и признание. В книге «Борис Рыжий» из серии «Жизнь замечательных людей» И.Фаликов представил далеко не полный, но внушительный список из 105 работ, посвящённых жизни и творчеству Б.Рыжего [Фаликов 2015: 371-379].

Методологической основой исследования выбрана теория коммуникативной грамматики, которая отражает антропоцентрический взгляд на грамматику текста. Такой подход предполагает обязательное представление формы и значения каждого объекта в связи с его текстовыми функциями.

Цель исследования - изучение синтаксических особенностей стихотворений Б.Рыжего с точки зрения языковой организации в текстах моделей предложений и их реализации в речевых регистрах.

Задачи исследования:

1) изучить научную литературу и обосновать выбранную в работе теоретическую базу исследования;

2) изучить типы синтаксических моделей - инфинитивных, номинативных, обобщённо-личных предложений, способы их употребления - в стихотворениях Б.Рыжего, представить описание этих типов в отношении к композиционно-синтаксическим типам текста - регистрам;

3) рассмотреть названные синтаксические явления в структуре целостного текста с точки зрения авторской тактики и стратегии, определяющих своеобразие поэтической манеры письма Б.Рыжего.

Новизна работы заключается в том, что творчество Бориса Рыжего ещё не было объектом специального лингвистического изучения, кроме известного исследования А.Жолковского «Об инфинитивных 'Стихах уклониста Б.Рыжего'». Более того, творчество Рыжего не было исследовано в методологии коммуникативной грамматики.

Материал исследования - всего около пятисот стихов из сборника 'В кварталах дальних и печальных', написанных с 1992 по 2001 год.

Основные методы исследования - описательный и количественно- статистический.

Работа состоит из введения, двух глав, заключения, содержащего выводы и библиографии.

Глава 1. Исследование поэтического синтаксиса в современной лингвистике

1.1 Проблемы и направления изучения поэтического синтаксиса в современной лингвистике

В современной лингвистике постепенно формируется особый вектор филологических исследований - грамматика поэтической речи. Р.О.Якобсон достоверно отметил, что в некоторых случаях «грамматические категории действуют подобно поэтическим образам» [Якобсон, 462]. Постепенно стало понятно, что формальный подход, не может ответить на многие вопросы, возникающие при исследовании живых языковых явлений и стимулированные прикладными задачами: «Преодолев этап формально- структуралистский с его формулами, пренебрегавшими смыслом, признали семантику, но с условием - грамматика - отдельно, семантика - отдельно,

<…> строили опять же формулы, теперь двух-, трех- и даже пятиэтажные. Уровневый подход не давал ответа на вопрос: какими же средствами выражается семантика. Ведь на ее Ї этаже <…> нет своих единиц» [Золотова, 7-19].

Во второй половине ХХ - начале XXI вв. становится все более очевидным, что основным объектом исследования лингвистов должно быть не отдельное языковое явление, а текст, в котором находит свое место языковое явление и который создается автором - конкретным человеком. В связи с этим исследователей всё больше занимают проблема автора как организующего начала текста и проблема функционирования языковых единиц в тексте.

В ХХ - XXI вв. идеи функционализма получили распространение в работах отечественных лингвистов, среди которых следует отметить:

А.В.Бондарко - родоначальника теории функционально-семантических полей [Бондарко 1971; Бондарко 1981; Бондарко 1984];

Г.А. Золотову, которая создала коммуникативно-функциональную грамматику русского языка, основанную на принципе анализа языковых явлений, исходя из единства их значения, формы и функции, и разработала четырехступенчатую схему анализа текста [Золотова 1973 (2009); Золотова 1982; Золотова 1988 (2006)];

М.В.Всеволодову, которая развила идеи коммуникативно- функционального подхода в приложении к практике преподавания русского языка как иностранного [Всеволодова 1975; Всеволодова 2000], [Всеволодова, Владимирский 1982], [Всеволодова, Панков 1999].

Изучением грамматической составляющей поэтического синтаксиса также интересовались многие исследователи языка: В. В. Виноградов, М. М. Бахтин, Л. В. Щерба, Г. О. Винокур, Б. В. Томашевский и другие. Подход Томашевского, например, в книге «Теория литературы. Поэтика» предполагает следующие составляющие поэтического синтаксиса:

1) согласование и подчинение слов и предложений одно другому;

2) порядок следования слов;

3) узуальное значение синтаксической конструкции;

4) оформление предложений в произношении, интонация;

5) психологическое значение конструкций.

Наглядным признаком важности этого направления исследования стало появление двух сборников: «Поэтическая грамматика. Том I» и «Поэтическая грамматика. Том II: Композиция текста», где разбираются разные грамматические составляющие анализа поэтического текста, в первую очередь на уровне синтаксиса. Необходимо заметить, что «поэтический синтаксис» - понятие, которое пока не обладает регламентированным терминоведческим статусом, однако, несмотря на это, смело употребляется филологами.

Анализ лингвистических работ демонстрирует следующую тенденцию вопроса о поэтическом синтаксисе: он исследуется в тех случаях, когда необходимо изучить различные принципы синтаксического строения художественного текста, которые непосредственно связаны с поэтическим намерением и языковым амплуа автора. Как отмечает И. И. Ковтунова, «синтаксическая специфика поэтической речи способна обнаружить себя в полной мере лишь <…> при функциональном подходе к синтаксису» [Ковтунова, 3]. Поскольку формальный анализ выделяет некоторые обособленные компоненты поэтического наследия, функциональный подход позволяет выделить языковые средства, «расширяющие семантические возможности языка и превращающие речь в язык искусства» [Ковтунова, 3].

Равным образом на поэтический синтаксис оказывает влияние выбор автором синтаксических и языковых средств и ресурсов, и исследователей здесь уже интересует определение грамматических характеристик творчества поэта или писателя. Особо следует выделить те работы, в которых связь между поэтическим синтаксисом и индивидуальным стилем автора выходила на первый план. К их числу следует отнести работу В. П. Григорьева

«Грамматика идиостиля: В. Хлебников». Есть ряд научных статей, написанных в данном направлении: М. Л. Гаспаров «Фет безглагольный»; А. К. Жолковский «Об инфинитивных стихах уклониста Б. Рыжего».

Изучая поэтический синтаксис, мы анализируем назначение художественных приёмов и классификацию их в конкретные синтаксический конструкции. При этом исследование поэтического синтаксиса включает в себя и анализ грамматических и синтаксических связей, и поиск осознанного употребления автором стилистических фигур, так как выбор синтаксических конструкций определяется семантикой и тематикой произведения, замыслом автора и множеством других факторов, обнаружение которых представляет собой сложную с точки зрения анализа поэтического синтаксиса задачу.

Для русской поэтической речи конца ХIХ-ХХ вв. характерно активное использование номинативных рядов «благодаря достижениям новой прозы с её ориентацией на психологизм и сентиментализм, предполагавшие развёрнутое описание эмоциональных состояний человека, его чувств, состояний природы и т.д.» [Тарланов, 192]. Для подобных предложений используют разные термины: «номинативные предложения», «назывные», «экзистенциальные», «бытийные» [Шахматов, 1941 (2001); Пешковский, 1928 (2001); Арутюнова, Ширяев, 1983]. Причем под этот тип подводятся не только предложения репродуктивного регистра, но и (по формальному признаку падежа) другие синтаксические структуры: и В лесу тишина (= В лесу тихо), и Шаг, еще шаг, и Тишина! (побудительное), У него грипп, С ней обморок.

А.А. Шахматов в своей классификации односоставных предложений использовал термин «бессказуемо-подлежащные предложения» и отнес к ним «односоставные номинативные» типа Зима, Мороз, Пожар. Другая точка зрения принадлежит А.М. Пешковскому, который писал о номинативных предложениях так: «Под этим условным обозначением мы объединим все те предложения, в которых сказуемым является, по нашему мнению, именительный падеж существительного и в которых по самой природе их не может быть ни подлежащего, ни глагольного сказуемого». [Пешковский, 343]. Пешковский разделил номинативные предложения на три типа: экзистенциальные, указательные и назывные. К экзистенциальным он отнес не только повествовательные (Земская больница. За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин - А.П.Чехов), но и восклицательные (они тотчас: Разбой! Пожар! - А.С.Грибоедов). Н.Д. Арутюнова и Е.Н. Ширяев возвели все предложения с именительным падежом в роли главного члена односоставного предложения к одной синтаксической структуре, в которую входят локатив (локализатор или имя класса объектов), бытийный глагол и номинатив [Арутюнова, Ширяев, 1983] и квалифицировали их как «бытийные предложения».

Наряду с номинативными предложениями в современном поэтическом синтаксисе возникает новое явление, которое А.К. Жолковский называет «инфинитивным письмом». Это употребление ряда инфинитивов и построение всего текста или целого фрагмента на этой основе. «Имя действия без субъекта, без деятеля, свободное от конструктивных связей и от

… конкретизирующих грамматических показателей, которыми обладает спрягаемая форма глагола, расширяет круг ассоциативных связей и представлений» [Жолковский, 160].

Исследование синтаксической структуры инфинитивных конструкций свидетельствует о том, что глагольные признаки инфинитива наиболее отчетливо выражаются в собственно инфинитивных предложениях, т.к. именно они характеризуются большей определенностью модального значения. Инфинитив в них относится к лицу, обозначенному дательным субъекта, которому предстоит осуществить действие, и выражает разные оттенки долженствования [Белошпакова, 109].

Инфинитивные ряды в современной лингвистике всё чаще занимают сильные позиции текста, а его члены служат обозначениями ключевых мотивов стихотворения. Показательно, что в составе инфинитивных рядов используются определённые группы лексики: глаголы, обозначающие

«процессы биологического существования и переход от небытия (бытия) к бытию (небытию), чувственную деятельность человека, психологические процессы памяти, ... состояние сна» [Панченко, 87]. Подобное «сглаживание граней» характерно для темпоральной организации текстов, в основе которых -- инфинитивный ряд. «С одной стороны, формы инфинитива не имеют времени, с другой стороны, их серии, как уже отмечалось, передают определенную временную последовательность. В силу этого инфинитивные ряды могут представлять некий динамический сценарий, обобщенно отражать жизненный путь человека» [Николина, 3]. То, что инфинитивные ряды не закреплены за определённым временным планом делает их средством обобщения, «способом типовой характеристики лиц».

Поиск новых способов преодоления сюжетности и усиления созерцательности в поэтическом тексте диктует интенсивность употребления инфинитивных рядов в лирике XX века. «Автономные инфинитивы» являются носителями специфического «медитативного» наклонения… Это наклонение <…> можно считать вкладом поэзии в развитие остального языка». [Жолковский, 477].

Таким образом, употребление инфинитивных рядов позволяет «уплотнить» смысл и отразить время пережитого того или иного события в сознании человека. Такой эффект определяет активность инфинитивных рядов в современной поэзии.

Ещё один пример синтаксических структур - конструкции, находящихся на краю синтаксического поля, называемые общие суждения. К ним относятся обобщенно-личные модификации предложений - не только

«односоставные» Тише едешь, дальше будешь, но и двусоставные Безумство ищет, глупость судит».

В такого рода конструкциях говорящий как бы «втягивает в текст в качестве его внутреннего адресата одного из внешних адресатов» [Кашкарова, 50] -- то есть читателя. По мнению М. М. Бахтина в них есть некий третий, высший нададресат, «справедливое ответное понимание которого предполагается либо в метафизической дали, либо в далеком историческом времени» [Бахтин, 305].

1.2 Принципы и методы коммуникативной грамматики в изучении художественного текста

Основные положения коммуникативной грамматики были разработаны в русистике во второй половине ХХ - начале XXI вв. трудами Г.А. Золотовой и ее учеников [Золотова, 1973 (2009); Золотова 1982; Золотова 1988 (2006)], [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998], [Золотова, Онипенко, Дручинина 2002], [Сидорова 2001; Сидорова 2000; Сидорова 2012]. Одно из преимуществ коммуникативно-функционального подхода заключается в том, что он объясняет «принципы внутренней организации синтаксической системы с точки зрения того, как она служит для выражения мыслей и для общения людей, то есть с точки зрения коммуникативного назначения языка» [Золотова, 6]. Коммуникативно-функциональный подход не предполагает анализ языковых единиц в определённом направлении от… к…, а учитывает их трехмерную целостность - единство формы, значения и функции, причем в первую очередь коммуникативной функции языковой единицы - ее роли в организации высказывания как части процесса коммуникации. Эту коммуникативную функцию могут выполнять только синтаксические единицы, организованные с помощью единиц низших уровней языковой системы. «Собственно коммуникативную функцию выполняют синтаксические единицы, элементы других уровней приобретают коммуникативную значимость лишь через единицы синтаксического уровня» [Золотова, 7]. Каждое синтаксическое явление целесообразно рассматривать «с точки зрения выполняемых им функций в процессе коммуникации» [Там же: 349].

В коммуникативной грамматике рассматриваются языковые явления через призму антропоцентричности. С этой точки зрения, в центре языковой системы находится человек - «как субъект речевой деятельности, как социального общения, как лицо воспринимающее и осмысляющее мир» [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998: 20]. Именно говорящая личность, имея в распоряжении определенный набор языковых средств, отбирает их для отображения в своем высказывании явлений действительности в соответствии со своим видением этой действительности. Именно говорящий выбирает определенную языковую единицу в единстве ее формы, значения и функции. Поскольку любой текст создается человеком, всегда следует иметь в виду, что «нет ни одного текста, не порожденного коммуникативными намерениями субъекта речи и не отражающего в своей структуре ту или иную пространственно-временную позицию его по отношению к сообщаемому» [Золотова, Онипенко, Сидорова, 20]. Задача исследователя - определить эту пространственно-временную позицию говорящего и приблизиться к пониманию его коммуникативных намерений.

Г.А. Золотовой была разработана четырехступенчатая схема анализа текста, которая позволяет рассматривать любой текст в его вертикальном срезе - от наименьших значимых единиц в его структуре (синтаксем) до целого текста. Поскольку любой текст представляет собой многослойную структуру, внутри которой взаимодействуют языковые единицы разных уровней, можно предположить, что эту структуру можно анализировать по следующим уровням, или ступеням:

А. Структурно-семантическое (типовое) значение предикативной единицы;

Б. Принадлежность ее к речевому регистру; В. Тактика текста;

Г. Стратегия текста [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998: 445].

На уровне А анализируется модель предложения, его смысловое (или предикативное) ядро, которое задается сопряжением двух синтаксем, образующих модель предложения, - субъектной и предикатной. При этом каждая модель предложения обладает типовым значением. Иными словами, типовое значение - «смысловой результат предикативного сопряжения структурносмысловых компонентов модели предложения» [Золотова, 25]. Уровень А в анализе текста - это «системно-языковая данность, существующая со своими смысловыми потенциями независимо от текста, как бы до текста» [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998: 445]. Этот уровень отвечает за наименьшие синтаксические допредикативные единицы - синтаксемы, которые сопрягаются в модели предложения - предикативные единицы - с определенным типовым значением. При этом одинаково оформленные модели предложения могут иметь разные типовые значения Экскурсовод ведет группу по городу и Лестница ведет к выходу. А разнооформленные модели могут иметь одно типовое значение, в таком случае они являются синтаксическими синонимами: На ней рубашка и Она в рубашке с типовым значением необязательного качества человека; Сумка прямоугольная и Сумка прямоугольной формы с типовым значением качества предмета.

С точки зрения коммуникативной грамматики предложение представляется в виде полевой структуры, внутри которой взаимодействуют ядро и периферия. Ядро синтаксического поля предложения - это его основная, исходная модель, периферия - это различные модификации исходной модели (фазисные, модальные, экспрессивные), а также ее полипредикативные осложнения. Опираясь на идею синтаксического поля предложения, коммуникативно-функциональный подход ставит в центр своего исследования «не условные формулы, а живые образцы предложений типовой структуры и значения, наблюдаемые в употреблении и отображающие категориальные отношения между реалиями, а на периферии

- не Їотмирающие грамматические категории <…>, а модификации тех же образцов, или моделей, в их живом многообразии, регулярными способами дополняющие свой инвариант регулярными же дополнительными значениями» [Золотова, Онипенко, Сидорова: 205 - 206].

На уровне Б анализируется принадлежность предикативной единицы к определенному коммуникативному регистру. Подробно о понятии коммуникативного регистра будет сказано далее, здесь же отметим, что, по

«Коммуникативной грамматике русского языка», принадлежность к определенному регистру заложена в самой модели предложения и в ее типовом значении. При этом если уровень А - это дотекстовый уровень, то уровень Б поднимается до текста, поскольку предложение приобретает однозначную регистровую характеристику только в тексте, одна и та же модель без распространителей может быть потенциально предрасположена к функционированию в одном либо в нескольких регистрах.

Следовательно, на уровнях А и Б анализируется отбор говорящим языковых средств для реализации своего коммуникативного намерения. Реализация же этого намерения, организация языковых средств в конкретный текст исследуется на уровнях В и Г схеме анализа текста. Уровень В - это тактика говорящего, воплощение в тексте замысла автора. Тактикой определяются приемы соединения языковых единиц, отобранных и соединенных друг с другом на уровнях А и Б, при этом языковые единицы в конкретном тексте могут получать дополнительные значения или смысловые оттенки. Тактика говорящего определяет, как строится текст, соответственно, тактика - это совокупность языковых средств, реализующих в тексте замысел автора. Если уровень Б - это уровень текста вообще, то уровень В - это уровень уже конкретного текста.

На уровне Г анализируется стратегия автора. К стратегии относятся такие понятия как замысел автора, позиция автора, его отношение к явлениям, о которых говорится в тексте, идея текста и т.д. Стратегией определяется, для чего создан текст. При этом важно, что стратегия раскрывается анализом тактики текста, однако полное понимание ее невозможно. Чем полнее анализ тактики (то есть комплекса языковых средств в тексте), тем адекватнее понимание стратегии автора, но в любом случае следует помнить, что «стратегия автора - категория гипотетическая, абсолютное знание ее невозможно, и читатель, и исследователь может в разной степени только приблизиться к нему» [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998: 446], в стратегии «воплощаются замысел, 'сверхзадача', художественный императив, мировоззренческие и прагматические интересы; редко оно формулируется автором и остается гипотетическим, в различной мере приближения постигаемым как читателем, так и исследователем [Золотова 1996]».

Коммуникативно-функциональный подход, ставя антропоцентричность в центр своей концепции, должен предложить способы выявления и анализа этой позиции говорящего и его роли в тексте. Такими способами являются понятия коммуникативного регистра речи и субъектной перспективы высказывания.

Для определения коммуникативного регистра следует обратиться к понятию текстового времени. Время в тексте не является однолинейным и определяется «не реальным моментом речи, а представлением говорящего о соотношении времени события и времени его восприятия, наблюдения» [Золотова, Онипенко, Сидорова, 22]. Говорящий может быть внутри текстового времени (находиться в том же времени и пространстве, о которых идет речь в тексте, позиция «я - здесь - сейчас»), а может подниматься над происходящими в тексте событиями, занимая позицию «не в текстовом времени».

Поэтому очевидно, что вместе с соотношением времен в тексте следует учитывать и способ восприятия и отражения говорящим действительности. Это может быть сенсорный способ восприятия и ментальный. То есть говорящий может сообщать в тексте о том, что он воспринимает органами чувств (высказывания, которые можно поместить в модусную рамку «я вижу, что…», «я слышу, что…», «я чувствую, как…»), и о том, что он воспринимает ментально (высказывания, которые можно поместить в модусную рамку «я знаю, что…»).

Учитывая все вышеизложенное, можно выделить некие универсальные, отвлеченные от конкретных текстов «однородные структурно- композиционные формы речи, объединенные внутри и противопоставленные друг другу по способу восприятия или познания мира (и соответственно по типу ментального процесса), по категориальному характеру воспринимаемых явлений и по коммуникативным интенциям говорящего» [Золотова, Онипенко, Сидорова, 29]. Эти структурно-композиционные формы речи и представляют собой коммуникативные регистры (коммуникативные типы речи).

Г.А. Золотова выделяет 5 коммуникативных регистров: репродуктивный, информативный, генеритивный, волюнтивный, реактивный.

1. Репродуктивный регистр, в котором сообщается о том, что говорящий воспринимает органами чувств. Модусная рамка высказываний - «я вижу, что…», «я слышу, что…», «я чувствую, как…». Тексты репродуктивного регистра представляют собой минимальный уровень абстракции: (1) Я вижу перед собой девушку со светлыми длинными волосами. На ней синий пиджак и синие брюки. На ногах - черные туфли. (2) По бокам помещения - гардеробы, в них на вешалках висит одежда. Еще по бокам - колонны, вокруг каждой колонны - скамейки. Впереди - лестница. (3) Черная сумка с длинной ручкой. Два отделения с застежками на молнии. Цветные полоски на передней стороне сумки - желтого и красного цветов.

2. Информативный регистр, в котором сообщается о том, что говорящий воспринимает ментально, не органами чувств, о том, что ему известно. Модусная рамка высказываний - «я знаю, что…», «известно, что…». Соответственно, тексты информативного регистра представляет собой больший уровень абстракции: Мы всегда сидим на этом месте у окна: Соседка всегда сидит справа от меня, потому что я левша; На ней элегантный пиджак; Здание построено в советском стиле; Сумка удобная, в нее влезает много вещей.

Репродуктивные и информативные тексты можно разделить на две группы в зависимости от типов предикатов, входящих в модель предложений этих текстов: описание (модели с неакциональными предикатами и типовые значения состояния, качества, классификации) и повествование (модели с акциональными предикатами и типовые значения действия). Выделяются следующие разновидности репродуктивного и информативного регистров: репродуктивно-описательная и репродуктивно-повествовательная и, соответственно, информативно-описательная и информативно- повествовательная.

3. Генеритивный регистр, в котором сообщается о том, что представляет собой некое универсальное знание, обобщенный опыт. Тексты генеритивного регистра (пословицы, поговорки, умозаключения, афоризмы и т.п.) представляют собой очень высокий уровень абстракции: Что посеешь, то и пожнешь; Оптимизм - это недостаток информации. Такие тексты не противопоставляются по повествованию/описанию, поскольку действие, если оно и есть, не является активным, оно вневременное и рассматривается как постоянное свойство, поэтому генеритивный регистр представлен только описательными типами текстов.

4. Волюнтивный регистр в высказываниях, в которых содержится побуждение адресата к действию: (1) А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!

(2) Я когда ее вижу, у меня прямо ноги подкашиваются. - А ты не стой, ты сядь!

5. Реактивный регистр в высказываниях, в которых содержится оценка на ситуацию: (1) Какая гадость эта ваша заливная рыба! (2) Какие люди - и без охраны!

Тип модуса является одним из параметров коммуникативного регистра, по которому последний соотносится с моделью субъектной перспективы. Субъектная перспектива - это организация внутреннего пространства художественного текста по отношению к точкам зрения автора и героев, где автор «перемещает свою точку зрения из одной субъектной сферы в другую» [Онипенко 2001, 19].

Под синтаксической моделью предложения принято понимать набор субъектных и предикативных компонентов «в единстве их морфологических, синтаксических и семантических характеристик» [Золотова, 104].

Выделяют 5 синтаксических моделей предложений:

1. Способ выражения предиката - глагол, типовое значение - действие субъекта (акциональный признак), модель предложения типа Сестра шьёт.

2. Способ выражения предиката - предикатив (категория состояния), типовое значение - состояние субъекта (статуальный признак), модель предложения типа Сестре скучно.

3. Способ выражения предиката - прилагательное, типовое значение - свойство предмета (квалитативный признак), модель предложения типа Сестра добрая.

4. Способ выражения предиката - числительное, типовое значение - количество предметов (квантитативный признак), модель предложения типа Сестёр три.

5. Способ выражения предиката - существительное, типовое значение - отнесение к классу предметов (квалификативный признак), модель предложения типа Сестра - врач.

Таким образом, в составе синтаксических моделей предложения выделяются отличительные внеязыковые явления, отображаемые в них, а также «способы категоризации этих явлений в национальном языковом состоянии» [Золотова,106].

Если рассматривать номинативные предложения точки зрения коммуникативной грамматики, то они являются структурно-семантическими модификациями предложений с разными типовыми значениями, например,

«Субъект пространственный и его состояние» или «Субъект личный и его состояние».

В случае использования критерия изосемичности, станет понятно, что форма именительного падежа в номинативных (или бытийных) предложениях может быть представлена существительными разной семантики:

1) конкретными - Гостиная, в ней большие часы, справа дверь в спальню Софии (А.С.Грибоедов); На небе месяц - и ... (Ф.И.Тютчев)

2) именами действия - А в доме стук, ходьба метут и убирают

(А.С.Грибоедов)

3) именами качества, состояния - В доме чистота, В ее глазах печаль; На сердце тяжесть - Земное ль в ней очарованье, Иль неземная благодать? (Ф.И.Тютчев) Теперь уж пусто все - простор везде (Ф.И.Тютчев).

Отнесение всех этих предложений к одному типу не приближает нас к языковой сущности - сущность этих предложений скроется за внешней похожестью формы. Различительным признаком является не только категориальное значение существительного в именительном падеже, но и тип так называемого «локализатора» (термин Н.Д. Арутюновой и Е.Н. Ширяева), вернее, тип субъектной синтаксемы, то есть отнесенность именных или наречных синтаксем к разряду субъектов пространственных, личных или предметных и пропозициональных (событийных).

Коммуникативная грамматика квалифицирует именительный падеж в номинативных предложениях как сказуемое, его семантический тип обусловлен типовым значением модели и взаимосвязан с типом субъектного компонента.

Исследования с точки зрения идей коммуникативной грамматики позволяют сделать вывод, что для интерпретации предложений, которые принято относить к односоставным номинативным, следует учитывать, как минимум, три фактора: семантику существительного в именительном падеже, тип субъекта (пространственный, личный или предметный) и регистровую принадлежность предложения.

Классификация инфинитивных предложений в коммуникативной грамматике наглядно демонстрирует, что различные инфинитивные конструкции выступают в определённых коммуникативных регистрах речи, исходя из речевого намерения и характера контекста.

Рассмотрим типы инфинитивных предложений:

1. Акционально-экспрессивные. Она - хохотать. Личный субъект в именительном падеже, предикативный инфинитив. Г. А. Золотова определяет такие конструкции как модели с «экспрессивно-фазисной модификацией акционального предложения» [Золотова, 140 ] с семой 'начало'.

2.1. Рефлексивные. Что же делать? Забыть? Воспроизведение процесса рефлексии, выбора предстоящего действия. Как правило, субъект действия выступает в форме первого лица в дательном падеже.

2.2. Оптативные. Закурить бы! Выражение сильного желания, преодолевающего обстоятельства или невыполнимого. В подобного рода инфинитивных предложениях встречаются не только глаголы действия, но и состояния.

Рефлективные и оптативные типы предложений относятся к репродуктивному типу речи.

3. Эпистемические. Мне не дойти. Сообщение с уверенностью в осуществимости, невозможности, неизбежности, предопределённости. Инфинитив здесь может выражаться глаголами различной, а субъект представлен в форме 1, 2 или 3-го в дательном падеже. К этому типу инфинитивных предложений с отрицательноё коннотацией относятся так называемые риторические вопросы О чем здесь спорить? (Стругацкие), Кому теперь жаловаться? Где искать справедливости? (Г.Семенов).

3.1. Оценочно-характеризующие Тебя не переспорить. Убеждённая характеристика лица через свой и обобщаемый опыт контактов.

Субъект действия -- обобщённый, а инфинитив образуется от глагола совершенного вида.

Данный вид инфинитивных предложений относится к информативному типу речи.

4. Волюнтивные.

4.1. Где нам пообедать? Вопросительные предложения с целью получения информации

4.2. Открыть? Вопросительные предложения, побуждающие собеседника к речевому действию согласия

4.3. Молчать! Тебе бы помолчать. Побуждение к действию приказом или советом

5. Реактивно-оценочные. Не содержат сообщения или волеизъявления, но выражают экспрессивно-оценочную реакцию говорящего.

5.1. Изменить присяге. Оценочная реакция на предшествующую речь, чаще неодобрение. Незанятость субъектной позиции.

5.2. Ты -- кусаться. Инфинитив сопрягается с именем субъекта в именительном падеже во 2-ом или 3-ем лице.

Предложения по пунктами 5.1 и 5.2 относятся к реактивному регистру речи.

Если рассматривать обобщённо-личные конструкции, или, как в коммуникативной грамматике, предложения, организующие генеритивный регистр речи, то предложения генеритивного регистра характеризуются обобщенностью субъекта диктума (все люди, все, кто принадлежит к данному классу), всевременностью диктального предиката (всегда), обобщенностью субъекта модуса (все считают и все знают, что...) и его включенностью в состав субъекта диктума (по данному закону живут все и Я в том числе). Но кроме этих трех смысловых отличий существует и четвёртое, которое позволяет предложениям генеритивного регистра образовывать минитексты. Это - наличие внутренних причинно- следственных отношений.

В коммуникативной грамматике выделяют 3 вида обобщённо-личных конструкций:

1. Пословичного типа, которые служат символом, который применяется к различным жизненным ситуациям, лицам, включая адресата и обобщая опыт большинства.

По платью встречают, по уму провожают; В камень стрелять -- стрелы терять.

2. Повествовательно-узуального типа, личный опыт автора преподносится как общий для адресата, и любого на его месте.

Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе и сам летишь, и все летит.. (Н.В.Гоголь); Есть сон такой, -- не спишь, а только снится, что жаждешь сна (Б. Пастернак).

Но средства выражения обобщенно-личного значения субъекта несводимы ни к глагольной форме 2-го лица, ни к особому значению личных местоимений.

3. Оценочно-характеризующего типа, здесь связанность модели, которая придается комплексом организующих средств, в том числе порядком слов и экспрессивно-оценочной интонацией [Шмелев 1960].

Тебя не дозовешься; Ее не узнаешь.

Глава 2. Композиционно-синтаксическая организация стихотворений Бориса Рыжего

2.1 Инфинитивные предложения в стихотворениях Б.Рыжего

Как отмечает Г.А.Золотова, в инфинитивных предложениях, сохраняющих модальные и оценочные значения, не выраженные лексически,

«русская поэзия нашла лаконичное, с емкой экспрессивной аурой композиционно-синтаксическое средство» [Золотова 1998: 467].

Истоки русского метапоэтического инфинитивного письма связаны с именами А.Фета («Одним толчком согнать ладью живую») и Ф.Тютчева («Весь день, в бездействии глубоком, Весенний тёплый воздух пить…»). В инфинитивных предложениях поэты увидели способ создания фрагментов текста и даже целых текстов с особой композиционно-смысловой функцией: это было не выражение реакции, а новое сообщение о действии или состоянии лирического героя, но не прикрепленном к конкретному времени, а взвешиваемом мысленно как постоянная, повторяющаяся возможность или вынужденность, на зыблющейся грани между мечтой и реальностью, между страстной надеждой и страхом неисполнимости, между смирением перед неизбежным отчаянием от его невыносимости.

И.Ф. Анненский в стихотворении «Кулачишка», а позже А.А. Блок в стихотворении «Грешить бесстыдно, беспробудно…» придали инфинитивной композиции новый поворот: в инфинитивном перечне действий представлены не переживания лирического героя, а характеристика 3-го лица, определенного социально-нравственного типа. В авторской интонации - оценка бесцельности, бездуховности таких жизней. Собирательный портрет антигероя с оценкой - в подтексте - его «подвигов» и бессмысленности подобной человеческой судьбы даёт М.А. Волошин в стихотворении 1917 года «Красногвардеец», состоящем из 11-ти инфинитивных четверостиший («Скакать на красном параде С кокардой на голове в расплавленном Петрограде, в революционной Москве…»), И.А. Бродский в стихотворении «Из Парменида».

Техникой инфинитивного письма пользовался и Борис Рыжий: у него более десятка стихотворений, либо целиком инфинитивных, либо содержащих значительные инфинитивные фрагменты (опирающиеся на русскую общепоэтическую и в особенности инфинитивную традицию, в частности, на «Грешить бесстыдно, непробудно...» Блока):

Поездку в Царское Село осуществить до боли просто: таксист везет за девяносто, в салоне тихо и тепло.

«...Поедем в Царское Село?...»

«... Куда там, господи прости, -- неисполнимое желанье.

Какое разочарованье

нас с вами ждет в конце пути...» Я деньги комкаю в горсти.

«.. Чужую жизнь не повторить, не удержать чужого счастья...» А там, за окнами, ненастье,

там продолжает дождик лить. Не едем, надо выходить.

Купить дешевого вина.

Купить, и выпить на скамейке, чтоб тени наши, три злодейки, шептались, мучились без сна.

Купить, напиться допьяна. Так разобидеться на всех,

на жизнь на смерть, на все такое, чтоб только небо золотоe,

и новый стих, и старый грех... Как боль звенит, как льется смех!

И хорошо, что никуда мы не поехали, как мило:

где б мы ни пили - нам светила лишь царскосельская звезда.

Где б мы ни жили, навсегда! («Царское село», с посвящением Александру Леонтьеву, 1996).

В этом стихотворении фрагментарно использовано сразу несколько типов инфинитивных предложений в разных коммуникативных условиях текста: в информативном регистре это эпистемические предложения, сообщающие с уверенностью в неосуществимости, невозможности действия («… Чужую жизнь не повторить,/не удержать чужого счастья...»);в волюнтивном регистре - соответственно волюнтивные, побуждающие к действию (Не едем, надо выходить. Купить дешевого вина),которыедалее граничат с предложениями оптативного типа, обозначающими эмоциональное выражение желания, преодолевающего обстоятельства или невыполнимого (Купить, и выпить на скамейке,/ чтоб тени наши, три злодейки,/ шептались, мучились без сна./Купить, напиться допьяна./ Так разобидеться на всех,/ на жизнь на смерть, на все такое,/ Мальчишкой в серой кепочкеостаться,/ самим собой, короче говоря./ Меж правдою и вымыслом слоняться/по облетевшим листьям сентября./ Скамейку выбирая, по аллеям/шататься, ту, которой навсегда/ мы прошлое и будущее склеим./ Уйдем, вернемся именно сюда). Такая, как в последнем случае, неопределённость, размытость значений отражает и неопределённость (амбивалентность) регистров как черту поэтического текста: приведённые фрагменты как бы «повисают» между волюнтивным и репродуктивным типом текста.

Вот ещё инфинитивное письмо, в котором использован оптативный тип предложений, в поэтическом тексте означающий балансирование на грани между мечтой и реальностью (или, по выражению А.К.Жолковского, медитацию об альтернативном жизненном пути, размышление об альтернативных вариантах жизни, недаром классический англоязычный образец инфинитивного письма - «Tobeornottobe…»).

Поехать в августе на юг

на десять дней, трястись в плацкарте, играя всю дорогу в карты

с прелестной парочкой подруг. Проститься, выйти на перрон качаясь, сговориться с первым о тихом домике фанерном

под тенью шелестящих крон. Но позабыть вагонный мат, тоску и чай за тыщу двести,

вдруг повстречавшись в том же месте, где расставались жизнь назад.

А вечером в полупустой шашлычной с пустотой во взоре глядеть в окно и видеть море, что бушевало в жизни той.

(«Поехать в августе на юг…», 1997)

А. К. Жолковский в статье «Об инфинитивных 'Стихах уклониста Б. Рыжего'» называет упомянутые выше стихотворения прообразами «Стихов уклониста…» [Жолковский 2005]:

Когда бы заложить в ломбард рубин заката, всю бирюзу небес, все золото берез --

в два счета подкупить свиней с военкомата, порядком забуреть, расслабиться всерьез.

Податься в Петербург, где, загуляв с кентами, вдруг взять себя в кулак и, резко бросив пить, березы выкупить, с закатом, с облаками, сдружиться с музами, поэму сочинить.

(«Стихи уклониста Б.Рыжего», 1998)

Каламбурное заглавие стихотворения не случайно: уклонение от армии дает повод для размышлений об уклонении от роли поэта - уклонении, которое, по выражению А.К.Жолковского, «так трагически удалось и не удалось Рыжему в его самоубийстве» [Жолковский 2005]. Своеобразный

«сценарий» стихотворения строится по схеме: поэт заявляет о нежелании писать, как бы уходит в сторону, но тем самым творит стихи, которые мы читаем, а там и открыто возвращается на поэтическую стезю.

В стихотворении собственно творчество, вдохновение противопоставляется продаже рукописи, писательской профессии, литературным институтам. Так в «Стихах уклониста» узнаётся классический прототип - пушкинский «Разговор книгопродавца с поэтом».

Другие тематические инварианты стихотворения - это пьянство, деньги, природа (облака), приятели, любовь к маскам и розыгрышам, жанр послания друзьям-поэтам, поездка в Питер, поэзия, Музы. Нельзя не отметить повышенную виртуальность стихотворения: оно позитивно, но исключительно в модусе фантазии, оптативности. А.К.Жолковский, анализируя «Стихи уклониста», отмечает, что для инфинитивных стихов вообще характерны виртуальные метаморфозы и пространственные перемещения «в иное», иногда с маршрутом туда и обратно, иногда с перечислением нескольких параллельных или последовательных ходов. Например, в «Стихах уклониста» на воображаемую вырученную сумму предполагается откупиться от призыва, на остаток - забуреть и предаться удовольствиям (расслабиться), затем еще и переместиться в более престижный Петербург (Рыжий жил в Екатеринбурге), а там предаться загулу с дружками. Однако внутри загула герой вдруг решает завязать (это дано «мужской» стилистикой выражений взять себя в кулак и резко бросив пить). А далее (то ли внутри запоя, то ли по предположительном выходе из него) - каким-то фантастическим образом выкупить обратно заложенные в ломбард метафоры, чтобы вернуться в литературу и сочинить поэму (что тоже можно считать виртуальной метаморфозой, т.к. поэм Рыжий не писал, считая их сочинение заманчивым, но почти невозможным).

Вся эта структурно-смысловая смазанность служит передаче общей атмосферы виртуального, в частности алкогольного, отрешения от прозаической логики жизни.

Интересно и то, что в коротком стихотворении представлены практически все стилистические регистры русского словаря: лексика поэтическая (музы, рубин заката, когда бы), нейтральная (сочинить, березы, Петербург, бросить, пить, военкомат), сниженно-деловая, разговорная разной социальной окраски (порядком, податься, в два счета, резко, расслабиться, взять себя в кулак), просторечная и жаргонная (забуреть, кенты, свиней). Эти слои то перемешиваются друг с другом, то образуют отдельные участки, в целом прочерчивая траекторию от высокой лексики к низкой и обратно к высокой, вторящую общей композиции: поэзия - бросить поэзию - вернуться в поэзию. Словарный репертуар тоже отвечает теме взаимного перетекания, взаимных метаморфоз поэзии и жизни.

Преобладание оптативного типа инфинитивных конструкций в последующих стихотворениях поэта свидетельствует о том, что это является тактическим приёмом, помогающим создать характеристику 3-го лица, собирательный портрет «антигероя», человека определённого социально- нравственного типа:

С трудом окончив вуз технический, В НИИ каком-нибудь служить.

Мелькать в печати перьодической, Но никому не говорить.

Зимою, вечерами мглистыми Пить анальгин, шипя 'говно'. Но исхудав, перед дантистами Нарисоваться всё равно.

А по весне, когда акации Гурьбою станут расцветать, От аллергической реакции

Чихать, сморкаться, и чихать.

В подъезде, как инстинкт советует,

Пнуть кошку в ожиревший зад. Смолчав и сплюнув где не следует, Заматериться невпопад.

И только раз - случайно, походя - Открыто поглядев вперед, Услышать, как в груди шарахнулась Душа, которая умрёт.

(«С трудом окончив вуз технический…», 1998)

От скуки-суки, не со страху подняться разом над собой и, до пупа рванув рубаху, пнуть дверь ногой.

Валяй, веди во чисто поле, но там не сразу укокошь,

чтоб въехал, мучаясь от боли, что смерть не ложь.

От страха чтобы задыхаться, вполне от ужаса дрожать,

и - никого, с кем попрощаться,

кого обнять.

И умолять тебя о смерти, и не кичиться, что герой. Да обернется милосердьем твой залп второй

(«От скуки-суки, не со страху...», 1998)

Сесть на корточки возле двери в коридоре и башку обхватить:

выход или не выход уехать на море, на работу забить

(«Сесть на корточки возле двери в коридоре...», 2000)

Инфинитивные предложения, по определению не выражающие ни времени, ни реальной модальности, здесь дают представление о развитии реальных событий. Более того, для инфинитивного письма типична установка на подсчитывание и исчерпание некого запаса: формально как бы отбивается счет однородных инфинитивов, а по содержанию описывается виртуальный жизненный/суточный цикл типового субъекта, в его неизбежной конечности (от рождения/пробуждения до смерти/засыпания) и измеримости. Такое обмеривание жизни, как уже было отмечено выше,проявилось в блоковском «Грешить бесстыдно непробудно...»:

Счет потерять ночам и дням… Три раза преклониться долу, Семь - осенить себя крестом.

Кладя в тарелку грошик медный, Три, да еще семь раз подряд Поцеловать столетний, бедный И зацелованный оклад.

А воротясь домой, обмерить На тот же грош кого-нибудь…

Пить чай, отщелкивая счет, Потом переслюнить купоны…

Как представляется, поэтическая интенция в использовании инфинитивных конструкций меняется в одном из последних стихотворений Б.Рыжего: здесь это не оценка бесцельности, бездуховности «антигероя», а вновь переживания лирического героя, заключённые в ту же форму оптативных предложений:

Мальчишкой в серой кепочке остаться, Самим собой, короче говоря.

Меж правдою и вымыслом слоняться

По облетевшим листьям сентября. Скамейку выбирая, по аллеям Шататься, ту, которой навсегда Мы прошлое и будущее склеим…

(«Мальчишкой в серой кепочке остаться …», 2000-2001)

2.2 Номинативные предложения в лирике Б.Рыжего

В предыдущей главе среди общих теоретических вопросов поэтического синтаксиса был изучен вопрос о роли номинативных предложений в композиции поэтического текста. В этом параграфе мы рассмотрим, с какими типами композиции поэтического текста связаны номинативные ряды в лирике Б.Рыжего, в чём особенности реализации их в коммуникативных типах текста, какова представленность и роль номинативов в текстах с асимметричной организацией.

Как уже было отмечено, в поэтических текстах номинативные ряды выполняют функцию рамки или композиционного кольца, служат способом монтажа предметных деталей и создания предметного «слоя» произведения, передают точку зрения лирического героя и участвуют в развитии сюжета [Николина 2013: 55].

В лирике Б.Рыжего можно выделить две основных функции номинативных рядов в композиции текста. Во-первых, номинативные ряды выполняют функцию композиционной рамки текста:

Россия. Глухомань. Зима. Но если не сходить с ума, на кончике карандаша уместится душа.

('Россия. Глухомань. Зима', 1998)

В этом стихотворении номинативный ряд из трёх предложений, обозначающих пространственные и временные координаты в узуальном времени, используется в информативном регистре.

В другом случае номинативные ряды выражают синтаксическое значение настоящего времени и оформляют в композиции точку зрения лирического героя, устанавливают перспективу изображения в репродуктивном регистре:

Kрошка-елочка. Огни разноцветные. Хлопушки. Залпом выпалят они -- и на остренькой макушке нашей елочки звезда загорится навсегда.

('Детское стихотворенье', 1996)

Ночь. Каптёрка. Домино. Из второго цеха -- гости. День рождения у Кости,

и кончается вино:

ты сегодня младший, брат, три бутылки и назад.

('Ночь. Каптерка. Домино', 1997)

Ночь, скамеечка и вино, дребезжащий фонарь-кретин. Расставаться хотели, но

Так и шли вдоль сырых витрин. И сентябрьских ценитель драм, соглядатай чужих измен

сквозь стекло улыбался нам нежно - английский манекен

(«Ночь, скамеечка и вино», 1995)

Эмалированное судно,

окошко, тумбочка, кровать, --

жить тяжело и неуютно, зато уютно умирать.

(«Эмалированное судно…», 1997)

В первом, втором и третьем примерах создаётся ощущение движения кинокамеры от «общего плана» (Ночь. Каптёрка или Крошка ёлочка) к

«крупному кадру» (Огни. Хлопушки, или Домино, или скамеечка и вино). В четвёртом примере тоже использована монтажная композиция, преобразующая дискретное и статическое пространство в целостное и динамическое. Это монтаж «крупных планов»: компоненты номинативного ряда объединены перечислительными отношениями, что создаёт эффект 'однородной протяжённости (динамичности) качественно разнородных, то есть отличных друг от друга предметов. Это особый вид пространства/времени, где носитель статики - вещь, ставшее, а носитель динамики - взгляд' [Чернейко 2000: 62].

В стихотворении 'Mike Tyson' номинативный ряд, состоящий из субстантивов, различных по семантике (имена действия, процесса - бокс, вещественные (пот, пар) и абстрактные существительные (искры, брызги), конкретные существительные с предметным значением - шприцы, рёбра, плечи), обнаруживает внутреннюю динамику, и это композиционно- смысловое единство передаёт последовательность ситуаций в репродуктивном регистре, складывающемся из визуальных и слуховых (костный хруст) впечатлений:

О, черный бокс!

О, мышцы, шприцы!

…На ринге бог с лицом убийцы.

О, пот и пар!

О, искры, брызги!

Моя любовь - твоя свирепость.

О, костный хруст! О, ребра, плечи!

('Mike Tyson', 1996)

Третий вид регистровой техники в композиционной рамке из номинативов - это чередование регистров:

Суета городов.

Тихий ропот и шёпот печальный. Бесполезное время. Над струнами линий трамвайных

нотный стан проводов…

Ноты спящих ворон не метнулися вон,

но расселись для вальса.

(«Суждения», 1993)

Осень, дождь, потусторонний свет. Как бы богом проклятое место.

Школьница четырнадцати лет

в семь ноль-ноль выходит из подъезда.

('Школьница', 1998)

Тенденцию к усилению тропеичности номинативных рядов иллюстрирует пример из стихотворения «Суждения», в котором чередуются информативный регистр (Суета городов), репродуктивный (Тихий ропот и шёпот печальный), снова информативный (Бесполезное время) и опять репродуктивный (Над струнами линий трамвайных нотный стан проводов). Репродуктивная картина создаётся с помощью слуховых и зрительных впечатлений, а оценка наблюдаемого усложняет регистровую тактику, подключая информативные сообщения.

В стихотворении «Школьница» тоже наблюдается чередование информативного (Осень), репродуктивного (дождь) и снова информативного (потусторонний свет. Как бы богом проклятое место) регистров. Такая регистровая тактика используется для создания ощущения многоплановости и многомерности пространства и времени.

Подобные же регистровые характеристики имеют номинативные ряды, которые - значительно реже в стихотворениях Б.Рыжего - располагаются в середине текста:

…читаю «Фантазию» Фета - так голос знаком, и размер, как будто, как будто я где-то встречал его. Вот, например,

«Балладу» другого поэта мне боль помешала забыть. И мне не обидно за Фета, Что Фету так весело жить, -

фонтан. Соловьиные трели. Излишняя роскошь сердец. Но, милые, вы проглядели

«Фантазии» Фета конец.

(Фет, 1995)

В стихотворении «Фет» репродуктивный ряд номинативов, обозначающих визуальное (фонтан) или слуховое (соловьиные трели), сменяется номинативным предложением, оформленным в информативном регистре (Излишняя роскошь сердец).

В другом стихотворении автор использует перечислительный ряд номинативов, организующих репродуктивную «картинку»:

...Нам взяли ноль восьмую алкаши -- и мы, я и приятель мой Серега, отведали безумия в глуши строительной, сбежав с урока <…> Гудрон и мел, цемент и провода.

Трава и жесть, окурки и опилки.

вдали зажглась зеленая звезда и осветила детские затылки.

…Таков рассказ. Чего добавить тут? вот я пришел домой перед рассветом. Вот я закончил Горный институт.

Ты пил со мной, но ты не стал поэтом.

(«…Нам взяли ноль восьмую алкаши», 1997)

В стихотворении «Там вечером Есенина читали» номинативный ряд, представляющий фрагмент информативного типа, появляется в конце первой строфы, обозначая ведущий мотив - тоску по прошлому, по «советскому» детству:

Там вечером Есенина читали, портвейн глушили, в домино играли.

А участковый милиционер снимал фуражку и садился рядом

и пил вино, поскольку не был гадом.

Восьмидесятый год. СССР. <…>

И мыслю я: в году восьмидесятом вы жили хорошо, ругались матом, Есенина ценили и вино.

А умерев, вы превратились в тени. В моей душе еще живет Есенин, СССР, разруха, домино.

(1997)

В произведении «Ода» номинативные ряды выполняют другую свойственную им функцию - делимитативную, т.е. они повторяются в тексте как рефрен, определяя границы строф. И если в первой строфе номинативы открывают репродуктивный тип текста, то в последней строфе эти субстантивы обогащаются дополнительными приращениями смысла и приобретают обобщающее значение:

Ночь. Звезда. Милицанеры парки, улицы и скверы объезжают. Тлеют фары италийских «жигулей».

Извращенцы, как кошмары, прячутся в тени аллей.

Ночь. Звезда. Грядет расплата. На погонах кровь заката.

«А, пустяк, -- сказали только, выключая ближний свет, -- это пьяный Рыжий Борька, первый в городе поэт»

('Ода', 1997)

Наиболее насыщенным номинативными рядами является следующее стихотворение:

Когда менты мне репу расшибут, лишив меня и разума и чести <…> Тогда, наверно, вырвется вовне, потянется по сумрачным кварталам былое или снившееся мне -- затейливым печальным карнавалом. Наташа. Саша. Лёша. Алексей.

Пьеро, сложивший лодочкой ладони.

Шарманщик в окруженьи голубей. Русалки. Гномы. Ангелы и кони. Училки. Подхалимы. Подлецы. Два прапорщика из военкомата. Киношные смешные мертвецы, исчадье пластилинового ада.

Денис Давыдов. Батюшков смешной. Некрасов желчный.

Вяземский усталый.

Весталка, что склонялась надо мной, и фея, что мой дом оберегала.

И проч., и проч., и проч., и проч., и проч. Я сам не знаю то, что знает память.

Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь. От силы две строфы могу добавить.

Три женщины. Три школьницы. Одна с косичками, другая в платье строгом.

Закрашена у третьей седина.

За всех троих отвечу перед Богом.

('Когда менты мне репу расшибут…', 1998)

Привлекает внимание и разнообразная семантика номинативов, и - особенно - коммуникативный тип текста, в котором существуют номинативные ряды. Тексты с многокомпонентными номинативными рядами часто обладают максимальной регистровой неопределённостью, и в рассматриваемом стихотворении наблюдается регистровая амбивалентность. Это явление связано с неопределённостью модусной рамки, неоднозначно характеризуемой с точки зрения реальности-ирреальности, актуальности- узуальности. В стихотворении модусная проблематизация события происходит через наслоение одной на другую реальной (вижу) и ирреальных рамок (былое или снившееся - т.е. вспоминается или кажется), что отражает пограничное состояние сознания лирического героя. Кроме того, включённость номинативных рядов в синтаксический строй однотипных двусоставных и односоставных глагольных предложений отражает явление асимметрии синтаксической организации поэтического текста. В лирике Б.Рыжего это явление носит тенденциозный характер (см. также материал параграфа об инфинитивных предложениях).

Таким образом, номинативные ряды в лирике Б.Рыжего встречаются в двух основных функциях: в функции композиционной рамки текста и в делимитативной функции, т.е. в повторе, определяющем границы строф. Номинативные предложения реализуются в разных коммуникативных типах текста: они используются как в основных двух регистрах - репродуктивном и информативном (в границах единого коммуникативного типа или при чередовании типов), так и в вариантах, сочетающих разные типы текста, в частности в текстах с неопределённой модусной рамкой, характеризующихся регистровой амбивалентностью.

2.3 Обобщённо-личные предложения в стихотворениях Б.Рыжего

Как отмечает М.Ю.Сидорова, особенность лирики, в отличие от эпоса,

- сочетание интимно личного с предельно обобщённым, т.е. лирика подаёт субъективное как общее. Субъективный характер лирики помогает установить непосредственную коммуникацию читателя с автором. Именно поэтому лирической поэзии свойственно «чутьё всеобщности сквозь конкретные образы», «расщеплённость референции» (Р.О.Якобсон),

«множественность референции» (О.Г.Ревзина). С другой стороны, поэтические произведения пишутся в разных грамматических временах, лицах и наклонениях, формируются вполне определёнными лично-модально- темпоральными формами предикатов. В предыдущей главе уже отмечено, что, по наблюдениям лингвистов, максимально «неопределённые» в этом отношении инфинитивные и номинативные предикаты, образующие целые стихотворения, - явление в русской поэзии достаточно позднее.

«Использование обобщённо-личных конструкций на фоне определённо- личных структур в лирике аналогично использованию обобщённо-личных предложений в прозаических текстах» [Сидорова 308].

В поэтических текстах Б.Рыжего есть стихотворения, содержащие значительные или отдельные фрагменты с обобщённо-личными односоставными предложениями (либо с двусоставными с субъектом в обобщённо-личном значении). В обобщённо-личных предложениях можно выделить несколько модальных оттенков. Так, например, это оттенок повторяемости событий:

Особенно когда с работы,

идя, войдешь в какой-то сквер, идешь и забываешь, что ты очкарик, физик, инженер,

что жизнь скучна, а не кошмарна, что полусвет отнюдь не мрак,

и начинаешь из Верхарна Эмиля что-то просто так

o льдах, о холоде -- губами едва заметно шевеля,

с его заветными словами свое мешая тра-ля-ля.

…Но это тра-ля-ля, дружище, порой, как губы ни криви, дороже жизни, смерти чище, важнее веры и любви.

(1996)

Средствами вовлечения читателя в сферу переживаний лирического героя в этом стихотворении являются, кроме собственно обобщённо-личных односоставных предложений, двусоставные с местоимением ТЫ в обобщённо-личном значении и предложение с обращением (дружище). Сочетание личного с обобщённым здесь реализовано в употреблении прежде всего двух коммуникативных типов текста: потенциально-обобщённого регистрового варианта, переходящего в генеритивный регистр в конце стихотворения. В значении потенциально-обобщённой повторяемости можно рассматривать и следующие строки:

В полдень проснешься, откроешь окно двадцать девятое светлое мая:

господи, в воздухе пыль золотая. И ветераны стучат в домино.

(1998)

В лирике Б.Рыжего потенциальное обобщение, кроме того, часто сочетается с волюнтивным типом текста:

Нужно двинуть поездом на север, на ракете в космос сквозануть,

чтобы человек тебе поверил, обогрел и денег дал чуть-чуть.

А когда родился обормотом и умеешь складывать слова,

нужно серебристым самолетом долететь до города Москва.

(1999)

В строках стихотворения «Первое мая» (1995) это явление принимает форму прямого способа реализации диалогического типа текста - волюнтивного регистра:

Детство золотое, праздник Первомай -- только это помни и не забывай… Потому что в школу нынче не идём.

Потому что пахнет счастьем и дождём. Потому что шарик у тебя в руке.

Потому что Ленин -- в мятом пиджаке. И цветы гвоздики -- странные цветы, и никто не слышит, как плачешь ты…

Тактика автора здесь cостоит в соединении в сфере субъекта модуса Я (говорящего) и Ты (адресата). Это средство «включения» читателя в творимую автором художественную действительность в стилистике принято называть приёмом «интимизации» [Булаховский 1954: 455-458]. В творчестве Б.Рыжего этот приём отвечает авторской стратегии: воспроизвести, по выражению екатеринбургской поэтессы Евгении Извариной, «абсолютно райскую, обожаемую картину прошлых - детских - лет», ведь ранние годы Бориса пришлись на «время полной деморализации подавляющего большинства население страны, как «верхов», так и «низов», время без уважения к прошлому и должного попечения о будущем». В предисловии к сборнику избранной лирики «В кварталах дальних и печальных» Д.Сухарев, говоря об поэтической «правде» Рыжего, обращает внимание, что в стихах его отозвалась катастрофа СССР: «Борис Рыжий поступил по-своему - он распростился с рыночным Екатеринбургом 90-х и вернулся в Свердловск 80- х. Город детства, город отрочества чудесно наполнился голосами, страстями, событиями» [Сухарев 2012: 9]. Картина лирических воспоминаний в стихотворении «Первое мая» создаётся средствамитрёх регистров: волюнтивного (только это помни и не забывай) - при участии обобщённо- личного предложения; информативного (Детство золотое, праздник Первомай <…>Потому что в школу нынче не идём./ Потому что пахнет счастьем и дождём) -при участии разных типов односоставных и двусоставных предложений; репродуктивного (и никто не слышит, как плачешь ты) - при участии двусоставных предложений. Сочетание разных типов предложений в разных регистровых условиях представляет собой усложнённую синтаксическую организацию текста (подробнее см. об этом следующий параграф), в рамках которой возникает сложное взаимодействие субъектных сфер диктума и модуса.

В стихотворении «Пройди по улице небритой» (1998) наблюдаем то же употребление обобщённо-личных предложений в волюнтивном и репродуктивном типах текста, а противопоставление их в последней строфе неопределённо-личным предложениям создаёт эффект отстранения другой субъектной сферы:

Пройди по улице с небритой физиономией сам-друг,

нет-нет, наткнёшься на открытый канализационный люк.

А ну-ка глянь туда, там тоже расположилась жизнь со всем хозяйством: три-четыре рожи пьют спирт, дебильные совсем.

И некий сдвиг на этих лицах опасным сходством поразит

с тем, что тебе ночами снится, что за спиной твоей стоит.

…Создай, и все переиначат. Найдут добро, отыщут зло.

Как под землей живут и плачут, Как в небе тихо и светло!

Фонари, фонари над моей головой,Р будьте вы хоть подобьем зари.

Жизнь так скоро проходит -- сказав «боже мой», не успеешь сказать «помоги».

Как уносит река отраженье лица, век уносит меня, а душа

остается. И что? -- я не вижу конца.

Я предвижу конец. И, дыша

этой ночью замешанной на крови говорю; «Фонари, фонари,

не могу я промолвить, что болен и слаб. Что могу я поделать с собой? -- разве что умереть, как последний солдат, испугавшийся крови чужой»

(1993)

Смерть хороша по чуть-чуть. По ночам умирая, под утро воскреснув, за чаем, замечая какого-нибудь грача

или ворона (точно не замечая),

что единственной чопорной нотой стан проводов украшает, пенсне фонарных

столбов, расцветающий как тюльпан восход, гремящего стеклотарой жлоба, воткнувшего свой костыль

в планету старца с табачной пачкой, гулятелейлошадообразных псин, чьи глаза прозрачнее, чем собачьи,

как-то вдруг понимаешь, что ты воскрес повторяемость не надолго, что первой строкой обманут.

Смерть играет с тобою, как тяжеловес -- подпуская, готовит нокаут.

В полдень проснешься, откроешь окно двадцать девятое светлое мая:

господи, в воздухе пыль золотая. И ветераны стучат в домино.

Значит, по телеку кажут говно. Дурочка Рая стоит у сарая,

и матерщине ее обучая

ржут мои други, проснувшись давно. Но в час пятнадцать начнется кино,

Двор опустеет, а дурочка Рая станет на небо глядеть не моргая. И почти сразу уходит на дно памяти это подобие рая.

Синее небо от края до края.

(1998)

Лейся, песня, -- теперь все равно -- сразу же после таянья снега

мы семь раз наблюдали кино про пиратов двадцатого века.

Единение с веком, с людьми,

миром, городом, с местной шпаною -- уходи, но не хлопай дверьми,

или сядь и останься со мною.

После вспомнишь: невзрачный пейзаж, здоровенный призрак экскаватора.

Фильм закончен. Без малого час мы толпимся у кинотеатра.

Мы все вместе, поскольку гроза.

Только вспомню -- сирень расцветает -- проступает такая слеза,

и душа -- закипает.

Жили-были, ходили в кино, наконец пионерами были.

Зазевались, да -- эх! -- на говно белоснежной туфлей наступили.

Оркестр играет на трубе.

И ты идешь почти вслепую от пункта А до пункта Б под мрачную и духовую.

Тюрьма стеной окружена,

и гражданам свободной воли оттуда музыка слышна.

И ты поморщился от боли.

А ты по холоду идешь

в пальто осеннем нараспашку.

Ты папиросу достаешь

и хмуро делаешь затяжку.

(1998)

Но снова ухает труба,

всё рассыпается на части от пункта Б до пункта А.

И ты поморщился от счастья. Как будто только что убёг, зарезал суку в коридоре.

Вэвэшник выстрелил в висок, и ты лежишь на косогоре.

И путь-дорога далека.

И пахнет прелою листвою.

И пролетают облака

над непокрытой головою.

(1998)

2.4 Тексты усложнённой синтаксической организации в лирике Б.Рыжего

Как отмечено в «Коммуникативной грамматике русского языка», среди композиционно-тактических приёмов в русских литературных текстах «привлекает внимание разнообразие синтаксических моделей предложения, объединяемых общим фрагментом» [КГ 1998: 460]. Очевидно, такая чересполосица моделей регулируется содержательными надобностями, а значит, составляет авторскую тактику. Разные типы предложений оказываются носителями оценочного значения большой силы и композиционной функции. В рассматриваемом материале поэтические тексты, включающие разные синтаксические модели предложения (три и более) в их последовательном расположении, сочетании или чередовании, а также в их реализации в определённых речевых регистрах, будем называть текстами усложнённой синтаксической организации.

В лирике Б.Рыжего (в стихах 1992-2001 гг.) это явление можно наблюдать в динамике, в увеличении количества подобных текстов и качественного их усложнения.

Так, в стихотворении «Пробуждение» (1995) использовано пять типов синтаксических моделей предложения:

Неужели жить? Как это странно -- за ночь жить так просто разучиться.

Отдалённо слышу и туманно

чью-то речь красивую. Укрыться, поджимая ноги, с головою,

в уголок забиться. Что хотите, дорогие, делайте со мною.

Стойте над душою, говорите.

Я и сам могу себе два слова нашептать в горячую ладошку:

«Я не вижу ничего плохого

в том, что полежу ещё немножко -- ах, укрой от жизни, одеялко, разреши несложную задачу».

Боже, как себя порою жалко -- надо жить, а я лежу и плачу.

Инфинитивные предложения выполняют разные задачи: текст открывается предложением реактивно-оценочного типа (Неужели жить?), которое обозначает, скорее, не ситуацию диалога, а драматического внутреннего монолога с самим собой. Предложения оптативного типа сгущают это впечатление варьирования субъектных сфер лирического героя и «других»: Укрыться, поджимая ноги, с головою, в уголок забиться. Вспомним, что такие предложения «трактуют о некой виртуальной реальности, о мыслимом инобытии субъекта, колеблющегося между лирическим «я» и «Другим» [Жолковский 2005: 444]. Сфера «других» очерчена далее, в следующем односоставном предложении с обобщённо- личным значением и волюнтивной интенцией: Что хотите, дорогие, делайте со мною. Стойте над душою, говорите. Лирическое «я» героя звучит в двусоставных (Я и сам могу себе два слова нашептать в горячую ладошку) предложениях информативного регистра, односоставном определённо-личном в репродуктивном регистре (Отдалённо слышу и туманно чью-то речь красивую) и инволюнтивном предложении реактивно- оценочного типа (Боже, как себя порою жалко). Таким образом, философская лирика этого текста (с мотивамижизненной тоски, усталости, человеческой беззащитности) раскрывается в тактике варьирования - совмещения или противопоставления - субъектных сфер героя и «других».

В стихотворении «Дали водки, целовали…» (1998) выразительно противопоставлены три типа предложений, реализованных в одном, репродуктивном регистре:

Дали водки, целовали, Обнимали, сбили с ног. Провожая, не пускали, Подарили мне цветок. Закурил и удалился Твёрдо, холодно, хотя - Уходя остановился - Оглянуться, уходя.

О, как ярок свет в окошке На десятом этаже.

Чьи-то губы и ладошки На десятом этаже.

И пошёл - с тоскою с ясной В полуночном серебре -

В лабиринт - с гвоздикой красной - Сам чудовище себе.

Синтаксическая структура текста включает следующие типы предложений:

- неопределённо-личные (Дали водки, целовали, / Обнимали, сбили с ног./ Провожая, не пускали, / Подарили мне цветок),

- двусоставные неполные (Закурил и удалился /Твёрдо, холодно, хотя -/Уходя остановился - /Оглянуться, уходя… /И пошёл - с тоскою с ясной /В полуночном серебре - /В лабиринт - с гвоздикой красной - /Сам чудовище себе),

- двусоставные полные (О, как ярок свет в окошке /На десятом этаже. /Чьи-то губы и ладошки /На десятом этаже).

Композиционно-смысловым стержнем этого стихотворения является сложная оппозиция «свой/чужой»: с одной стороны, эффект отстранения, отчуждения другой субъектной сферы создают неопределённо-личные предложения; по другую сторону - субъектная сфера лирического героя, «спрятанная», скрытая в неполных двусоставных предложениях. Но незаполненность в них позиции субъекта здесь тоже своеобразный приём маски, за которой может быть не только Я лирического героя, но и любое другое лицо, как знак внутренней раздвоенности, враждебности и себе самому (Сам чудовище себе). Так создаётся ощущение внутренней драмы «потерянного» человека, своего среди чужих и чужого среди своих (точнее, чужого себе самому). Эта идея тактически поддерживается и коммуникативной организацией стихотворения - его монорегистровой композицией.

В лирике Б.Рыжего последних трёх лет (1999-2001) количество текстов с усложнённой синтаксической организацией возрастает, качественно усложняется и коммуникативная организация этих текстов.

В стихотворении «Где обрывается память, начинается старая фильма» (1999) мотив тоски по прошлому и неуверенности в будущем, «грядущем» тоже получает выражение в усложнённой синтаксической организации средствами двусоставных и трёх типов односоставных предложений:

- двусоставные предложения (Где обрывается память, начинается старая фильма,/играет старая музыка какую-то дребедень./Дождь прошел в парке отдыха <…>/ как сильно /благоухает сирень в этот весенний день; Про те же самые чувства показывало искусство, /про этот самый парк отдыха, про мальчика на руках./И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,/очень мешает грядущему обрести размах; Всё в черно-белом цвете, ходят с мамами дети,/плохой репродуктор что-то победоносно поет./Как долго я жил на свете, как переносил все эти /сердцебиенья, слезы, и даже наоборот);

- инфинитивные (не передать; Сесть на трамвай 10-й, выйти, пройти под аркой /сталинской);

- неопределённо-личные (Здесь меня брали за руку, тут поднимали на руки,/в открытом кинотеатре показывали кино);

- безличные (От ностальгии или сдуру и спьяну можно /подняться превыше сосен, до самого неба на /колесе обозренья, но понять невозможно<…>).

В настоящем лирический герой воспроизводит наблюдаемое - в репродуктивном регистре (Дождь прошел в парке отдыха), размышляет, философствует - в генеритивном (И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,/очень мешает грядущему обрести размах), воображает картины прошлого - в наглядно-примерном регистровом варианте (Всё в черно-белом цвете, ходят с мамами дети,/плохой репродуктор что-то победоносно поет), делится эмоциональными переживаниями - в реактивно-оценочном регистре (Как долго я жил на свете, как переносил все эти сердцебиенья, слезы, и даже наоборот). Этот временной план реализуется двусоставными предложениями. Но для стихотворения характерно построфное чередование двусоставных предложений с односоставными, всегда здесь обращёнными в прошлое или передающими размышления о смещении, размытости временных границ:

первая строфа - двусоставные предложения (план настоящего) и инфинитивное предложение реактивно-оценочного типа,

вторая строфа - инфинитивные оптативные предложения,

«балансирующие» между реальностью и воспоминанием, и неопределённо- личные, связанные с картинами прошлого, «помещённого» в информативный регистр,

третья строфа - двусоставные (план информативного прошедшего и вневременное обобщение, философское суждение),

четвёртая строфа - безличные, двусоставное (размышления в информативном регистре о размытости временных границ),

пятая строфа - двусоставные (иллюзия настоящего в наглядно- примерном регистровом варианте и эмоциональные переживания в виде оценочной реакции).

Таким образом, в этом стихотворении усложнённость организации наблюдается не только в синтаксисе предложений, но и в коммуникативном построении всего поэтического текста. Это помогает увидеть воплощение авторского замысла в направлении от языковой модели к тактике текста.

В стихотворении «Сесть на корточки возле двери в коридоре» (2000) состояние дисгармонии, душевного тупика, безысходности передаётся тактической организацией текста с помощью пяти синтаксических моделей предложений:

- инфинитивных оптативных (Сесть на корточки возле двери в коридоре /и башку обхватить), представляющих собой размышление об альтернативных вариантах жизни,

- безличных (инволюнтивных) (Ведь когда-то спасало…) - в информативном регистре,

- двусоставных (…над синей волною /зеленела луна) - также в информативном описании,

- обобщённо-личных (то ли счастье своё полюби, то ли горе, /и вставай, и пойдём) - в философском обобщении и побуждении к действию средствами генеритивно-волюнтивного регистрового варианта и собственно волюнтивного регистра,

- определённо-личных (В магазине прикупим консервов и хлеба / и бутылку вина) - в репродуктивном повествовании.

Инфинитивные предложения в первой строфе стихотворения (Сесть на корточки возле двери в коридоре /и башку обхватить) подчёркивают душевный непокой и неустроенность лирического героя в настоящем, поэтому дальше, как и в рассмотренном выше стихотворении, происходит ретроспективное отступление в прошлое. Последняя, пятая строфа возвращает в безотрадное, «маргинальное» настоящее и рисует безнадёжное будущее:

В магазине прикупим консервов и хлеба И бутылку вина.

Не спасёт тебя больше ни звёздное небо, Ни морская волна.

Интересно и то, что субъектная сфера лирического героя здесь не получает индивидуального выражения: как видно по использованным в тексте типам предложений, это либо часть компанейского «мы», либо потенциально-обобщённое «ты», либо всего лишь спроецированное на лично-глагольную модель отвлечённое представление о субъекте в инфинитивных конструкциях.

Сложное совмещение субъектных сфер наблюдаем и в стихотворении

«Вот красный флаг с серпом висит над ЖЭКом» (2000): в конструкции с отвлечённым субъектом (Как запросто родиться человеком, /особенно собою), с субъектом в 3-м лице (Он выставлял в окошко радиолу), с обобщённо-личным неназванным «ты» (Не пожимай плечами, / а оглянись и улыбнись сквозь слёзы), с «мы» в том же обобщённом значении (И этой сложной теме /верны, мы до сих пор, сбежав из школы,/ в тени стоим там, тени). Вероятно, в этой многоликости проступает тема «потерянного поколения», которое родом из советского детства. Кроме того, присутствие в тексте неопределённо-личных предложений связано с оппозицией «свой»/»чужой»: эмпатия сочувствия автора явно на стороне тех, кому трудно найти себя в новом времени. Этой идее отвечает и тактика употребления трёх типов синтаксических моделей в четырёх коммуникативных типах текста:

- двусоставные предложения использованы в репродуктивном регистре (Вот красный флаг с серпом висит над ЖЭКом, /а небо голубое), генеритивном(Как запросто родиться человеком, особенно собою) и информативном (Он выставлял в окошко радиолу, /и музыка играла);

- неопределённо-личные предложения употреблены в информативном регистре (его любили <…> нас смерти обучали);

- обобщённо-личное предложение, которое произносится в порядке поощрения и обращено к обобщённому «ты» (Не пожимай плечами, /а оглянись и улыбнись сквозь слёзы),реализует волюнтивные задачи и, таким образом, относится к потенциально-обобщённому регистровому варианту.

Наиболее выразительно, на наш взгляд, иллюстрирует рассматриваемое в данном параграфе явление стихотворение «Синий цвет в коридоре больничном» (2000). Усложнённость синтаксической организации текста выражается в употреблении пяти разнотипных структур:

- двусоставные репродуцируют восприятие лирическим героем места, окружающего пространства (Синий свет в коридоре больничном, /лунный свет за больничным окном),

- безличные (инволюнтивные) предложения, констатирующие настроение, ощущение лирического героя или состояние другого субъекта, сопоставляются в регистровом отношении как генеритив, философское умозаключение (Надо думать о самом обычном, /надо думать о самом простом) и информатив (Третьи сутки ломает цыгана, /просто нечем цыгану помочь),

- обобщённо-личные односоставные (Воду ржавую хлещешь из крана, /и не спится, и бродишь всю ночь /коридором больничным при свете/синем- синем, глядишь за окно) выражают рефлексию героя, а далее уже двусоставные с обобщённо-личным значением ты и безличные с тебе как бы отражают соответственно реактивно-оценочное видение этого состояния снаружи, со стороны (Как же мало ты прожил на свете, /неужели тебе всё равно?);

- определённо-личные предложения в границах вставной конструкции (Дочитаю печальную книгу, /что забыта другим впопыхах. /И действительно музыку Грига/на вставных наиграю зубах) переключают текст в репродуктивную сферу лирического героя, инфинитивное (Да, плевать) представляет собой его оценочную реакцию на предшествующую вставке реплику;

- заключительные строки стихотворения - это двусоставное предложение, обозначающее в границах узуального времени и, следовательно, в условиях информативного регистра привычное для героя рефлексивное поведение, состояние (но порой, иногда /я глаза на минуту закрою, /и открою потом, и тогда,/обхвативши руками коленки,/размышляю о смерти всерьёз,/тупо пялясь в больничную стенку/с нарисованной рощей берёз).

В стихотворении как будто слышатся разные голоса за счёт того, что варьируется то совпадение субъекта диктума (действия, состояния) и субъекта модуса (речи, видения), то некоторая их дистанцированность. Таким образом, в данном поэтическом тексте через синтаксическую организацию, её усложнённость наблюдаем нелинейное субъектное «движение» к очерченному в концовке Я лирического героя, противопоставляющее внешнее/внутреннее, своё/чужое: номинативные предложения, оформляющие в композиции текста точку зрения лирического героя, - инволюнтивные, приписывающие состояние лицу обобщённому, - инволюнтивное, обозначающее непроизвольное состояние 3-го лица, - обобщённо-личные односоставное и двусоставное - определённо-личное - двусоставное от 1-го лица. Эту же оппозицию «я/они, другие» отражает на уровне синтаксиса текста и непоследовательность, неупорядоченность, хаотичность регистровой организации: репродуктивный - генеритивный - информативный - потенциально-обобщённый вариант - реактивно- оценочный - репродуктивный - реактивно-оценочный - информативный. Усложнённость синтаксической организации в данном случае становится тактическим приёмом, помогающим передать состояние душевной дисгармонии, внутренней «изломанности» лирического героя.

Таким образом, усложнённость синтаксической организации в плане способов оформления синтаксических моделей предложения и на уровне реализации их в речевых регистрах является композиционным приёмом, который, по справедливому замечанию Г.А.Золотовой, «в поэтических текстах делает тактику и стратегию трудноотделимыми» [КГ 1998: 462].

Заключение

Не верю в моду, верю в жизнь и смерть. Мой друг, о чём угодно можно петь.

О чём угодно можно говорить -- и улыбаться мило и хитрить.

Взрослею я, и мне с недавних пор необходим серьёзный разговор.

О гордости, о чести, о земле,

где жизнь проходит, о добре и зле. Пусть тяжело уйти и страшно жить, себе я не устану говорить:

«Мне в поколенье друга не найти, но мне не одиноко на пути.

Отца и сына за руки беру -

не страшно на отеческом ветру. Я человек, и так мне суждено - в цепи великой хрупкое звено…

- авторская интенция произведений Бориса Рыжего - элегическая. Для неё характерно лирическое переживание времени. Это переживание оборачивается неотступным предчувствием смерти, попыткой преодоления времени, соединения прошлого и будущего, желанием вернуться в прошлое, в детство, в юность. Отсюда и усложнённая структура лирического героя - игра точками зрения, голосами, ценностными интенциями. Двойник лирического героя Рыжего - это и образ его самого в прошлом, и внутренний собеседник, alterego, и надетая маска «героя-хулигана». «Две эти различные половинки - и alterego, и герой-хулиган - суть два Других, необходимых герою в акте саморефлексии, - пишет Т.А.Арсёнова. - При этом лирический герой стремится занять более высокую позицию: над - , т.е. становится метагероем, рефлектирующим либо по поводу бытийных вопросов, либо по поводу собственного творчества и создания собственного героя» [Арсёнова 2011: 32].

В задачи настоящего исследования входило рассмотреть в лингвистическом аспекте авторскую тактику и стратегию, которые определяют своеобразие поэтической манеры письма Б.Рыжего. В структуре поэтических текстов проанализированы различные типы синтаксических моделей - инфинитивных, номинативных, обобщённо-личных предложений, способы их употребления, представлено описание этих типов в отношении к композиционно-синтаксическим типам текста - регистрам.

В объёме исследованного материала выделено более ста пятидесяти стихотворений, содержащих значительные фрагменты анализируемых синтаксических моделей либо целиком из них состоящих. Использование на уровне языковой тактики инфинитивных, номинативных, обобщённо-личных предложений, максимально неопределённых в грамматических временах, лицах и наклонениях, на уровне языковой тактики отражает общий модус художественности произведений Б.Рыжего: лирическое переживание времени и лирическую драматизацию, как отражение действительности в сознании разных характеров.

Инфинитивное письмо - традиция, связанная с именами И.Анненского, А.Блока, М.Волошина, И.Бродского, - является тактическим приёмом, который помогает создать портрет «антигероя», «героя-хулигана», человека определённого социально-нравственного типа или образ объективированного «двойника» лирического героя, образ его самого в прошлом. В поэзии Рыжего более двух десятков стихотворений либо целиком инфинитивных, либо содержащих значительные инфинитивные фрагменты; преобладают два типа инфинитивных предложений - эпистемические, сообщающие с уверенностью в неосуществимости действия, и оптативные, которые с точки зрения синтаксической семантики обозначают эмоциональное выражение желания, преодолевающего обстоятельства или невыполнимого. Именно для этих типов предложений характерны виртуальные пространственные перемещения «в иное», балансирование между мечтой, воспоминаниями и реальностью. Эта особенность наблюдается, как следствие, и в композиционно-синтаксической организации большинства стихотворений с инфинитивами, которые приводят к неопределённости, неоднозначности, размытости границ (амбивалентности) регистров (вспомним об амбивалентности образа лирического героя в поэзии Рыжего вообще).

Номинативные предложения в лирике Б.Рыжего встречаются в двух основных функциях: они организуют композиционную рамку текста или используются в делимитативной функции - организуют повтор, определяющий границы строф. Номинативы в исследованном материале очень разнообразны по семантике и - что составляет своеобразный авторский тактический приём - реализуются в разных коммуникативных типах текста: они используются как в основных двух регистрах - репродуктивном и информативном (в границах единого коммуникативного типа или при чередовании типов), так и - достаточно часто - в наглядно-примерном варианте, воссоздающем картины прошлого из детства или юности. Тексты с многокомпонентными номинативными рядами в основном характеризуются неопределённой модусной рамкой и, следовательно, регистровой амбивалентностью.

Разнообразие регистровой техники отличает и обобщённо-личные предложения: употребление их в потенциально-обобщённом или наглядно- обобщённом регистровом варианте, генеритивном и волюнтивном регистрах означает, что любое конкретно переживаемое лирическим субъектом действие приобретает узуальное, «общее» прочтение и осмысляется во взаимодействии субъектных сфер диктума и модуса, в пользу идеи обобщённости субъекта. Тактика автора здесь cостоит в соединении в сфере субъекта модуса Я (говорящего) и Ты (адресата, внутреннего собеседника - часто из «райского» прошлого, или «героя-хулигана»). Приём «интимизации», таким образом, так же, как и упомянутые выше средства языковой тактики, связан с многоплановой структурой образа лирического героя.

Следует отметить, что поэтическим текстам Рыжего свойственна асимметричность синтаксической организации: инфинитивные, номинативные и обобщённо-личные предложения включаются в синтаксический строй других однотипных предложений.

Кроме того, в работе введено понятие усложнённой композиционно- синтаксической организации поэтических текстов. Имеются в виду тексты, включающие разные синтаксические модели предложения (три и более) в их последовательном расположении, сочетании или чередовании, а также в их разнообразной регистровой реализации. В лирике Б.Рыжего (в стихах 1992- 2001 гг.) это явление можно наблюдать в динамике, в увеличении количества подобных текстов и качественного их усложнения. Усложнённость композиционно-синтаксической организации в данном случае становится тактическим приёмом, помогающим передать состояние глубокой душевной дисгармонии, внутренней «изломанности» лирического героя, конфликта Я и мира - и, возможно, капитуляции Я перед миром.

Библиография

1. Арсёнова Т.А.«Мой герой ускользает во тьму…»: лирический герой и его двойники в поэзии Бориса Рыжего // Литература сегодня: знаковые фигуры, жанры, символические образы : материалы XV науч.-практ. конф. словесников. Екатеринбург, 30 марта 2011 г. / ГОУ ВПО «Урал. гос. пед. ун- т» ; сост. Н. В. Барковская, О. Ю. Багдасарян. Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 2011. С. 32-38.

2. Арьев А. Блок. Иванов. Рыжий. О стихах Бориса Рыжего// Звезда. 2009. №

3. Бабайцева В. В., Максимов Л. Ю. Синтаксис. Пунктуация. М., 1981.

4. Бабенко Л. Г., Васильев И.Е., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. - Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2000.

5. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. Серия: Филология. Журналистика. 2010, № 2.

6. Бондаренко В. Г. Поэтическая интонация смерти. О трагической судьбе Бориса Рыжего// Литературная газета. 2003.16 - 22 июля № 29 (5932)

7. Быков Д.Л. 2001 Портрет четвёртый: Рыжий <Электронный ресурс>. Режим доступа: http://поэтика.рф/

8. Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой //Избранные труды. Поэтика русской литературы. М.: Наука, 1976. С. 427

9. Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М., 1941.

10. Всеволодова М.В. Способы выражения временных отношений в современном русском языке. - М, 1975.

11. Гандалевский С. М. Предисловие // Рыжий Б. на холодном ветру. СПб.: П1. Гаспаров М.Л. Фет безглагольный. Композиция пространства, чувства и слова // Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 199.

12. Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974.

13. Грек А.Г. Поэтика бессоюзных соединений в языке Вяч. Иванова // Поэтическая грамматика. Том I. / Российская академия наук, Институт русского языка В.В. Виноградова. М.: Азбуковник, 2005.

14. Григорьев В. П. Грамматика идиостиля: В. Хлебников. М.: Наука, 1983.

15. Гундарин М. В. Борис Рыжий: домой с небес. Заметки об одной

гибели // Знамя. 2003. № 4.

16. Душина Н. П. Каузативные глаголы: семантика и грамматика. На материале поэзии Серебряного века. Дис. … канд. филол. наук. Тамбов, 2004.

17. Ефимов А. И. О языке художественных произведений / А. И. Ефимов. -- М, 1954.

18. Жинкин Н.И. Язык. Речь. Творчество. - М.: Лабиринт, 1998.

19. Жирмунский В. М. Композиция лирических стихотворений -- П, 1921.

20. Жолковский А.К. Бродский и инфинитивное письмо.//Новое литературное обозрение. 2000.

21. Жолковский А.К. Об инфинитивных «Стихах уклониста Б. Рыжего

22. Завьялова О.С. Функции генеритивного высказывания в структуре текста: дис. ... канд. фил.наук: 10.02.01. - М., 2002.

23. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. - М, 1998.

24. Изварина Е. В. Версия духовной биографии <Отзыв на книгу Алексея Кузина «Следы Бориса Рыжего: Заметки из дневника»> // Урал. 2004. № 6.

25. Казарин Ю.В. Поэт Борис Рыжий. Постижение ужаса красоты

<Послесловие>//Рыжий Б.Б. оправдание жизни. Екатеринбург, 2004.

26. Кашкарова О. Н. Из стилистического арсенала ранней лирики А. А. Ахматовой // Вестник ВГУ.

27. Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. М.: Наука, 1986.

28. Кушнер А.С. Новые заметки на полях // Знамя. 2007. № 10.

29. Лекант П. А. Типы и формы сказуемого в современном русском языке / П. А. Лекант. -- М, 1976.

30. Машевский А. Г. Последний советский поэт: О стихах Бориса Рыжего // Новый мир. 2001. № 12.

31. Огородникова Л. А. Парадигматика родительного падежа в художественном тексте второй половины XVIII в. Тюмень, 2003.

32. Очерки истории языка русской поэзии XX в. Поэтический язык и идиостиль: Общие вопросы. Звуковая организация текста / Под ред. В.П. Григорьева. М., 1990.

33. Панченко О.Н. Движение поэтического слова //Вопросы литературы, 1981, № 1.

34. Пешковский, А. М. Русский синтаксис в научном освещении / А.М. Пешковский. -- М, 1956.

35. Поэтическая грамматика. Том I. М.: Азбуковник, 2006.

36. Поэтическая грамматика. Том II: Композиция текста. М.: Азбуковник, 2013.

37. Рейн Е.Б. Вся жизнь и еще «Уан бук». Беседа с Татьяной Бек // Вопросы литературы. 2002. № 5.

38. Сидорова М.Ю. Грамматика художественного текста. - М, 2001

39. Сидорова М.Ю. Лирическое стихотворение как объект грамматики

// Языковая система и ее развитие во времени и пространстве: Сб. науч. ст. к 80-летию К. Ф. Горшковой. М.: Изд-во МГУ, 2001.

40. Собенников А. С. Поэзия Бориса Рыжего: образ лирического героя

//Литература Урала: история и современность: Сборник статей. Вып.3. Екатеринбург, 2008.

41. Современный русский литературный язык / под ред. П. А. Леканта. М., 1988.

42. Сухарев Д. Л. Влажным взором //Иерусалимский журнал. 2011. № 39 <Электронный ресурс>. Режим доступа: http://www.antho.net/jr/39/sukharev.html

43. Сухарев Д.Л. Поэзия Бориса Рыжего // Знамя. 2004. № 12.

44. Тарланов З.К. Становление типологии русского предложения в ее отношении к этнофилософии. Петрозаводск, 1999.

45. Тимофеев К.А. Инфинитивные предложения в русском литературном языке: Докт. дисс. М., 1951.

46. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект Пресс, 1999.

47. Тулапина Э.М. Грамматическая и смысловая структура русских инфинитивных предложений: Канд. дисс. М., 1973. С.81. 9

48. Фаликов И.З. Борис Рыжий. Дивий камень. М., 2015. - (Жизнь замечательных людей: Малая серия: сер.биогр.;вып. 86).

49. Шайтанов И. О. Борис Рыжий: последний советский поэт? //Дело вкуса. Книга о современной поэзии. М., 2007.

50. Щепин А. Г. Обращение в поэтической речи / А. Г. Щепин // Русская речь. -- 1976.

51. Якобсон Р.О. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика: сб. ст. переводы. М.: Радуга, 1983.