Сельское население Ставрополья накануне и в период массовой коллективизации: демографическое состояние, занятия и культурный облик

Работа из раздела: «История и исторические личности»

/

Сельское население Ставрополья накануне и в период массовой коллективизации: демографическое состояние, занятия и культурный облик

Содержание

• 1. Население Ставропольского и Терского округов по материалам переписи 1926 года
• 2. Миграции населения Ставропольского и Терского округов на рубеже 20-30-х годов XX века
• 3. 'Естественное движение' населения на Ставрополье в конце 20-х - начале 30-х годов XX века и отражение в переписях 1937 и 1939 годов изменений в демографической сфере ставропольского села, произошедших в годы коллективизации
• 4. Изменение культурного облика ставропольского села на рубеже 20х-30-х годов XX века
• Список источников и литературы

1. Население Ставропольского и Терского округов по материалам переписи 1926 года

Краткий обзор тематики исследований ученых-демографов и полученных ими результатов, представленный во введении, демонстрирует неоднозначность ситуации, сложившейся в исторической демографии. Получение учеными доступа к одним архивным документам при отсутствии других, где бы содержалась исчерпывающая информация о динамике населения 20 - 30-х годов, так как имели место плохой учет рождаемости и смертности, уничтожение статистических сводок, свидетельствующих о грубых нарушениях прав человека, сокрытие данных о жертвах голода 1932-1933 года и репрессий, осложняет изучение демографической ситуации в СССР, в целом, и в Ставропольском и Терском округах, в частности, на рубеже 20 - 30-х годов.

Наибольшие затруднения при изучении народонаселения в интересующих нас Ставропольском и Терском округах вызывает отнесение населения тех или иных населенных пунктов к определенной территории и связано это с частным районированием Ставропольского края.13 февраля 1924 года образовался Северо-Кавказский край с центром в городе Ростове, включавший, наряду с другими административными единицами, Ставропольскую и Терскую губернии. С октября того же года Ставропольская и Терская губернии были преобразованы в округа. Ставропольский округ состоял из десяти районов: Александровского, Благодарненского, Виноделенского, Дивенского, Курсавского, Медвеженского, Московского, Петровского, Туркменского и Ставропольского, а Терский округ из шестнадцати:

Александрийского, Арзгирского, Архангельского, Воронцово-Александровского, Георгиевского, Горячеводского, Ессентукского, Кисловодского, Левокумского, Минераловодского, Моздокского, Наурского, Прикумского, Прохладненского, Степновского, Суворовского [1]. Такое районное деление сохранится ко времени переписи 17 декабря 1926 года [2].

В современные границы Ставропольского края входили следующие районы, принадлежавшие на момент переписи 1926 года Ставропольскому и Терскому округам: Александровский, Благодарненский, Виноделенский, Дивенский, Курсавский, Медвеженский, Московский, Петровский, Ставропольский, Туркменский, Александрийский, Арзгирский, Архангельский, Воронцово - Александровский, Георгиевский, Горячеводский, Ессентукский, Кисловодский, Левокумский, Минераловодский, часть Моздокского, Прикумский, Степновский, Суворовский.

В 1928 году Александровский, Левокумский, Наурский и Суворовский, а в 1929 году Архангельский, Горячеводский, Кисловодский, и Степновский районы Терского округа были упразднены. Московский район Ставропольского округа в 1929 году был переименован в Изобильно-Тищенский. [3]

В 1930 году, в связи с решением Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров, в Северо-Кавказском крае русские округа были ликвидированы. Районы подчинили непосредственно краевым органам, окружные организации к 15 августа прекратили свою работу. [4]

10 января 1934 года Северо-Кавказский край был разделен на два края: Северо-Кавказский с центром в городе Пятигорске и Азово-Черноморский. Такое территориальное деление сохранялось и во время переписи 1937 года. [5] С 13 марта 1937 года Северо-Кавказский край стал именоваться Орджоникидзевским, с 26 марта его краевой центр был перенесен в г. Ставрополь. [6]

За период с конца 20-х годов до середины 30-х годов в демографической структуре деревни произошли огромные изменения. Один из важнейших источников, который наиболее полно может охарактеризовать демографическую ситуацию в сельской местности Ставрополья накануне коллективизации - Всесоюзная перепись населения 1926 года.3 сентября 1926 года вышло постановление ЦИК и СНК СССР о проведении Всесоюзной переписи населения.27 сентября было издано постановление ЦИК и Совнаркома РСФСР о мерах содействия успешному проведению переписи [7]. Согласно инструкции по производству переписи, она должна была производиться на всей территории СССР, кроме наиболее отдаленных местностей Крайнего Севера, в декабре 1926 года. [8]

Перепись началась 17 декабря 1926 года. В городах она длилась 7 дней, а в сельской местности - 14. Целью переписи был сбор сведений о наличном, а в городах - наличном и постоянном населении на 17 декабря. Ее результаты были опубликованы в 56 - томном издании. Перепись выявила, что на территории Советского Союза к середине декабря 1926 года проживало 147 027 915 человек. [9] Численность жителей Северо-Кавказского края была 8 363 491 человек, в том числе Ставропольского округа - 727 585 человек и Терского - 643 369 человек.

В Ставропольском округе находилось 1 027 сельских поселений и 667 148 сельских жителей, из них 6 494 - временно проживавших [10], в Терском - 1010 сельских поселений с 458 653 жителями [11] и в их числе 9 873 - временно проживавших. [12]

На территории Ставропольского округа был один город - Ставрополь и один поселок городского типа Изобильно-Тищенский, в которых проживало 8,3 % населения, поэтому данное исследование будет охватывать почти все население этого округа. В Терском округе было 8 городов и 1 поселок городского типа и сельское население составляло 71,3 %. [13]

Для Ставрополья была характерна концентрация населения в относительно крупных населенных пунктах. Очень незначительная часть сельского населения Ставропольского округа жила в небольших по размеру населенных пунктах с численностью жителей до 99 человек. Такие поселки составляли более 57 % всех сельских населенных пунктов и в них проживало примерно 2,5 % населения округа (20,7 % из этих 57 % - поселения с числом жителей менее 10 человек).14,8 % населения, или 98 527 человек, проживали в населенных пунктах с количеством жителей от 100 до 999 человек. Таких населенных пунктов в округе было 22,9 %.22,8 % сельского населения или 152 412 человек проживало в 5,3 % населенных пунктов и численность жителей от 1000 до 4999 человек. Остальные 369 583 жителя - это примерно 59,9 % - жили в крупных селах с населением от 5000 до 10000 человек и больше. Крупные села округа с населением свыше 5 тыс. человек составляли 14,8 % всех населенных пунктов сельского типа.

В Терском округе больший процент сельского населения проживал в мелких населенных пунктах. В округе 3,7 % населения проживало в 66 % населенных пунктах с числом жителей до 100 человек. Поселения с численностью до 10 жителей составляли 29 % всех населенных пунктов округа, но в них проживало 0,35 % населения. Количество поселков в 100 - 999 человек - 26,2 %. На них приходилось 16,3 % населения. Населенных пунктов в 1000 - 5000 человек - 4,6 % с 25,3 % жителей. Крупных сел в Терском округе было меньше, чем в Ставропольском - 3,2 % и в них проживало 54,7 % населения. [14]

Вышеприведенные данные имеют большое значение для рассмотрения вопросов, связанных с культурной революцией, так как всегда существовали сложности в медицинском и культурном обслуживании мелких хуторов.

Самым густонаселенным районом, по данным Краевого статистического управления, в Ставропольском округе был Московский (29,6 человека на 1 кв.км). Высокой плотностью населения выделялись также Медвеженский (27,7 человек на 1 кв.км), Петровский (25,9 человек на 1 кв.км), Александровский (21,4 человека на 1 кв.км), Курсавский (21,7 человека на 1 кв.км). Самая низкая плотность была в Туркменском районе - 2,3 человека на 1 кв.км. Сельские местности Терского округа по отношению к Ставропольскому имели меньшую населенность. В Ставропольском округе в целом на 1 кв.км приходилось 19,5 человек (по данным переписи 21,8 [15]), а в Терском 16. К густонаселенным в Терском округе можно отнести Горячеводскийский район (31,6 человек на 1 кв.км), Воронцово-Александровский (27,4 человека на 1 кв.км), Архангельский (23,9 человека на 1 кв.км), Минераловодский (23,8 человека на 1 кв.км.), Кисловодский (23,5 человека на 1 кв.км.), Суворовский (22,6 человека на 1 кв.км.), Прохладненский (21,9 человека на 1 кв.км.). В остальных районах, кроме Наурского и Арзгирского, плотность населения составляла от 11 до 20 человек на 1 кв.км. [16].

Анализ тендерной структуры показал, что в целом на территории СССР женское население численно превосходило мужское: женщины составляли 51,7 % населения (75 984 563 человека), мужчины - 48,3 % жителей (71 043 352 человека). Такая же ситуация складывалась и в отношении Северо - Кавказского края: 4 336 945 женщин (51,85 %) на 4 026 546 мужчин (48,5 %). [17] В сельской местности края процент женщин был выше и составлял 51,95 %. [18] В Ставропольском и Терском округах, по отношению к союзным и краевым показателям, разрыв в процентном соотношении мужчин и женщин был больше. В Ставропольском округе на 52,42 % женщин (381 393 человека) приходилось 47,58 % мужчин (346 192 человека), в Терском на 52,06 % женщин (334 930 человек) 47,94 % (308 439 человек) мужчин. В сельской местности обоих округов соотношение было следующим: 47,64% (317 855 человек) мужчин и 52,36 % (349 293 человека) женщин на Ставрополье и 48,09 % (220 557 человек) мужчин и 51,91% (238 096 человек) женщин в Терском округе. Необходимо отметить, что в сельской местности Ставропольского и Терского округов ситуация была лучше, чем в городских поселениях. В Ставропольском округе у городского населения разница в процентном отношении мужчин и женщин была больше на 0,75 %, в Терском - на 0,5%. [19]

На территории рассматриваемых нами округов проживало население 190 народностей. В целом в округах преобладало русское население. В Ставропольском округе в 1926 году русские составляли 68,1% (454 551 человек), в Терском - 81,9% (373 538 человек). В сельской местности Ставропольского округа 60,9 % (406 438 человек) населения были русские и прослеживалась тенденция роста доли русских в селах Ставрополья с 1897 года (в конце XIX русскоязычное население было представлено 52,15 %), в Терском 56,1 % (25 062 человека) (в отношении Терского округа данные переписей 1897 и 1926 годов трудно сопоставимы, так как с конца XIX века до 1926 года на территории бывшей Терской области было проведено несколько административных делений). Второй по численности национальностью были украинцы: 36,8 % (245 755 человек) в Ставропольском округе в целом и 35,9 % (239 697 человек) в сельской местности, 42,3 % (194 083 человека) в Терском округе и 35,2% (161492 человека) в сельской местности округа.

Статистические данные свидетельствуют, что доля украинцев к 1926 году на территории Ставрополья по сравнению с концом XIX столетия сократилась (в 1897 году переписью по селам Ставропольской губернии было зарегистрировано 39,91 % украинцев). [20] Кабузан В.М. приходит к выводу, что причина этого процесса заключается в постепенной ассимиляции украинцев русским населением. [21]

Значительную часть сельского населения в Терском округе составляли ш немцы - 3,5% (7 672 человека), осетины - 1,4% (6 438 человек) и армяне 1,08 % (4 967 человек). Остальные народности каждая по численности не превышала 1 % населения.

В сельской местности Ставропольского округа более 1 % составили только немцы - 1,2 %, причем их доля в сельской местности Ставропольского округа несколько увеличилась по сравнению с концом XIX века, на 0,18 %. [22]

Что касается распределенности населения по народностям в районах, входящих в современные границы Ставропольского края, то русское население преобладало в сельских поселениях Александровского (92,2 %), Благодаренского (около 81 %), Медвеженского (58,9 %), Московского (94,4 %), Петровского (58,8 %), Ставропольского (89,1 %), Воронцово-Александровского (60,6 %), Георгиевского (58 %), Горячеводского (59,7 %), Минераловодского г (33,1 %), Прикумского (84,3 %), Александрийского (88,6 %) и Архангельского (75,8 %) районов.

Украинцы по численности населения занимали первое место в Виноделенском (74,3 %), Дивенском (69 %), Курсавском (80,6 %), Арзгирском (86,6 %), Ессентукском (88,6 %), Левокумском (51,5 %), Суворовском (54,2 %), Степновском (55,6 %) районах. Немцы не составляли большинства населения ни в одном районе, но проживали они преимущественно в Степновском (4 354 человека), Горячеводском (4 331 человек), Благодарненском (3 181 человек), Винодел енском (2 792 человека), Архангельском (1 640 человек), Ставропольском (989 человек) и Курсавском (400 человек) районах.

Четвертое по численности население Терского округа - осетины - были 4 расселены главным образом в Моздокском и Прохладненском районах, не принадлежащих на данный момент Ставропольскому краю.

Армянское население было разбросано по всем районам, кроме Ессентукского.66,9 % всего армянского населения Ставропольского и Терского округов, проживавших в сельской местности, было сконцентрировано в Степновском районе. Там их насчитывалось 3 717 человек и они составляли 13,82 % населения района.

Особо среди населения необходимо выделить туркмен. В Терском округе они были немногочисленны, но в Ставропольском по численности стояли на четвертом месте и проживали преимущественно в Туркменском районе. Их количество в сельской местности округа составляло 4 054 человека.

Кроме того, на территории округов жили: ногайцы, белорусы, цыгане, евреи, калмыки, кабардинцы, литовцы, латыши и т.д. В селах Ставропольского Терского округов переписью также были учтены 795 иностранцев. [23]

ставропольское село коллективизация перепись

Некоторые нерусские народности не владели своим языком или просто для общения использовали языки других народов. Например, более чем две трети украинцев Ставропольского округа говорили на русском языке. Но греки, немцы, эсты, калмыки, цыгане, туркмены и ряд других народностей говорили на своем родном языке и это затрудняло управление ими. [24] В частности, <* один из двадцатипятитысячников, Фролков Л.У., жаловался, что трудно ему вести среди населения какую-либо работу, так как местные жители говорили на немецком языке, а он его не знал. [25]

Довольно часто уровень грамотности у представителей нерусских национальностей был выше, чем у русских. Например, в Ставропольском округе у эстов процент грамотности был 79,7 %, у немцев 54 %, а у русских 35,9 %. [26]

Переписью 1926 года учитывались в качестве этнической группы и казаки. Принадлежность к казацкому населению регистрировались на личных листках путем дополнительного ответа на вопрос о народности. Является ли гражданин казаком, или не является, определял сам опрашиваемый, как и в случае с народностью, с той лишь разницей, что при установлении, к какой народности относится человек, согласно инструкции, не достаточно было удостоверится беглым ответом, а необходимо было при помощи дополнительных вопросов выяснить его действительное происхождение. [27]

В сельской местности Ставропольского округа к казакам себя отнесли 7 867 человек, из них женщин - 4 105 человек, мужчин - 3 762 человека. Большая часть казацкого населения концентрировалась в Александровском районе. Там проживало 38,7% казаков округа, 13,5% казацкого населения приходилось на Ставропольский район, 11,8 % - на Курсавский, 10,77% - на Виноделенский, 25,2 % были разбросаны по остальным шести районам. [28]

Что касается возрастной структуры населения изучаемых округов, то необходимо отметить, что в некоторых возрастных группах прослеживались аномалии. Согласно данным переписи, первая возрастная группа, в которой четко проявлялась диспропорция - это дети от 4 до 11 лет. Если принять количество детей сельской местности Ставропольского округа, которым на 17 декабря 1926 года не исполнилось еще одного года за 100 %, то детей, которым был 1 год по отношению к младенцам, было 72,3 %, 2 года - 65,5 %, 3 - года 72,3 %, 4 года - 42,6 %, 5 лет - 47,9 %, 6 лет - 48,7 %, 7 лет - 37,3 %, 8 лет - 44,7 %, 9 лет - 34,2 %, 10 лет - 45,4 %, 11 лет - 48,1 %, 12 лет - 76,6 %, 13 лет - 66,7 %.

В Терском округе процентное соотношение детей было ровнее, но тенденция прослеживалась та же. Детей 1 года было 85,2 % от числа младенцев, 2 лет - 87,7 %, 3 лет - 81,4 %, 4 лет - 56,1 %, 5 лет - 58,6 %, 6 лет - 61,3 %, 7 лет - 43,8 %, 8 лет - 52,6 %, 9 лет - 42,6 %, 10 лет - 52,8 %, 11 лет - 52,7 %, 12 лет - 85,4 %, 13 лет - 76,7 %. [29] Деформация объяснима годами рождения. Те, которым в 1926 году исполнилось 4-11 лет, родились в период между 1915 и 1922 годами, то есть во время Первой мировой и Гражданской войн.

Отчасти на общие показатели процентного соотношения детей разных возрастов влияла текущая детская смертность. Но главной причиной снижения рождаемости были военные действия, уход на фронт мужского населения. Двенадцатилетние дети родились 1914 году, в первый год первой мировой войны, но зачаты были в 1913 году, поэтому резкое падение рождаемости началось с 1915 года, а высокая рождаемость в 1914 году, по сравнению с 1913 годом, демонстрирует поступательное развитие страны накануне войны. За мировой войной началась гражданская, и кульминацией стал голод 1921 года, следствием которого была низкая рождаемость в 1922 году. Но введение НЭПа в 1921 году сказалось на последующем улучшении демографической структуры села. С 1923 года стала расти рождаемость.

Катаклизмы, случившиеся в России в первом - начале второго десятилетия XX века, оказали влияние на половозрастную структуру общества. Увеличение диспропорции в процентном соотношении мужского и женского населения в сторону уменьшения численности мужчин начиналось с возрастной группы 20-24 лет. Материалы переписи показывают, что в сельской местности Ставропольского округа женское население этой группы составляло 54,1 %, а мужское - 45,9 %, в то время как в группе 15-19-летних соотношение было 52,6 % и 47,4 %, у 10-14-летних - 50,4 % и 49,6 %. В возрастной группе 20-24 лет значительная диспропорция наблюдалась у молодых людей 22-24 лет. Среди двадцатидвухлетних мужчин было 42,2 %, женщин - 57,8 %, среди двадцатитрехлетних мужчин - 39,2 %, женщин - 60,8 %, среди двадцатичетырехлетних - 45,65 % мужчин и 54,35 % женщин. [30] Мужчины, которым в 1926 году было 22 года и больше, участвовали в военных действиях и этим объясняется диспропорция в соотношении полов. Войны также сказались на половой структуре более зрелых возрастов.

В Терском округе доля мужского населения была немного больше, но тенденция была также ярко выражена: двадцатидвухлетние - 47,7 % мужчин и 52,3 % женщин, двадцатитрехлетние - 43 % мужчин и 57 % женщин и двадцатичетырехлетние-46,1 % мужчин и 53,9 % женщин. [31]

На результаты переписи 1926 года по вопросу семейного положения повлиял принятый 19 ноября 1926 года 'Кодекс законов о браке, семье и опеке', который признал фактический брак, то есть уравнял фактический и зарегистрированный браки. [32] Кроме этого, согласно новому Кодексу, брачный возраст для женщин, установленный 'Кодексом законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве' от 16 сентября 1918 года, поднимался с 16 до 18 лет [33], но нововведение было сделано за месяц до переписи, поэтому сколько-нибудь значительных последствий не имело, особенно в традиционном обществе. Брачный возраст для мужчин остался на уровне 18 лет.

В сельской местности традиционно были распространены ранние браки, в первую очередь среди женщин. В Ставропольском округе к 17 декабря 1926 года в браке состояли 1,8 % женщин пятнадцати лет, 1,2 % - шестнадцати лет, 10,2% - семнадцати лет, 30,7% - восемнадцати лет и более половины девятнадцатилетних - 55,3 %. В городе не было зарегистрировано ни одного брака среди жительниц 15 лет, среди шестнадцатилетних замужем был 1 % женщин, среди семнадцатилетних - 5 %, восемнадцатилетних - 14,9 %, а среди девятнадцатилетних - менее трети - 28,7 %. Среди мужского населения сельской местности 0,1 % пятнадцатилетних имели семью, в городах таких ранних браков зарегистрировано не было. В 18 лет 14,1 % мужчин сельской местности были женаты и в 19 лет - 40,5%). В городских поселениях 2% восемнадцатилетних и 6,4 % девятнадцатилетних мужчин имели семью (все расчеты о количестве браков даны без учета распавшихся семей). [34]

Разводы в сельских семьях были достаточно редким явлением, хотя их количество в советский период, по сравнению с дореволюционным, значительно увеличилось, что связано с проводившейся в советском государстве политикой по изменению роли женщины в семье, обществе и производстве. Если переписью населения Российской империи 1897 года по уездам (без городов) Ставропольской губернии было зарегистрировано 79 разведенных мужчин и 58 разведенных женщин [35], то переписью 1926 года по сельской местности Ставропольского округа было зарегистрировано уже 676 разведенных мужчин и 1 872 разведенные женщины [36].

Разводы чаще случались в молодых семьях и были более характерны для города. В 20-е послевоенные годы разведенные мужчины быстрее создавали новые семьи, поэтому количество разведенных женщин было значительно больше, чем количество разведенных мужчин (хотя повышенная мужская смертность во время войн и голода не дает возможности объективно охарактеризовать происходившие процессы), следовательно, о распространенности разводов можно судить по количеству ставших свободными в результате бракоразводного процесса женщин.

В Ставропольском округе в городе 4,6 % женщин семнадцати лет от числа сверстниц, состоящих или состоявших в браке, были в разводе. Этот процент снижался среди восемнадцатилетних до 0,8 %, но затем увеличивается в более старших возрастах, достигнув пика среди двадцатитрехлетних, составив 6,2 %. Количество разведенных женщин старше 23 лет с годами уменьшалось, имея в разных возрастах некоторые колебания, не нарушавшие общей тенденции. В селе среди женщин самый высокий процент разведенных был у двадцатидвухлетних - 2,8 %.

Среди мужского населения в городе наибольший процент разведенных был в возрастной группе 18-19 лет. Переписью зарегистрировано, что на восемнадцатилетних приходилось 13 состоящих в браке и один разведенный, что составило 7,14 %, на девятнадцатилетних 35 браков и один разведенный - это 2,8 %. В сельской местности максимальный процент разведенных к числу состоящих в браке сверстников - 1,6 % - у девятнадцатилетних. [37]

Доля вдов в сельской местности была меньше, чем в городе, но везде достаточно высокой. Причина - войны и голод первых двух десятилетий XX века. В селах Ставропольского округа численность вдов резко возрастает среди двадцатипятилетних. В возрастной группе 24 лет зафиксировано 2,4 % вдов по отношению ко всем заключавшим брак в этом возрасте. У двадцатипятилетних эта цифра увеличивалась до 4,3 % и продолжала расти в старших возрастных группах. Среди двадцативосьмилетних было уже 6,9 % вдов, среди женщин 30-34 лет-10,8%.

Доля вдовцов, как и разведенных, значительно ниже. В группе 20-39 лет в селе она не превышала 0,8 % (20-21 год - 0,3 %, 24-26 лет - 0,5 %), а городе 1,3 % (22 года - 0,2 %, 25-26 лет - 0,6 %, 27-28 лет - 0,3 %, 29 лет - 1,3 %). [38]

В Терском округе демографическая ситуация мало отличалась от той, которая складывалась в Ставрополье, но были и свои особенности: большее количество браков среди мужчин и женщин до 18 лет, резкий рост численности вдов с 22-23 лет, что связано с распространением ранних браков, больший процент состоявших в браке, за исключением мужчин сельской местности. [39]

Характеризуя занятость сельских жителей, прежде всего необходимо отметить, что в Ставропольском округе самодеятельными (то есть имеющими самостоятельный источник средств существования, включая стипендии, пенсии, доходы от сдачи в наем жилья и так далее [40]) были 394 519 человек (из которых 206 699 мужчин и 187 820 женщин) или более 59 % населения, а в Терском округе соответственно 251 526 человек или 54,8 % населения. [41]

Среди самодеятельных в сельской местности Ставрополья по главному занятию выделялся небольшой процент рабочих по сравнению с их долей в станицах Терского округа. Это было связано с исторически сложившимися особенностями Терского округа: большим количеством бедноты и безземельных среди казацкого населения, проживавшего в большом количестве в Терском округе, которым приходилось заниматься неземледельческим трудом, батрачеством, так как совмещение военной службы с занятием сельским хозяйством для экономически слабых хозяйств было не под силу и они чаще разорялись, большим количеством неземлеустроенных переселенцев [42], большим числом кустарей, рабочих, занятых на транспорте, и так далее из-за необходимости обслуживания курортов, городов и железнодорожной ветки. [43] В селах Ставрополья доля рабочих от общего числа самодеятельного населения составляла 3,5% (13 720 человек), из которых 59,2 % - это мужчины, 40,8 % - женщины, а в Терском округе 9,1 % (22 927 человек, из них мужчин 62,6 % и женщин 37,4 %). На Тереке была больше численность рабочих на сельскохозяйственных предприятиях (0,3 % самодеятельных работало на этих предприятиях, в отличие от ставропольских сельхозпредприятий, где было занято 0,1 % населения), в фабрично-заводской промышленности (0,2% против 0,1 % в Ставропольском округе), в кустарно-ремесленной промышленности (0,3 % против 0,1 %), на железнодорожном транспорте (0,4 % против 0,1 %) и на прочих видах транспорта (0,01 % против 0,001 %), в строительстве (0,02 % против 0,01 %), в учреждениях (0,04 % против 0,02 %), в торговле и кредитных заведениях (0,02 % против 0,01 %) и в некоторых других отраслях. [44]

После революции 1917 года, благодаря государственной политике в отношении батрачества и измельчению крестьянских хозяйств, количество наемных работников в частных хозяйствах уменьшилось, но вследствие введения нэпа такое явление как батрачество сохранялось. По переписи 1897 года в Пятигорском округе (без городов) Терской области из самодеятельного населения в качестве прислуги, поденщиков и т.д. работало 7,9 % жителей [45], в сельской местности Ставропольской губернии 5,4% (9 001 человек). [46] В 1926 году переписью по Ставропольскому округу в качестве наемных рабочих в крестьянских хозяйствах было зарегистрировано 1,9 % самодеятельных сельских жителей (7 506 человек), в Терском 4,8 % или 12 043 человека. [47]

Процент служащих по главному занятию в сельской местности Терского округа также был выше (2,2 % или 5 455 человек), чем в селах Ставрополья (1,6% или 6 420 человек) [48], поскольку в терских станицах была большая доля грамотного населения. Казаки заботились об открытии в своих станицах школ, чтобы их дети без различия пола смогли получить хотя бы небольшое образование, и, кроме того, родители считали обязательным посещение школы детьми до 13-14 лет [49]. Сельские общины Ставропольской губернии также организовывали школы, но в эти школы ходили преимущественно мальчики, а родители не считали регулярное посещение школы детьми важным занятием. [50] Из-за большей заботы об образовании в казацких станицах Терский округ лучше был обеспечен учителями.

Также терские станицы лучше были обеспечены врачами, так как традиционно с XVIII века на Северном Кавказе медицинским обслуживанием обеспечивалось прежде всего военное население [51]. Кроме того, большее количество медицинского персонала на Тереке было обусловлено и курортной зоной.

Служащих по основному занятию среди самодеятельных (без преподавателей, врачей, работников культурных учреждений, младшего обслуживающего персонала и работников гигиены, личной прислуги) в Терском округе было 0,64 % от численности населения, проживавшего в сельской местности, а в Ставрополье - 0,44 %. Служащие в обоих округах были представлены главным образом мужчинами (в сельском хозяйстве, например, 91,2 % по Ставропольскому округу и 93,5 % в Терскому) [52], что объясняется более высоким процентом грамотных мужчин (в селах Ставрополья по отношению ко всему сельскому населению округа грамотных мужчин было 22,98%, женщин - 12,9%, в сельской местности Терского округа мужчин - 24,54 %, женщин - 14,98 % [53]), так как родители в первую очередь отдавали в школу мальчиков, а к девочке традиционно было отношение как к будущей домашней хозяйке. Более того, мужчин обучали грамоте во время прохождения военной службы.

Из медико-санитарного персонала в селах Ставропольского округа в 1926 году было 29 врачей, 13 ветеринаров, 3 зубных врача, 164 фельдшера и акушерки. Медико-санитарный персонал состоял на 51,8% из мужчин и на 48,2 % из женщин, хотя сокращение разницы в процентном отношении мужчин и женщин в данном случае достигалось за счет большого числа (69 человек) женщин-санитарок и сиделок. В сельской местности Терского округа работали 52 врача, 11 ветеринаров, 6 зубных врачей, 142 фельдшера и акушерки, 26 фармацевтов, 8 медицинских сестер, 59 санитаров и сиделок. Несмотря на то, что в Терском округе медиков было больше, чем в Ставрополье, в обоих округах медицинское обслуживание было недостаточным. На одного врача в Терском округе приходилось 8 820 человек, включая младенцев, а на Ставрополье ситуация была еще сложнее: на 1 врача приходилось 23 005 человек. Если учитывать и фельдшерско-акушерский персонал, то на одного медицинского работника с высшим или средним специальным образованием в сельской местности Терского округа приходилось 2 364 человека, а в Ставропольском округе более 3 456 человек. [54]

В конце 20-х - начале 30-х годов из-за отсутствия возможности сразу обеспечить сельское население необходимым количеством медиков при организации полевых работ для колхозников по бригадам и единоличников из бедноты и середняков открывали пункты первой помощи, укомплектованные медиками-непрофессионалами (то есть лицами, окончившими кружки первой помощи, в том числе и ускоренные). Эти пункты должны были работать под наблюдением находившегося в ближайшем населенном пункте медперсонала. Лиц, подготовленных для оказания первой помощи, обеспечивали медикаментами от Здравотдела и Аптекоуправления. Кроме того, хутора, где не было медперсонала, пытались снабдить аптечками первой помощи. Предпринимались меры распространить общие знания по санитарии и гигиене среди всего населения [55]. На время полевых работ в сельские местности, не имевшие медицинских работников, из городов перебрасывали медперсонал, в крупные колхозы и места расположения МТС направляли передвижные зубоврачебные кабинеты [56] и так далее. Но всего этого было не достаточно, тем более что даже то, что было намечено в планах, не выполнялось. Медперсонал крайне редко посещал полевые бригады и обследовал столовые, кладовые. На Ставропольский район из дополнительного медперсонала был выделен врач - зубной, но только один и с передвижным кабинетом на 2 месяца. [57] В сельских школах Терского округа работал 731 учитель (учительский персонал в округе состоял на 60,9% из женщин и на 39,1 % из мужчин), в сельских школах Ставропольского округа было 1 075 учителей (из них 70,5 % - женщины и 29,5 % - мужчины). Преподавательский состав в количественном отношении не удовлетворял потребности деревни в тот период. В сельской местности Терского округа один учитель приходился на 184 ребенка 7-18 лет, что лишь на немного лучше ставропольских показателей. В Ставропольском округе один учитель приходился более чем на 187 детей. Причиной и следствием этого была низкая грамотность населения сельской местности. В городских поселениях Ставропольского округа в этот период приходился один учитель на 41 ребенка, а в Терском округе один учитель на 64-65 детей. [58]

Частнопрактиковавшие врачи и учителя ситуацию с медицинским обслуживанием и образованием в сельской местности коренным образом изменить не могли. В Ставропольском округе к лицам свободных профессий в 1926 году относились 1 зубной врач, 14 фельдшеров и акушерок, 16 учителей, в Терском округе 1 врач, 2 зубных врача, 8 фельдшеров и акушерок, 7 учителей. В городских же поселениях Терского округа, например, к 247 врачам, 29 зубным врачам, 182 фельдшерам и акушеркам, работавшим в государственных учреждениях, добавлялись из частнопрактикующих 13 врачей и ветеринаров, 26 зубных врачей, 17 фельдшеров и акушерок. [59]

Хозяев Терского округа, использовавших в своих земледельческих, скотоводческих и садовых хозяйствах наемный труд, было почти в два раза больше, чем в Ставропольском округе и они составляли 10,2 % от общего количества хозяев, занимавшихся сельским хозяйством с привлечением и без привлечения рабочей силы со стороны и членов артелей. Всех хозяев, прибегавших к найму рабочих было также почти в два раза больше, чем в Ставропольском округе и они составляли 3 % от общего числа самодеятельных в сельской местности, на Ставрополье же их было 1,4 %. Причем из всех хозяев, использовавших наемный труд в Терском округе, 96,5 % - это земледельцы, скотоводы и имевшие огороды и сады, а 3,5 % - владельцы различных мастерских, кондитерских т.д. Женщины-владельцы хозяйств, мастерских, кондитерских и т.д., где привлекались наемные рабочие, составляли 13,6 %. [60]

В Ставропольском округе также основная масса наемных рабочих приходилось на сельское хозяйство и из всех хозяев, имевших в своих хозяйствах наемных рабочих, 96,5 % были владельцами садов, огородов, земледельцами и скотоводами. [61]

НЭП способствовал развитию в 20-е годы кустарно-ремесленного производства. Как уже было сказано, местоположение Терского округа способствовало тому, что там было больше ремесленных мастерских, булочных и так далее, тем не менее, в Ставрополье предпринимательство также развивалось: в сельской местности Терского округа было 1 163 владельца башмачных и сапожных мастерских, 648 владельцев швейных мастерских, 58 владельцев хлебопекарен и кондитерских, 62 владельца гончарных и горшечных мастерских и так далее, в селах Ставропольского округа было 773 владельца башмачных и сапожных мастерских, 652 хозяина швейных мастерских, 46 владельцев хлебопекарен и кондитерских, 17 владельцев гончарных и горшечных мастерских.

В сельской местности Ставропольского и Терского округов в 1926 году была примерно равная доля хозяев, использовавших в хозяйствах или на частных предприятиях только труд членов семьи и членов артелей. В Ставропольском округе это было 25 % самодеятельных (25 % - 98 790 человек, 87,9% мужчин и 12,1% женщин; 99% представителей этой категории, занимались сельским хозяйством, а остальные 1 % - хлебопечением, кузнечным и слесарным делом, строительством, извозом, торговлей и т.д.), в Терском округе - это 25,5 % самодеятельного населения.4,2 %, самодеятельных в сельской местности Ставропольского округа, а в Терском округе 4,3 % были отнесены переписью к категории одиночек (занимались они преимущественно сельскохозяйственным трудом).63,3 % сельского населения Ставрополья являлись членами семьи, помогавшими в ведении хозяйства; в Терском округе доля не имевших своего хозяйства, а помогавших, была несколько меньше - 54,7 %. [62]

Выше приведена классификация самодеятельного населения по главным занятиям, но если учитывать и побочные занятия, то процент вовлеченности населения в различные отрасли производства и культуры увеличится. Например, в Терском округе, этот процент вовлеченности по отраслям возрастет на 5 %, к имеющему количеству учителей и медицинского персонала, дополнительно прибавляются 11 фельдшеров, 5 медработников, 22 учителя и т.д. Но это, опять-таки, не влияло коренным образом на ситуацию с медициной и образованием. В качестве учителей-совместителей могли работать агрономы и медики. Во-первых, на побочный вид деятельности выделялось значительно меньше времени, а, во-вторых, отсутствие необходимых знаний влияло на качество работы. [63]

Таким образом, анализ переписи 1926 года позволяет раскрыть демографическую структуру советского общества накануне коллективизации, что в последующем поможет оценить, насколько преобразования в деревне в конце 20-х - начале 30-х годов повлияли на демографию села. Состояние демографической структуры сельской местности Ставрополья в середине 20-х годов XX века определялось событиями первых двух десятилетий столетия. Войны и голод 1921 года определили диспропорцию в численности мужского и женского населения. Значительная диспропорция наблюдалась также и в возрастной структуре.

Политика советской власти в первые годы своего существования способствовала трансформации традиционной крестьянской семьи, в первую очередь изменению роли женщины в семье, что вызвало увеличение количества разводов по сравнению с дореволюционным периодом и фактическое повышение брачного возраста для женщин.

Что касается классификации сельского населения Ставропольского и Терского округов по роду занятий, то особо следует отметить, что большая часть жителей занималась сельским хозяйством, причем основная доля проживавших в селе являлась членами семьи, помогавшими в хозяйстве. Крайне малочисленными, особенно на Ставрополье, были прослойка интеллигенции и доля рабочих. В селе в середине 20-х годов одновременно с промышленными государственными предприятиями существовала и кустарная промышленность, компенсировавшая до некоторой степени недостаточный выпуск товаров народного потребления госпредприятиями.

2. Миграции населения Ставропольского и Терского округов на рубеже 20-30-х годов XX века

Коллективизация, раскулачивание и последовавший за ними голод стали не только причиной уменьшения естественного прироста населения, но и причиной массовых миграций населения. На усилившиеся в конце 20-х - начале 30-х годов миграционные процессы обращали внимание в 30-е годы в ЦУНХУ. И.А. Краваль в отчете И.В. Сталину и В.М. Молотову об итогах переписи 1937 г. писал, что численность городского населения в 1937 г. выросла до 51,9 млн. человек против 26,3 млн. человек, зарегистрированных переписью 1926 г. По его словам 'таких темпов роста городского населения (удвоение за 10 лет) не знает и не знала ни одна страна в мире', так как 'удельный вес городского населения во всем населении вырос до 31,2 % против 17,9% в 1926 г.' [1]. Краваль И.А. в отчете также приводил данные о количестве городских поселений (городов, рабочих поселков, поселков городского типа): с 1926 г. по 1937 г. их численность увеличилось с 1 925 до 3 208.

Одновременно Краваль отмечал, что с ростом числа городов шел процесс их укрупнения. В 1926 г. было 86 городов с населением более 50 тыс. человек, а в 1937 г. их стало 159, по переписи 1926 года было 3 крупных города с численностью жителей более 500 тыс. человек, а за 10 лет их стало 8. [2]

О высокой мобильности населения в конце 20-х - 30-е годы в своих исследованиях также пишут Е.А. Осокина [3], М.М. Горинов [4] и многие другие современные исследователи.

Сложность в изучении переселенческих процессов вызывается плохим учетом населения. Начальник УНХУ РСФСР Н. Соловьев и начальник сектора учета населения и здравоохранения И. Гуревич в 1934 г. отмечали, что принятие или корректировка местных исчислений в отношении сельского населения затруднены вследствие того, что не выявлена численность выбывших из села. Почти ни на одной территории, куда они, как указывается, выбывали, их не учитывали. Новые же миграционные процессы затрудняли устранение разрыва между местными данными и расчетами по РСФСР [5].

И.А. Краваль в 1937 г. обращал внимание на то, что ошибки в расчетах численности населения по отдельным территориям происходят из-за 'никуда не годной' организации системы прописки и выписки, осуществляемой органами милиции, и полного отсутствия учета механического движения населения в сельской местности [6].

Тем не менее, в органах статистики имеются некоторые материалы о миграции населения, которые позволяют, в общем, охарактеризовать механическое движение населения на рубеже 20-х - 30-х годов.

Согласно статистическим данным, переселенческие потоки особенно усилились в период жесткого нажима на крестьянство, связанного с проведением коллективизации. Необходимость обобществления скота, посевов, урожая и инвентаря приводила к тому, что часть населения предпочитала распродать свое имущество и переселиться либо в села других районов, либо в города. В 1930 г. в города РСФСР (материал представлен по 82 городам) прибыло 3 367 226 человек, причем 2 102 579 из них, или 62,44%, были из сельской местности, 166 205, или 4,94%, - неизвестно откуда, а остальные 1098 442 человека или 32,62 % - переехавшие из города в город. [7] В 1931 г., после первой крупной волны раскулачивания и сокращения количества единоличных хозяйств, миграционный поток уменьшился. В этот год в городах по республике (сводка дана по 92 городам, включая Москву и Ленинград) осело 2374,3 тыс. человек. В 1932 г. количество переехавших в города из сельской местности и других городов продолжало сокращаться и составило 1 686,9 тыс. человек [8]. Навстречу переселенческому потоку из сел в города шел другой - из городов в сельскую местность. В течение 1930 г. из 82 городов РСФСР выбыли 1 754 210 человек. Из них в села отправились 836 815 человек или 47,7 % переселенцев, в другие города - 744 822 человека или 42,46 % жителей [9]. Среди уезжавших из городов были крестьяне и представители других категорий населения, ранее бежавшие из деревни, но не сумевшие устроиться на новом месте. Возвращалась часть населения из городов еще и потому, что преследование бывших зажиточных и кулаков продолжалось и в городах, не говоря о воевавших на стороне белой гвардии, служителях культа и их родственниках и т.д. Таким образом, механический прирост населения 82 городских поселений в 1930 г. составил 1 613 016 человек, то есть 47,9 % от количества прибывших и преимущественно за счет сельских жителей [10]. В 1931г. механический прирост населения по 300 городам РСФСР был 3 053 079 человек или 50,1 % от числа прибывших и 18% от числа в этих городах жителей. В 1932 г. население 300 городов выросло на 2 538 791 человека, то есть, это 39,6 % приехавших и 14,2 % от численности городского населения в 1932г. [11]

По Северо-Кавказскому краю также наблюдался рост населения городов и также главным образом за счет селян. В первую очередь эти города заселяли жители края. В 1931 г. большинство, 38,1 %, переехавших на место жительства в города края были жителями сел Северного Кавказа и 5,23 % приехали из сельской местности других областей и краев страны.

В 1932 г. уже 39,18 % от числа прибывших в городские поселения края составляли местные сельские жители и 6,78 % являлись переселенцами из сел других областей. В 1933 г., в связи с вводом с 1932 года паспортной системы, установлением заградительных отрядов, а также в связи с тем, что большинство потенциальных беженцев было репрессировано и коллективизировано, основная часть не желавших мириться с новыми порядками или опасавшихся за свою жизнь и жизнь членов своей семьи из-за репрессий уже поменяли место жительства, миграционный поток сократился. Но в этом году появилась еще одна причина, обусловившая высокий уровень мобильности населения - это голод.30,8 % переселившихся в города Северо-Кавказского края в 1933 г. были сельскими жителями края и 5 % - выходцы из сел других регионов. С началом стабилизации обстановки в деревне в 1934 г. (прекращение массового раскулачивания и голода) количество переселенцев из сельской местности края сократилось до 23,35 % от общего числа мигрантов, при этом возросла численность прибывавших в города Северного Кавказа из сел других территорий страны [12].

Межкраевые переселенческие потоки были не менее многочисленны, чем внутрикраевые. На Северном Кавказе в 1931 г.42,57% всех менявших место жительства покинули пределы края, причем 39,56 % из них переехали в города (3,42 % в Ленинград, 8,43 % в Москву, 6,4 % в города УССР, 5,69 % в города ЗСФСР и т.д.), а остальные 3,01 % - в сельские местности (из 57,43 % внутрикраевых переселенцев, 35,67% отправлялись в города и 21,76% - в села). С 1932 г. количество покинувших пределы края превысило количество внутренних мигрантов. В 1932 г. из Северо-Кавказского края выехало 52% всех переселенцев и 48,17% из них предпочли сельской местности городские поселения (9,94 % выбрали в качестве нового места жительства Москву, 3,95 % - Ленинград, 9,32% - города УССР, 5,41% - города ЗСФСР) (из 48% оставшихся в крае 24,17 % осели в городах и 23,83 % в сельской местности). Во время голода 1933 г. из Северо-Кавказского края в другие области уехало уже 53,21 % всех мигрантов (49,7% в города и 3,5 % в сельскую местность). Из городов, куда преимущественно ехали жители с Северного Кавказа продолжали оставаться, в первую очередь, Москва, во вторую, - города УССР.23,22 % внутрикраевых мигрантов переселились в города и 23,57 % расселились по сельской местности. В 1934 г. за границу края выехало 54,04% всех переселенцев. Частично повышение процента выезжавших могло дать разделение в январе 1934 г. Северо-Кавказского края на Северо-Кавказский и Азово-Черноморский края, так как теперь переезжавшие в Азово-Черноморский край также считались межкраевыми мигрантами. Поток переселившихся в Москву продолжал расти и составил 10,78 %. Процент выбывавших в села краев и областей СССР также рос после 1933 г. и в 1934 году достиг цифры 6,05 %. [13]

Показательно, что всех переселенцев с Северного Кавказа, но особенно горожан, привлекали не просто города, но промышленные центры. Кроме уже упоминавшихся Москвы (из переехавших на место жительства переселенцев-горожан в Московскую область 83,3 % осели в Москве) и Ленинграда (84,4 % выбывавших из городов края устроились в Ленинграде) мигранты из городов направлялись в Центрально-Черноземную и Уральскую области, в Дагестанскую АССР, Крымскую АССР, в Нижневолжский край. Сельское население уезжало, главным образом, в Ленинградскую область (56,9 % в г. Ленинград), Московскую область (82 % - в г. Москву), Нижневолжский край, Дагестанскую АССР [14].

Одним из отрицательных моментов миграции было то, что из сел уходило население преимущественно рабочего возраста - 23-44 лет. По данным Ставропольского окружного статистического бюро, на начальном этапе коллективизации (данные представлены за декабрь 1928 - апрель 29 г.) из прибывших в г. Ставрополь из сел округа 922 человек 921 человек относился к возрастной группе 16 лет и старше и только 1 переселенец был моложе 16 лет. [15]

Такая же ситуация с возрастным составом мигрантов складывалась и в последующие годы. О возрастной структуре населения страны, покинувшего сельскую местность можно судить из следующей таблицы [16]:

Возрастные группы 1931 год (без БССР) 1932 год Выбыли из села (в %) Выбыли из села (в %) от рождения до 11 лет6,177, 19

12-17 лет7,026,33

18-22 года28,7229,54

23 - 44 года46,0744,77

45 - 59 лет8,968,66

60 лет и старше3,063,51

Из приехавших на новое место жительства из сельской местности в общем по РСФСР во всех возрастных группах, кроме двенадцати-пятнадцатилетних, шестидесятилетних и старше, преобладали мужчины. [17] Особенно большой процент мигрировавшего мужского населения был среди сельских жителей 18-49 лет, что еще более ухудшало обстановку с численностью мужчин в сельской местности, поскольку, как уже говорилось выше, начиная с возрастной группы 22-23 лет, численность мужчин резко сокращалась. Половозрастная структура мигрантов представлена в таблице, составленной ЦУНХУ [18]:

Большой процент в числе уезжавших мужского населения молодых возрастов в потенциале ухудшал демографическую ситуацию. Если вывоз родителями мальчиков до 5 лет серьезной проблемы не составлял, так как, согласно переписи 1926 г., по Ставропольскому округу в этом возрасте численность мальчиков была больше, чем девочек на 1 %, то в более старших возрастах сокращение числа мальчиков и юношей отрицательно сказывалось на процентном соотношении полов. Процент мужского населения старше 5 лет, за некоторым исключением, был меньше, чем процент представительниц женского пола и, начиная с семилетнего возраста, стабильно снижался [19].

Приезжавшее на место жительства в сельскую местность население также было преимущественно рабочего возраста 20-44 лет. Представителей этой возрастной группы по РСФСР в 1934 г. в села приехало 66,08 %, молодежь 18-19 лет составила 8,5 % переселенцев. Детей до 11 лет из новоселов было 6,12 %, подростков 12-15 лет 1,86%, молодых людей 16-17 лет 3,8%. Среди переселенцев большой процент составляло население старших возрастов: 4,55 % - люди 45-49 лет и 5,83 % - люди 50-59 лет [20].

Если сравнивать количественно-возрастные показатели мигрировавших, то оказывается, что в 1934 г. из сел уехало 19,27% жителей до 17 лет, а приехало 11,06 %, 67,24 % уехавших из сельской местности составляли жители 18-44 лет, а приехало в села 74,58% представителей этих возрастов. Процентное соотношение выбывших и прибывших старше 45 лет примерно одинаковое [21].

Среди приезжавших в села также преобладало мужское население. Особенно большая доля мужчин была в возрастной группе 20-44 лет. Согласно данным по возрастно-половой структуре мигрировавшего населения, по республике в 1934 г. из всех выехавших на место жительства в сельские местности мужчин этого возраста было 69,56 %, что на 8,09 % больше, чем выбыло; мужчины-новоселы 20-44 лет составляли 68,58 %, женщины 31,42 %. Количество привезенных мальчиков до 7 лет в процентном соотношении, по сравнению с девочками, почти не отличалось от увезенных - 50,3 % и разница в пользу уехавших составляла 0,4 %. Из возрастной группы 12-22 лет доля выбывших юношей и молодых людей по отношению к выехавшему женскому населению была меньше прибывших и разница колебалась от 0,2 % среди 12-15-летних до 8,1 % в возрасте 20-22 лет. Гораздо больший процент мужчин, чем женщин, приезжал в сельскую местность, по сравнению с уехавшими в возрасте 45-59 лет. Разница между прибывшим и выбывшим мужским населением колебалась от 5,94% до 6,16%. Начиная с 60-летнего возраста, среди приезжих преобладали женщины. [22]

Но приезжавшее в села население не могло компенсировать выбывавшее, так как оседало в сельской местности меньше приезжих, чем уехало, тем более, что приведенное выше процентное соотношение половозрастных показателей не равнозначно количественному. [23] По исправленным (с поправкой на недоучет) данным 1934 года в сельской местности Северо-Кавказского края после переезда и неоднократных переездов в городе осело 27,4 тыс. сельских жителей края и других областей, а население сел и деревень на Северном Кавказе не увеличилось, а уменьшилось на 17,8 тыс. жителей. [24]

Итак, миграции было подвержено, прежде всего, самодеятельное население. В 1934 г. по РСФСР по отчетным данным они составили 71 % переселенцев из села. Среди покидавших сельскую местность были главным образом рабочие - это 62,8 % самодеятельных (строители, чернорабочие и т.д.). Второй группой по мобильности были служащие - 13 % переселенцев (в их числе была личная прислуга). Третьей многочисленной группой в миграционном потоке были учащиеся - 9 %, четвертой - обслуживающий персонал - 7,8 %. [25] Из приезжавших в сельскую местность самодеятельные составили 80%, из них рабочих было 64,3%, служащих 13,5%, младшего обслуживающего персонала 8,5 %, учащихся 7,1 % и т.д. [26]

Необходимо отметить, что помимо стихийной миграции государством проводилась и плановая. Плановая миграция была частью внутренней политики государства по социалистическому переустройству страны. Переселение происходило в Российской Советской Республике и сразу после революции, но его скорее можно назвать стихийным, так как государство почти не принимало в этом никакого участия и не имело плана проведения переселенческих мероприятий. Первые плановые переселения начали проводиться при отсутствии переселенческих организаций. Впервые переселение в соответствии с планом было предпринято в Поволжье в 1924-1925 г. Цели и задачи переселения в советском государстве определялись в постановлении Совета Труда и Обороны от 17 октября 1924 г. Основной целью проведения переселенческих мероприятий называлось увеличение сельскохозяйственной и промышленной продукции в стране, достичь которое предполагалось путем вовлечения в хозяйственный оборот необжитых земель, рационального расселения населения и эксплуатации естественных богатств заселяемых районов. Организации, которые должны были заниматься мероприятиями, связанными с переселением, на районном уровне начали создаваться с 1926 г. До 1929 г. производили переселение на Дальний Восток, в Сибирь, на Урал, в Поволжье, в УССР, Карело-Мурманский край, Муганскую степь Азербайджанской ССР, в Северо-Кавказский край, а также незначительные переселения в Крым, Дагестан, Белоруссию и т.д. Часто это были местные расселения.

Организация переселений была связана с большой аграрной перенаселенностью некоторых районов. [27] Во Всероссийском переселенческом комитете был разработан пятилетний перспективный план переселенческих мероприятий на 1928-1933 гг. [28] В плане говорилось, что в Грузии избыточное население составило 500 тыс. человек, на Украине из 16,7 млн. жителей 7,2 млн. - это избыточный труд, в перенаселенных районах РСФСР из 49,2 млн.14,5 млн. жителей являлись лишними и т.д.; проведение же землеустройства без повышения трудоемкости хозяйства, машинизации и коллективизации будет иметь результатом высвобождение еще большего количества свободных рук. Часть населения уходит в город, а промышленность его не поглощает и растет безработица. Поэтому выход из ситуации, по мнению составителей 'Пятилетнего перспективного плана.', - это развитие промышленности, интенсификация сельского хозяйства, переселение и, в редких случаях, введение в оборот бросовых земель и осушение болот. Самый приемлемый в ближайшие 5 лет способ - переселение, и в связи с этим в плане предполагалось начать переселение в недонаселенные районы некоторых контингентов безработных и стоящих на учете на бирже труда, способных при содействии государства к организации и ведению хозяйства. Необходимых рабочих и ремесленников (кузнецов, шорников и т.д.) намеревались набирать на городских биржах труда, ослабляя напряженность в городах. Устройство новых поселений считали удобным тем, что в них хозяйство собирались строить сразу на социалистической основе. [29] Характерно, что речь не шла о стопроцентной коллективизации переселяемых. К концу первой пятилетки предполагалось коллективизировать не менее 50 % хозяйств, правда на государственном уровне еще не говорилось и об обязанной коллективизации всего населения, даже в течение пятилетки. [30] Но в этом же документе была фраза о том, что организационно-финансовая сторона полностью в руках государства, и это облегчит коллективизацию. [31]

Далее в плане указывалось, что для проведения переселенческих мероприятий нужны деньги, а их не хватает (вместо необходимых 32 млн. на первый год пятилетки имелось лишь 23,5 млн.) и от этого страдает организация переселенческого дела. В результате многие переселенцы возвращаются на прежнее место жительства. В 1925/26 г. возвратилось 20,9 % переселившихся, в 1926/27 г. - 17,2%, в 1927/28 г. - 15,9%. Для содействия развитию переселенческого дела переселяемым предоставлялась финансовая поддержка при сборах к переезду и при обустройстве на новом месте. В отношении переселения на Северный Кавказ говорилось, что земельные ресурсы в крае исчерпаны и можно располагать лишь небольшой частью земель в Сальском, Терском и Шахтинском округах. Предполагалось устроить на этих землях ранее переселившееся и еще не устроившееся население, которое насчитывало 30-32 тыс. человек и вселить еще 56 149 человек; для первых 25 тысяч земельный фонд должен был подготавливаться на протяжении 1927/28 г., для остальных намечалось подготовить фонды в течение 1928/29 и 1929/30 годов. [32]

В 'Рабочем плане переселенческих мероприятий на Северном Кавказе, без Черноморья, на 1929-30 г.' ставились следующие цели на ближайший год:

1. обеспечение землей безземельных нацмен-беженцев и самовольцев, 2. 'укрепление хозяйственно-производственной базы переселенцев, организуемых в колхозы, как ранее осевших на фондах, так и вновь устраиваемых'. На подготовку земельных фондов и землеустройство Ставропольскому округу предварительно выделялось 3 500 руб. (на обустройство 2 800 га), Терскому 7 800 руб. (на обустройство 3 300 га). Все выделяемые средства должны были направляться только по колхозному сектору. Переселенцам предполагалось оказывать агрономическую помощь, поскольку они не были знакомы с новыми условиями ведения хозяйства, техническую помощь при строительных работах (своевременная доставка строительных материалов, техническое наблюдение за строительством, организация строительных работ самих переселенцев и наем квалифицированных рабочих и т.д.). Культурное обслуживание переселенцев (содержание школ, пунктов ликвидации неграмотности, книжных баз) должно было осуществляться за счет ассигнуемых по смете НКПроса средств. Всех новых переселенцев в 1929/30 году намечалось объединить в колхозы, а осевших коллективизировать к осени 1930 г. на 90 %. [33]

Во время проведения переселенческих работ оказалось, что неустроенные беженцы из числа национальных меньшинств были согласны получить землю, но при условии организации на ней индивидуальных хозяйств, а не колхозов. Упорство беженцев тормозило землеустройство. В итоге Северо-Кавказскому краевому исполнительному комитету пришлось пойти на временные уступки.28 мая 1930 года Президиум Крайисполкома принял постановление о возможности в виде исключения допустить переселение нацмен-беженцев в единоличном порядке с сохранением предоставляемых всем переселенцам льгот, в том числе и возможность получения ссудной помощи. [34]

Что касается Ставропольского и Терского округов, то по плану там предполагались следующие мероприятия: устройство в Терском округе семей юго-осетин из Грузии, оказание помощи алагинцам-беженцам в Прохладненском районе, армянам-переселенцам в Ставропольском и Терском округах. [35]

Одним из первых межкраевых переселенческих мероприятий должно было стать переселение нескольких тысяч человек из западной Грузии, вследствие избытка там населения. В постановлении второго пленума Всесоюзного переселенческого комитета от 5-6 июля 1927г. признали необходимым предварительно представить 40 тысяч га в Сочинском районе и Терском округе для вселения 48 тысяч человек из западной части Грузии.20 июня 1927г. ВЦИК своим постановлением утвердил это решение. Но в Сочинском районе земельные фонды готовы не были, и переселение было отложено. Президиум Всесоюзного переселенческого комитета 4 ноября 1927г. после заслушивания всех вопросов, связанных с этим переселением, постановил просить Народный комиссариат земледелия через Северо-Кавказское районное переселенческое управление выявить возможность выделения новых земель на Черноморском побережье и Северном Кавказе, учтя уже выделенные. [36] Северо-Кавказским РПУ было сообщено в НКЗ РСФСР, что в его распоряжении остался свободный земельный фонд в Терском округе, находившийся в северной засушливой части округа, и предназначен он был для расселения безземельных жителей края. Лучшие участки края уже были отданы группам осетин, евреев, тюрков, армян, безземельных терских казаков и другому неустроенному населению, а имеющиеся пустующие земли, по словам РПУ, по климатическим и географическим условиям могли быть не пригодны для переселенцев из Грузии. О наличии свободных земель РПУ могло сообщить только после проведения землеустройства уже проживавших в крае. Представители 60 семей из грузинского селения Чиори отказались от земель на севере Терского округа и претендовали на южные районы. [37] В итоге 89 семей, которые должны были быть переселены в Терский округ, получили земли в Прохладненском районе. [38]

Переселенцам на новом месте по плану оказывалась финансовая поддержка при обустройстве. Например, в Ставропольском округе она оказывалась армянам-беженцам, размещенным на Струковском участке Спицевского сельсовета. Их насчитывалось 27 дворов или 108 едоков. Сначала они были объединены в два товарищества по совместной обработке земли - им. Рыльского и 'Новая жизнь'. В 1928 г. товариществам были предоставлены кредиты на сельскохозяйственные машины, самообзаведение и т.д. в сумме 7 586 руб. После товарищества были слиты и преобразованы в колхоз 'Новая жизнь'. Колхозу выделялись кредиты для хозяйственного устройства. [39]

С конца 20-х годов одновременно со свободным переселением и землеустройством населения проходило и другое, принудительное, связанное с проведением коллективизации и раскулачивания. Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП/б/ 'О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации' [40], крестьян, отнесенных к категории кулаков, разделили на три категории. К первой категории относился 'контрреволюционный кулацкий актив', который подлежал немедленной ликвидации путем заключения в концентрационные лагеря, а к организаторам терактов, контрреволюционных выступлений, повстанческих организаций должна была применяться высшая репрессивная мера. Вторую категорию составляли наиболее богатые кулаки и полупомещики, подлежащие высылке в отдаленные районы страны или края, в котором проживали. Кулаки - представители третьей категории - должны были расселяться в своем районе на отводимых им территориях, за пределами колхозных хозяйств. Количество ликвидируемых кулацких хозяйств по всем основным районам определялось в 3-5 %. Выселению не подлежали семьи красноармейцев и командного состава армии. В постановлении ОПТУ было предложено в ближайшие 4 месяца, то есть в феврале-мае, направить в концлагеря примерно 60 тыс. и выслать в отдаленные районы 150 тыс. кулаков. К 15 апреля надлежало выполнить решение данного постановления в отношении не менее половины указанных 210 000 кулаков. Члены семей раскулаченных могли с согласия районных исполнительных комитетов временно или постоянно оставаться на старом месте проживания. С территории Северного Кавказа и Дагестана подлежало высылке 20 тыс. и отправке в концлагерь 6-8 тыс. человек. Местами высылки были выбраны необжитые и мало обжитые районы Северного края, Сибири, Урала, Казахстана. Высланные, согласно постановлению, должны были использоваться на сельскохозяйственных работах или промыслах. Раскулаченных надлежало расселять в небольших поселках. [41]

Согласно данным налогового учета, в 1929-1930 гг. на Северном Кавказе было 49 552 кулацких хозяйства, 45 852 из них получали основной доход от занятия земледелием, скотоводством. Остальные 3 700 хозяйств значились как не имевшие дохода от ведения сельского хозяйства и сельхозналогом не облагались. Из учтенных кулацких хозяйств 10 942 хозяйства были высланы за пределы Северного Кавказа. [42]

Обследование Северо-Кавказского края показало, что при определении принадлежности к кулацким хозяйствам использовались признаки, установленные не на 1 мая 1929 г., а на 1928 г., что увеличивало количество хозяев, отнесенных к кулакам. Все облагаемые в индивидуальном порядке хозяйства в крае, за исключением редких случаев, раскулачивались, хотя кулак и обложенный в индивидуальном порядке было не одно и то же. Местные власти считали, что кулаков нужно не привлекать к индивидуальному обложению, а сразу раскулачивать без последующего обложения. Проверяющие отмечали, что местным органам необходимо указать на эту ошибку, поскольку первое не исключает второе. В качестве пожелания на будущее местные власти просили расширить их права по установлению признаков хозяйств, привлекаемых к индивидуальному обложению. [43]

В 1931 г. ситуация продолжала ухудшаться. Из края выселялись наиболее жизнеспособные в хозяйственном отношении семьи.20 мая 1931 года в Свердловск телеграммой было сообщено, что с 1 июня по 15 июля на Урал будут выселяться 65 000 семей кулаков второй категории, причем 15 000 из них должны были прибыть из Северо-Кавказского края. [44] Поскольку одной из причин раскулачивания и высылки крестьян в необжитые районы было освоение не вовлеченных в хозяйственный оборот земель и использование дешевого труда заключенных, то первоначально предполагалось выселять только трудоспособное население. На начальном этапе при выселении семей детей до десятилетнего возраста и стариков старше 65 лет разрешалось оставлять на содержание родственников и знакомых при согласии последних. Выселению не подлежали семьи кулаков, не имевшие трудоспособных мужчин. [45] Но уже через несколько месяцев, 29 декабря 1931 г. на места была послана новая директива, в которой говорилось, что положение с устройством спецпереселенцев улучшилось и в связи с этим массовая передача детей и стариков родственникам запрещена. Исключения могли быть только в случаях многосемейности, круглого сиротства и т.д., но с разрешения 1111 ОПТУ. [46]

С 1931 года законодательно ужесточались преследования скрывавшихся кулаков и их родственников. Еще 30 января 1930 года в постановлении Политбюро 'О выселении раскулачиваемых' указывалось, что, применяя осторожность, необходимо выяснять положение членов семей кулаков, работающих в деревне и на промышленных предприятиях. [47] А 15 марта 1931 г. в меморандуме ОПТУ своим нижестоящим организациям требования были изложены гораздо жестче: 'В целях полной очистки от кулаков, с мая по сентябрь 1931г. намечено провести массовую операцию по кулачеству с высылкой в отдаленные местности Союза со всех областей'. Одним из пунктов плана была предусмотрена проверка агентурным способом производственных предприятий, городов и колхозов с целью выявления бежавших с постоянного места жительства и из ссылки кулаков. [48]

Несмотря на опасность быть пойманными, люди, знавшие о том, что их ждали суд, ссылка или уже высланные, старались спасти свою жизнь и жизнь близких. В 1931 году ОГПУ было серьезно обеспокоено проблемой бегства. В Управлении отмечалось, что среди спецпереселенцев распространены побеги и учет беглецов не ведется. Для прекращения побегов предлагались премирование населения за оказание помощи в поимке беглецов, устройство скрытых застав и организация опергрупп в местах наиболее вероятного прохождения маршрутов бегущих из мест ссылки или выселки. [49] Кроме того, с целью предотвращения бегства выселяемых до отправки на место ссылки или выселки, главы семей и трудоспособные мужчины изымались и брались под охрану. [50]

Поимка беглых ссыльных для последних имела следствием содержание под стражей до 1 года из-за необходимости оформления документов, этапирования пойманного на место его прежнего жительства или осуждения для рассмотрения его дела органами ОГПУ. Прокурор ОГПУ 7 апреля 1932 года, с целью ускорения разрешения подобных дел, предлагал заместителю председателя ОГПУ сократить срок оформления документов до 1 месяца для беглецов, проживавших или осужденных в месте поимки или до 2 месяцев, если беглецы были пойманы в другом месте. Дела беглецов предлагалось рассматривать органами ОПТУ по мере задержания. [51]

После оформления документов пойманных ждала та же участь, что и остальных репрессированных. Например, согласно меморандуму № 106 от 25 февраля 1931г., беглецы из Северо-Кавказского края, задержанные на тот момент и еще не высланные, подлежали высылке вместе с 35 семьями первой категории и 400 семьями второй категории, выдворявшимися из Закавказья, в Казахстан. Первые 150 семей этапировались до станции Челкан, а остальные на станцию Аральское море. [52]

Политика коллективизации и раскулачивания стала причиной распада многих семей, подрывала устои традиционной патриархальности. Ради сохранения детей, ради спасения своей жизни или 'прозрев' от новой идеологии жены отказывались от мужей. Не редким было явление публичного отказа детей от своего отца-кулака. Например, в начале 1930 года, после выселения из Терского округа 1 421 кулацкой семьи (6 971 человек) второй категории, изъятия 215 человек третьей категории и 484 человек контрреволюционных элементов, на заседании Терского Бюро Окружкома сообщалось, что 'раскулачивание и ликвидация кулака. оказало влияние на развал кулацкой семьи, выразившийся в довольно многочисленных случаях разводов со стороны батрачек, беднячек с мужем-кулаком, отказ молодежи от родителей, семьи и наличие случаев привода сыновьями своих отцов, братьев - для изъятия их, как злостных, кулацких элементов.' [53] В газетах постоянно печатали заявления граждан, отказавшихся от родственников-кулаков. Например, только И апреля 1931 года в газете 'Власть Советов' были напечатаны 4 отказа жителей села Пелагиады от своих отцов. Эти заявления имеют стандартную форму: 'Я. прерываю всякую связь со своим отцом. и желаю работать на пользу социалистического строительства', что свидетельствует о превращении отказов от родственников в тот период в формальность. [54]

Кроме того, участились случаи бегства, взрослых членов семьи и оставления своих детей и нетрудоспособных стариков, что вызывало увеличение количества нищих и беспризорных. Инструктор Президиума ВЦИК Кураш после командировки в Северно-Кавказский край в мае 1932г. докладывал фракции Президиума ВЦИК о появлении в крае, в частности, это касалось станицы Фастовской Тихорецкого района, Кореновского района, следующей тенденции: раскулаченные и арестованные за контрреволюционную деятельность, а также бегущие от раскулачивания и ареста, это касается мужчин и женщин, бросали своих маленьких детей и стариков. При полной конфискации всего имущества и построек у вышеуказанных категорий населения детям и старикам приходилось жить, где попало, и питаться отходами. Родственники и односельчане не помогали им, боясь обвинения в связи с контрреволюционными элементами, репрессий или не имели возможности помочь из-за нехватки продовольствия для членов своих семей. Местные власти также отказывали в помощи вследствие отсутствия мест в детских домах, неполучения директив сверху, боязни быть в обвиненными в жалости к раскулаченным и из-за собственной беспомощности. Отчаянное положение оставшихся без дома и пропитания толкало некоторых из них на самоубийство. [55]

Голод 1932-1933гг. еще больше осложнял положение с беспризорностью.23 мая 1933 г. председатель Северо-Кавказского исполнительного комитета Ларин сообщал во ВЦИК М. Калинину, что беспризорность приняла в крае угрожающий характер и затрагивала все возрастные группы. Дети бежали из своих станиц, в городах ряды деклассированных пополняли дети низкооплачиваемых категорий граждан. К 1 мая количество беспризорных дошкольного и школьного возрастов до 16 лет в крае возросло до 16,5 тыс. человек, 3 тыс. беспризорных были детьми ясельного возраста и более 1 000 человек - это бездомные престарелые и калеки (для сравнения следует сказать, что в 1926г. по Северо-Кавказскому краю деклассированное население насчитывало 10 114 человек из самодеятельных и 1833 человека из несамодеятельных, из них в сельской местности из самодеятельного населения 5 391 человек и 1 083 из несамодеятельного [56]). Детские дома, рассчитанные на 15 тысяч человек, были переполнены, в них находилось 17,5 тыс. детей и подростков. [57] Особо тяжелая обстановка складывалась на Кубани и в первую очередь в Коневском, Тимашевском, Староминском, Краснодарском, Ейском и ряде других районов, но рост количества нищих и беспризорных наблюдался и в Ставропольском и в Терском округах. [58]

Для исправления ситуации Президиум Северо-Кавказского Крайкома принял постановление об организации в 25 районах новых детских домов на 10 тысяч человек, 10 детских преемников на 930 человек, 22 ясель на 2 000 детей и 2 учреждений для калек и престарелых на 500 человек. [59] Борьба с беспризорностью требовала больших средств: на организацию и содержание детдомов, детприемников и т.д. на Северном Кавказе необходимо было на 1933 год 3,5 тысячи рублей. [60]

Сложная ситуация была и в самих детских домах. О нехватке в детских учреждениях продовольствия, белья, предметов первой необходимости, денег и о завшивленности говорилось еще в 1928-1930 годах [61] Но теперь, при переполненности детских домов, ситуация была еще более серьезной. По Поручению ВЦИКа Народный комиссариат снабжения РСФСР добивался от Наркомата СССР дополнительных поставок продовольствия для детских домов Северного Кавказа на июнь 1933 года, но в помощи было отказано. Увеличение планов поставок было обещано с июля, хотя в 1933 г. был важен каждый месяц. [62] Местные власти постоянно обращались в центр за финансовой помощью, которую не спешили предоставлять. [63]

Пока местные и центральные органы власти вели переписку о выделении средств и оказании иной помощи для борьбы с беспризорностью, беспризорные дети и нищие скапливались на железных дорогах и в городах. Поскольку беспризорные являлись переносчиками острых инфекционных и других заболеваний, то для локализации эпидемии в 1933 году, прежде всего, требовалось очистить страну от деклассированных элементов. В крае предпринимались попытки очистить железные дороги от беспризорных и установить заслоны [64] (необходимо отметить, что эти мероприятия не были экстраординарными; например, Терский округ являлся курортным регионом и туда обычно стекались нищие, беспризорные со всего Советского Союза, поэтому в округе и раньше принимались постановления о создании заградительных отрядов для недопущения бродяг на территорию курортов [65]).

Большой поток беспризорных пришелся на Москву. В сообщении Деткомиссии при ВЦИК Секретариату ВЦИК от 20 октября 1933 года говорилось, что вспышка детской беспризорности летом на Украине, Северном Кавказе и Нижней Волге вызвала большой приток детей в Москву. Основная работа по борьбе с беспризорностью велась Даниловским приемником, находившимся в системе МУРа. Из этого приемника детей отправляли к родным, в детские дома Московской области (туда была определена 1 000 человек), в Томск по линии ОПТУ (отправлено 5 тысяч человек). В городе не справлялись с наплывом беспризорных. С улиц еще предстояло убрать 3 тыс. детей, но в самом детприемнике в то время находилась 1 000 детей. Выход видели в увеличении сети детучреждений в Москве и продолжение высылки детей в детские дома других областей и краев (в частности, намечали отправку части снятых с улиц беспризорных в Ивановскую и Западную области, трудкоммуну г. Томска). [66]

Еще более трагичной была судьба тех сельских жителей, которые не смогли или не хотели бежать и оставлять свою семью, родных. Государству нужны были средства для индустриализации, увеличения производства промышленной продукции, поэтому необходимо было как можно скорее искать новые источники дохода. Вовлечение в оборот новых земель не сразу приносило прибыль. Для начала нужны были крупные денежные вливания в переселение и обустройство населения. Но средств и времени не было. С наименьшими потерями достичь цели было возможно, используя труд заключенных. В качестве заключенных вполне могли выступать кулаки, тем более, что они уже доказали свою способность к высокоэффективному труду. Кроме того, они мешали коллективизации в деревне, а если и не мешали, то их преследование могло способствовать объединению остальных крестьян в коллективные хозяйства. Задача обживання неосвоенных территорий, часто богатых полезными ископаемыми и другими природными ресурсами, выполнялась, но ценой жизни тысяч людей и деформацией демографической структуры общества в местах выселения.

Местами ссылки кулаков выбирались Северный край, Сибирь, Урал, Казахстан. До 1931 г. функцией ГУЛАГа была доставка рабочей силы. С 1931 г. на ОПТУ возлагался весь производственный процесс в отношении спецпереселенцев. [67] 25 мая 1931 года телеграммой всем представительствам ОГПУ сообщалось, что хозяйственное, административное, организационное управление, материальные и денежные фонды, выделенные для спецпереселенцев, передаются ОГПУ. [68] Согласно имеющимся документам, ОПТУ на директивном уровне пыталось скоординировать деятельность организаций, имеющих отношение к перевозке и устройству кулаков на новом месте, чтобы избежать крупных потерь трудовых ресурсов во время доставки и обустройства из-за отсутствия элементарных бытовых условий и медицинского обслуживания и не допустить не использование в производственных целях уже имеющихся в наличии рабочих. На полномочные представительства ОГПУ возлагалась обязанность информировать о станциях отправления и прибытия, о пристанях для переправки к месту поселения, обеспечивать питанием переселенцев при транспортировке на некоторых направлениях, заключать договора с хозяйственными организациями о приеме рабочей силы, проверять готовность этих организаций принять и обустроить прибывающих, уточнять обоснованность применения репрессий к ссыльным и высланным, регулярно сообщать в ОГПУ об условиях проживания спецпереселенцев. [69]

Но директивы сами по себе без соответствующих мероприятий не обеспечивали необходимого порядка на местах. ОПТУ отмечало, что положение спецпереселенцев, особенно распределенных по спецпоселкам в 1930 и начале 1931 годов, тяжелое. Договоры с сельскохозяйственными организациями и промышленными предприятиями о приеме рабочей силы в большинстве случаев не заключались. Заключенные договора не обеспечивали получения ссыльными жилья, медпомощи, продовольствия и тем более культурного обслуживания. Привозимое в поселки население сталкивалось с проблемой отсутствия помещений для жилья. В частности на Урале, куда были высланы тысячи крестьян с Северного Кавказа, семьи жили в бараках при большой скученности. Зафиксирован случай проживания 400 человек на 100 квадратных метрах. Иногда хозяйственные организации имели около перенаселенных бараков пустующие помещения, но не использовали их для расселения спецпереселенцев. Некоторым ссыльным приходилось жить в шалашах и других не приспособленных для жилья помещениях без окон и печей. Положение ухудшалось отсутствием или недостаточным медицинским обслуживанием, отсутствием в некоторых поселках бань, неправильной планировкой поселков (имелись случаи организации поселков в затопляемых районах, не обеспечивалась охрана от пожаров, особенно в хвойном лесу и т.д.), что имело следствием рост заболеваемости. [70]

Условия труда также не способствовали повышению жизненного уровня ссыльных. Широкое распространение получило недифференцированное нормирование труда. Для подростков, нетрудоспособных, беременных женщин и здоровых мужчин часто устанавливались одинаковые нормы выработки. Кроме того, в некоторых местах дневные нормы на производстве для спецпереселенцев были в два раза выше, чем для вольнонаемных рабочих.

Но особенно остро стояла проблема питания. Трудность состояла еще и в том, что земля для устройства огородов, чтобы поселенцы могли сами себя обеспечить сельскохозяйственной продукцией, не отводилась, а если участок и выделялся, то из-за отсутствия помощи в освоении не возделывался. Наркомзем РСФСР выделял средства поселкам на сельхознужды, но они не полностью распределялись. [71]

Все это способствовало бегству спецпереселенцев из поселков, о чем говорилось выше, и высокому уровню смертности. Похожая ситуация складывалась и в поселках для высланных на Северном Кавказе. Об уровне жизни в спецпоселках могут свидетельствовать сохранившиеся статистические данные по спецпоселкам за 1932, 1933 и 1936 годы. На 1 января 1932 года Северном Кавказе было 55 318 спецпереселенцев. В течение 1932 г. на территории поселков родилось 703 ребенка и за этот же период умерло 2 845 человек. Механический прирост спецпереселенцев за счет вновь прибывших, 890 возвращенных из побегов и т.д. составил 5 203 человека. В 1933 г. голод способствовал падению рождаемости почти в 2 раза (родился 341 младенец) и росту смертности в 2,5 раза (умерло 7 107 человек). [72] Если в 1932 г. общий коэффициент рождаемости был 13 %о, то в 1933 г. снизился до 7 %о. В 1932 г. общий коэффициент смертности составлял 54 %о, а в 1933 г. поднялся до 154 %о. [73]

Крестьяне не желали ждать смерти в поселках и убегали. На фоне резких изменений показателей уровней рождаемости и смертности рост числа незаконно оставивших места высылки кажется незначительным, но, тем не менее, он наблюдался. В целом же количество бежавших оставалось стабильно высоким: 6 897 человек в 1932 г. и 7 190 человек в 1933 г. К 1934 г. на учете в спецпоселках состояли уже 41616 поселенцев. [74]

Более наглядно о жизни в спецпоселке может свидетельствовать судьба одной из семей спецпереселенцев. Судьба семьи Шаповалова Дмитрия Ивановича, оказавшаяся в 1930 году в спецпоселке, является типичной в отношении значительной части высланных семей конца 20-х - начала 30-х годов. На момент выселения, в 1930 году, Дмитрию было 15 лет. Его семья во время войны распалась и лишилась почти всего имущества: отец был направлен на фронт, мать умерла весной 1918 года, оставив 4 детей. Старшие дети пошли батрачить (сестра работала домработницей, один из братьев - пастухом), а маленького, Диму, взяла на воспитание бабушка. В 1924 году вернулся отец, собрал детей, но хозяйства уже не было. Оставался только дом и отец его поменял на 2 пары быков, пару молодых и пару старых, 2 коровы, дойную и тельную, 10 овец, телегу для быков, ярмо, посев, семена для посева. Новая экономическая политика дала возможность развить хозяйство. Хозяйство Шаповаловых причислялось к культурным, так как имело племенную корову и производило посевы с учетом правил агрономии. В 1930 году семья была определена на выселение в спецпоселок Дивное, хотя до этого никаким наказаниям не подвергалась. В 1931 году отец был осужден, затем 5 лет провел в тюрьмах и скончался. Дмитрий жил в спецпоселке в тяжелых условиях, обучаться в школе пятый год ему не дали. По прошествии некоторого времени он убежал из поселка к сестре в станицу Егорлыкскую, после с ней переехал на новое место жительства. Там он учился на курсах, закончил рабфак и хотел поступить в институт. Последнему помешало отсутствие нужных документов, поскольку он был спецпоселенцем. В итоге Дмитрию пришлось вернуться в спецпоселок. Вернувшись, он работал со своей коровой в неуставной артели 'Маныч'. Работа в артели осуществлялась под усиленным режимом. Питание было крайне плохое. В пищу употреблялся суррогатный хлеб из сорго и отходов проса. Большое количество людей умирало от голода. Особенно большая смертность была среди маленьких детей, так как для них не было специального питания.

Право участвовать в выборах впервые населению спецпоселка было предоставлено в 1937 году, хотя права голоса жители поселка еще не имели. [75]

Для стабилизации ситуации в поселках для высланных и ссыльных в 30-е годы предпринимались некоторые мероприятия, начиная от отсрочки во взимании налогов, до проведения дополнительных переселений. Так, четыре неуставные сельскохозяйственных артели, образованные в начале 1933 г. высланными из Средней Азии семьями, и располагавшиеся в Прикумском и Дивенском районах, были освобождены от сельхозналога, сборов и поставок государству всей сельскохозяйственной продукции, кроме хлопка, до 1 января 1935 г. [76]

Даже после окончания кампании по раскулачиванию и прекращению массового поступления крестьян в спецпоселки, демографическая ситуация там оставалась тяжелой. Данные за 1936 г., хотя, как отмечали статистики ЦУНХУ, по СССР по территориям, переписываемым по линии НКВД в 1935 г. качественные показатели по уровням рождаемости и смертности были лучше и за 10 месяцев 1936 г. отмечался более быстрый рост смертности, чем рождаемости по отношению к 10 месяцам 1935 г. [77], свидетельствует о том, что, несмотря на всевозможные директивы о необходимости улучшения условий жизни спецпереселенцев, отношение к ним оставалось как к врагам народа, действенные мероприятия по улучшению их жизни не проводились. На фоне реальной политики эти директивы выглядели лицемерно. По спецпоселкам Северо-Кавказского края, все они были сельского типа, в 1936 г. зафиксировано, не считая мертворожденных, 1 035 родившихся младенцев. За этот же год умерли в поселках 1 135 человек, что составило 109,7 % от числа рожденных. Большим был коэффициент младенческой смертности: он составил 226,9 %о (по спецпоселениям на Урале в Свердловской области в это время коэффициент был 144 %о, в Челябинской - 249,5 %о). Мужская смертность на 5,4 % превышала женскую и мужчины составляли 52,7 % от числа умерших. [78]

Как и в селах, в спецпоселках государственная политика способствовала развалу семей. Семьи при высылке разделялись. Часто главы семей, осужденные за контрреволюционную деятельность, спекуляцию, уклонение от выполнения государственных повинностей, сокрытие объектов обложения, хищнический убой скота, побег с места высылки или заключения, нарушение законов о национализации, отправлялись в исправительно-трудовые лагеря, а члены их семей в спецпоселки. Такие семьи в поселках были обречены на вымирание, особенно если в них не было трудоспособных мужчин. [79] Кроме того, из-за больших людских потерь во время доставки ссыльных и высланных к месту вселения и тяжелых условий жизни в поселках умирали взрослые трудоспособные члены семьи и оставалось большое количество безнадзорных детей и инвалидов.

3 августа 1931 г. в полномочные представительства ОПТУ была разослана телеграмма о необходимости изъять из спецпоселков круглых сирот до 14 лет включительно и устроить в ясли, детские дома края или области. Сирот-подростков старше 14 лет предполагалось устроить в трудкомунны или на производство. Все мероприятия необходимо было провести в течение двух недель. [80] Но работа по изъятию с улиц беспризорных проходила слабо. За пять месяцев после разосланных указаний на Урале была устроена половина детей (450 из 909 беспризорных), в Северном Казакстане (Северный Казахстан) 7,7 % (46 детей из 598). В Южном Казакстане вообще никакие мероприятия в этом направлении не предпринимались.

В спецпоселках других краев и областей ситуация складывалась таким же образом: сотни детей остались без родителей и бродили по улицам, не имея помещения для жилья и пищи. Устройством инвалидов в то время совсем не занимались. [81] На устройство стариков-инвалидов деньги выделялись, но по прямому назначению не использовались. Количество отпускаемых для них бесплатных пайков было ограничено и им приходилось нищенствовать. Постоянно содержать нищих, нетрудоспособных и беспризорных хозяйственные органы отказывались, если трудоспособность была утрачена не на рабочем месте в этих организациях. ОПТУ также не желало заниматься социальной сферой и постоянно выплачивать пособия по нетрудоспособности. Оно дало указания до 1 октября 1932 года устроить нетрудоспособных, привлекая для этого силы ПП ОПТУ, хозяйственных организаций, использовавших труд спецпереселенцев, Крайкустпромсоюза, Крайздрава, Крайоно и Крайсобеза, а остатки уже выделенных средств для этой категории лиц обязало использовать на организацию для них работ. [82] Неполноценную рабочую силу предлагалось задействовать в сборе грибов, ягод и т.д. [83]

С целью улучшения положения семей в спецпоселках и для уменьшения и без того мизерной социальной помощи и увеличения возможности использования труда спецпереселенцев, в конце 1931г. решили начать перевод глав семей, осужденных на срок не выше 3 лет, из исправительно-трудовых лагерей в поселки для ссыльных и высланных для соединения с семьями. [84] При систематическом нарушении досрочно освобожденными из лагерей режима в поселках, последние подлежали возвращению в исправительно-трудовые лагеря. [85]

Двумя единственно возможными законными способами покинуть спецпоселки были пересмотр дела спецпереселенца и признание высылки незаконной, восстановление в гражданских правах. Но получить свободу таким способом было сложно. Восстановление в гражданских правах старались производить в случаях, когда население прочно осело на новом месте. В 1931г. краевым и областным исполкомами было предложено в соответствии с постановлением ЦИКа СССР от 3 июля 1931 года восстанавливать в гражданских правах по представлению ПП ОПТУ лиц, работавших в золотопромышленности по прошествии 3 лет и остальных высланных через 5 лет, если они зарекомендовали себя как сторонники политики государства и хорошие работники. [86] В 1932 году ОПТУ информировало ПП ОПТУ о необходимости начать вести учет получивших гражданские права и оставшихся в поселках спецпереселенцев, разработать и провести для них различные поощрительные мероприятия: предоставление лучшей работы, улучшение жилищных условий, выдвижение на должности. [87] Настоятельно рекомендовалось больше привлекать ударников для оказания помощи комендантам поселков, выдвигая на поселковые должности, допуская к выступлению на собраниях с целью агитации поднятия производительности труда и по другим подобным вопросам. [88]

Восстановлению в правах подлежала преимущественно молодежь, особенно та, которая прочно осела на новом месте жительства. Восстановление в гражданских правах взрослого человека, не являвшегося главой семьи, не распространялось на отца и мать, а только на его семью и это во многом держало молодых людей в поселках. Таким образом, предоставление гражданских прав имело показное значение. Цель - обеспечить лояльное отношение жителей спецпоселков к советскому государству и политике правительства, заставить их работать при отсутствии нормальных жилищных условий и питания. Также дело обстояло с получением свободы путем пересмотра дела. Согласно инструкциям, по прибытии спецпереселенцев в места назначения их должны были проверять местные органы ОПТУ. Уже переселенных и не проверенных также необходимо было проверять и обращать внимание на заявления о неправильном выселении. Краевые и областные комитеты после проверки заявлений должны были выносить по ним решения.

Окончательное решение о возвращении ссыльных принимало ОПТУ. [89] На практике нарушения этих правил прослеживались на всех этапах. Во-первых, спецпереселенцев не проверяли, расследование по заявлениям проводили поверхностное: размер доходов проверяли не полностью, факт службы в Красной Армии не устанавливали. В случае если дело и было пересмотрено, то отказ в удовлетворении просьбы изменить решение о высылке и положительный ответ на заявление спецпереселенца не обосновывались. Постановления областных и краевых комитетов по заявлениям высланным и ссыльным не сообщались. Полномочные представительства ОГПУ жалобами о неправильной высылке сами не занимались, а передавали их оперсекторам и райуполномоченным. Последние направляли просьбы крестьян по месту их прежнего жительства и полномочным представительствам сообщали готовый результат. [90]

Переселенческая волна, связанная с раскулачиванием, стала причиной проведения других переселенческих мероприятий. Если до раскулачивания, как уже отмечалось, свободных земельных фондов для расселения переселенцев и беженцев не хватало, особенно в Ставропольском и Терском округах, то теперь пустующие территории появились за счет опустевших черно-досочных станиц (то есть станиц, не выполнявших планы хлебозаготовок и поэтому заносимых на черные доски, после чего к жителям применяли различные меры воздействия, вплоть до выселения), выселенных кулацких семей и вымершего от голода населения. Кроме того, в результате необдуманной политики по коллективизации и раскулачиванию на Северном Кавказе не хватало рабочих рук и квалифицированных кадров. Чтобы разрешить возникшие проблемы, в край начали переселять население из других районов, землеустраивать свое неустроенное население, выделять землю бродягам. В первую очередь эти мероприятия проводились в опустевших станицах Кубани.26 сентября 1933 г. было намечено заселить 60 крупнейших станиц, в том числе в 14 черно-досочных станиц вселить 3 450 хозяйств. [91] Кроме того, для заселения намечались и другие районы края. В станицах и селах для переселенцев должны были готовить дома: ремонтировать пустующие дома раскулаченных и выселять из них не законно вселившихся жильцов. На территорию Северо-Кавказского края должны были переселиться демобилизованные красноармейцы, колхозники. [92] Красноармейцам намеревались выделять беспроцентные долгосрочные кредиты с банковской комиссией в 3,5 % для покупки коров, лошадей, мелкого скота и птицы, мелкого сельскохозяйственного и транспортного инвентаря, на ремонт домов и хозяйственное строительство. Как и всем переселенцам, красноармейцам предоставлялась возможность в месте выхода продать свое имущество колхозу (правления колхозов должны были скупать это имущество за счет краткосрочного кредита, выдаваемого Сельскохозяйственным Банком на 2 года в расчете 100 руб. на семью). На время следования к месту расселения желавшим переселиться гарантировалось питание. [93]

Красноармейцы вербовались Кавказской Краснознаменной армией, Приволжским, Московским, Средне-Азиатским, Северо-Кавказским, Белорусским, Ленинградским и Украинским военными округами. [94] В числе красноармейцев подбирались квалифицированные кадры для МТС и колхозов (трактористы, комбайнеры, шоферы, руководящие работники). [95] В бывшие Ставропольский и Терский округа Северо-Кавказского края специалисты, завербованные Кавказской Краснознаменной армией, были предварительно распределены в Бекешевскую МТС (туда направлялись 29 человек), завербованные Ленинградским военным округом предварительно были распределены в Прикумский (17 человек), Воронцово-Александровский (3 человека), Моздокский (в Стародеревскую, Наурскую и Калиновскую МТС 39 специалистов) районы, завербованные Украинским военным округом в Прикумский район для семи МТС (201 человек), в две благодарненские МТС (60 человек), в пять станций Воронцово-Александровского района (124 специалиста), в ессентукский совхоз № 3 им.К. Маркса (7 специалистов). [96]

Согласно постановлению СНК СССР, переселение красноармейцев должно было быть закончено к 1 ноября 1933 г. [97] и, следовательно, к этому времени необходимо было закончить все мероприятия по подготовке жилья, продовольствия, топлива. По имеющимся по ряду районов данным, общий процент готовности жилья для вселения в них к 8 октября был на уровне 46,8 % [98]. Подготовка помещений для жилья требовала больших сил и затрат, так как к этому времени дома бывших кулаков были либо проданы, либо расхищены из-за отсутствия охраны. [99] Продукты и топливо имелись не во всех станицах и не в достаточном количестве. [100] Не были созданы условия для жизни переселенцев и к 1 ноября, к наступлению холодов. В результате переселившееся население в массовом порядке возвращалось на прежнее место жительства. [101] Краевое руководство, вместо обеспечения бытовых условий уже имеющимся неустроенным переселенцам, вело переписку с ЦК ВКП (б) и СНК СССР о вселении в станицы Северо-Кавказского края 50 тыс. семей колхозников из других областей и краев союза. В декабре 1933 г. в Москву на утверждение был отправлен краевой план о вселении до 15 марта 1934 года 10 тыс. семей и с 1 мая по 1 августа 1934 года еще 40 тыс. семей.

Одно из наиболее заметных землеустроительных мероприятий на Северном Кавказе, которое пришлось на 30-е годы - это обустройство горских евреев. Горские евреи находились в очень тяжелом экономическом положении (представители этой национальности на 85-87 % состояли из бедняков) и их переселением занимались с 1926 г. Постановлением краевого исполнительного комитета от 19-20 мая 1927 г. началось выделение земель для переселения евреев. Участки земли были отведены в Моздокском районе в Ганштаковке и Богдановке. В 1927 г. переселили первую группу подлежащих переселению семей. Затем с каждым годом количество переселяемых росло. Если в 1926/27 г. переселили 66 семей, то в 1927/28 г.124 семьи, в 1928/29 г.164 семьи и т.д. На 20 сентября на выделенных под вселение горских евреев фондах находилось 230 семей: 105 в Ганштаковке в количестве 518 человек и 125 в Богдановке в количестве 682 человек.

Как и все другие проводимые переселенческие мероприятия, это тоже имело не большой успех.46 % переселенных уезжали на место прежнего жительства, потому что на новом месте не могли устроиться. Средства на обустройство семей выделялись с опозданием и не в достаточном количестве. Домов для вселения переселенцев не хватало. Только 116 семей или 48 % всех переселенных смогли получить жилплощадь. Остальным приходилось жить в землянках и у родственников по несколько семей в доме. На устройство одной семьи в 1927 году предполагалось выдавать по 1 300 рублей, но Терский ОЗЕТ не выделил свою часть средств по 550 рублей на хозяйство. В 1927/28 году сумма на обустройство одной семьи была снижена до 1 143 руб. Еще больше усиливали отсев семей неурожайные годы. [102]

Плохой организации переселения евреев противоречили заявления об успехах переселенческих мероприятий, появлявшиеся в печати. В газете 'Молот' в 1928 году в одной из статей писалось, что казаки и другие местные жители активно поддерживают переселение, и тут же были напечатаны слова казака переселенцам: 'Мы никогда не оставим без поддержки, потому что вы наши братья по труду. Пусть крепнет еврейское земледелие.' [103]. В статье журнала 'За работой' говорилось, что, несмотря на неурожаи, еврейское население не покидало новые места. [104]

Переселение горских евреев 1932 г. связано с присоединением к Северо-Кавказскому краю Дагестана и наличием в Дагестане 800 неустроенных семей. На 1932 г. было запланировано переселение 245 семей. Весной 1932 г. начался первый этап переселения и было отправлено 74 семьи в Ганштаковку и 6 в Богдановку. Переселенцы по прибытии на место вселения в первое время получали продуктовый паек, а затем принимались в местные колхозы ('КИМ' в Ганштаковке и 'Дружба' в Богдановке), куда уже были объединены все прежние переселенцы, и там получали оплату за трудодни. Вновь прибывших горских евреев селили в дома старых колхозников, где им отводилось по одной отремонтированной комнате. Переселенцев, в первую очередь ударников, обеспечивали коровами, птицей и т.д. [105]

Землеустройство неустроенного населения, проводившееся в 20-30-е годы, было, безусловно, положительным моментом. Люди получали возможность иметь дом, земельный участок, скот. Но предпринимавшиеся меры не были обдуманы, не достаточно финансировались. Деньги шли на развитие промышленности и на переселенческие мероприятия выделялись в ограниченном количестве. В результате часть выделенных средств также терялась. Уже переселенные семьи возвращались на старое место жительства, и потраченные на них деньги можно было считать израсходованными впустую. Между тем, поток возвращенцев был высок. Из 80 переселенных семей из Дагестана в начале 1932 г.20 вернулись обратно. [106] Второй этап переселения, переселение 145 семей, в 1932 г. был отложен [107] из-за того, что в колхозах после заготовок 1932 года были отобраны все продукты питания.

Таким образом, на рубеже 20-х - 30-х годов XX века отмечалась повышенная мобильность населения, и объяснялось это в первую очередь политикой коллективизации. С началом форсированного создания коллективных хозяйств и раскулачивания в конце 20-х годов сельское население в массовом порядке начало покидать обжитые места. Значительная часть крестьянских семей переезжала в города, в результате чего быстрыми темпами рос удельный вес городского населения. В первую очередь покидало село мужское население рабочего возраста. Навстречу потоку переселенцев из сел края шел другой поток - в села края. В число этих переселенцев входили сельские жители, ранее покинувшие свое место жительства, но не устроившиеся на новом месте. Статистические данные свидетельствуют о том, что приезжавшие в села переселенцы не компенсировали потери в численности населения, так как поток выезжавших был многочисленнее потока приезжавших.

В конце 20-х - начале 30-х годов государственные органы также предпринимали попытку провести плановые переселенческие мероприятия, чтобы разрешить проблему перенаселенности отдельных регионов страны. Но из-за нехватки средств переселение проходило крайне неорганизованно.

Миграционные процессы во второй половине 20-х - начале 30-х годов усиливались за счет выселения и ссылки раскулаченных крестьян. В свою очередь раскулачивание ухудшало социальную обстановку в деревне, увеличивало смертность (из-за расстрелов раскулаченных, высокой смертности высылаемых при перевозке, вселения высланных и ссыльных на местность, не подготовленную для проживания людей). Кроме того, раскулачивание в сочетании с коллективизацией повлияло на институт брака. Во-первых, распространенным явлением стал отказ родственников от членов своей семьи, признанных кулаками. Во-вторых репрессии вызвали рост беспризорности.

3. 'Естественное движение' населения на Ставрополье в конце 20-х - начале 30-х годов XX века и отражение в переписях 1937 и 1939 годов изменений в демографической сфере ставропольского села, произошедших в годы коллективизации

Значительные изменения в демографической структуре деревни вызвала политика коллективизации. Рассмотрение изменений в области демографии в сельской местности Ставропольского и Терского округов в конце 20-х - начале 30-х годов затруднено вследствие отсутствия исчерпывающей и достоверной информации. На территории Ставропольского округа к 1 января 1929 года было 150 ЗАГСов (10 районных, 138 сельских (акты регистрировались при сельских советах) 1 городской в городе Ставрополе и один в поселке городского типа Изобильно-Тищенском) [1]. Но их наличие не обеспечивало получение полных сведений о населении. Достаточно частым явлением была задержка по вине жителей местности в регистрации рождений или смерти на 5-7 месяцев. Например, в карточках по Новоселицкому сельскому совету Александровского района за август были записаны дети, рожденные в феврале, марте и апреле. [2]

Недостатки в работе ЗАГСов отмечали в статических управлениях на всех уровнях. Начальник Управления народно-хозяйственного учета РСФСР Н. Соловьев и начальник сектора учета населения и здравоохранения УНХУ РСФСР И. Гуревич 14 июня 1934 года в секретном документе на имя заместителя начальника Центрального управления народно-хозяйственного учета Госплана СССР, характеризуя исчисленные данные о населении на 1 января 1934 года, указывали на ряд трудностей, которые ставили под сомнение возможность дальнейшего использования прежних методов определения численности населения. Одна из трудностей - организация работ ЗАГСов. Во - первых, ЗАГСы не охватывали всего населения и, во-вторых, акты гражданского состояния не регистрировались самими жителями. В дополнение Соловьев и Гуревич в письме в ЦУНХУ проанализировали другие источники, позволяющие получать информацию о народонаселении. Один их них - сельхозналоговый учет, с помощью которого можно определить количество едоков и отсутствующих более трех месяцев. Но этим налогом не облагались не занятые в сельском хозяйстве, поэтому они не в полной мере учитывались органами наркомата финансов, вопреки инструкциям. Органы наркомфина также совсем не учитывали рабочих совхозов и население на территории, где сельскохозяйственный налог не взимался (в отношении Ставропольского и Терского округов это полоса отчуждения около железных дорог). Помимо этого, было возможно дублирование при учете облагаемого налогом населения в городе и деревне. Другой источник - документы переселенческих и транспортных организаций, но они либо не содержали полной информации, либо могли быть использованы только как подсобный материал.

В результате всего сказанного работники УНХУ сделали следующий вывод: 'Исчисления, проводимые органами УНХУ как в центре, так и на местах, должны быть признаны в значительной мере гадательными, экспертными.'. [3] Причиной появления этого письма была необходимость объяснить уменьшение населения в республике в 1933 году по сравнению с 1932 годом на 0,2 %, но, как увидим позже, причины были названы вторичные, во многом производные от основной, не названной - коллективизации, раскулачивания, голода 1932-1933 гг.

В 1937 году, пытаясь объяснить большой разрыв между ожидаемой численностью населения, которая вычислялась на основе текущих отчетов с мест различных организаций, в том числе ЗАГСов, и результатами переписи 1937 года, о недостатках в работе ЗАГСов говорили М.В. Курман, заместитель начальника отдела населения и здравоохранения ЦУНХУ и начальник ЦУНХУ Госплана СССР И.А. Краваль. В докладной записке Курмана 'О естественном движении населения в период между двумя переписями - 17/ХП-1926 года и 6/1-1937 года' Кравалю говорится о двух основных пробелах в организации деятельности ЗАГС. Первый - не полный охват населения учетом, но, по мнению М.В. Курмана, это не могло стать причиной серьезных недочетов, поскольку процент охвата населения был большой (до 1933 года сведений нет, но представленный в 1933 году отчет содержал информацию о 78,2 % жителей СССР, ЗАГСы, выславшие данные, сообщали о 94 % населения своей территории, численность населения по территории, представившей данные, составляла 83,2 % населения Союза). В 1934 году по СССР было охвачено ЗАГСами уже 86,8 % населения, ЗАГСы подали сведения о 95,7 % населения охваченной ими территории и количество населения по отчетной территорий составило 90,7 %. В последующие годы ситуация продолжала улучшаться; по оставшейся незначительной неохваченной территории производились доисчисления с использованием материалов со схожих по условиям жизни территорий. Второй просчет в работе ЗАГС, неоднократно отмеченный и другими специалистами, - население иногда не обращалось в ЗАГСы для регистрации рождений и особенно смертей из-за возможности хоронить умерших без справок ЗАГСа, что было распространенным явлением в сельской местности, и вследствие местных обычаев. [4]

Краваль И.А. писал, что 'источником ошибок текущего учета населения служила исключительно плохо организованная система ЗАГСовой регистрации рождаемости и смертности'. По его словам, неудовлетворительная работа ЗАГСов до 1933 года затрудняет даже соотнесение полученных от них информации с какой-либо группой ЗАГСов и не известно, какой процент населения этими ЗАГСами был охвачен. По мнению И.А. Краваля, только специальное решение ЦК ВКП (б) о работе ЗАГСов и передача их наркомату внутренних дел способствовало налаживанию сети ЗАГСов. Но дефекты в их работе сохраняются, хотя поданные ими за последние два года сведения заслуживают большого доверия. [5] Для исправления ситуации начальник ЦУНХУ рекомендовал обязать НКВД в течение первого полугодия 1937 года закончить укомплектование сети ЗАГСов и обеспечить поступление отчетности внесением дополнений в законодательство о регистрации актов гражданского состояния и увеличить ответственность за уклонение от регистрации или ее просрочку, распространить на сельскую местность, где имеется достаточное количество врачей, существовавший в городах порядок врачебной регистрации причин смерти. [6]

Население Северного Кавказа, как и всей страны, с трудом привыкало к новым формам регистрации в ЗАГСах, так как ранее метрические записи производились в церквях, и традиционно обязательное для христиан крещение и отпевание совпадали с регистрацией акта рождения или смерти в метрической книге. Тем более плохо приживалась новая норма регистрации актов в ЗАГСах, что решения о необходимости регистрации обычно принимали старики, а они были особенно консервативны. В качестве примера можно привести воспоминания Лиманской Татьяны Марковны, которой старшие члены семьи рекомендовали не регистрировать родившегося в 1924 году ребенка, так он был болезненным, а только крестить. Акт рождения был зарегистрирован более чем через месяц, поскольку ребенок выжил.

Центральные органы власти, пытаясь улучшить учет населения на законодательном уровне, предприняли некоторые действия.20 марта 1933 года было издано постановление Президиума ВЦИК 'Об утверждении инструкции о порядке регистрации актов рождения', отменявшее инструкцию НКВД о порядке регистрации актов рождения и смерти, которая действовала с 24 февраля 1927 года. Согласно новому постановлению, заявления о регистрации рождений должны были приниматься местными органами ЗАГС в устной и письменной форме по месту рождения ребенка или по месту постоянного жительства родителей. Срок подачи заявлений о рождении ограничивался пятнадцатью днями со дня рождения. Срок мог продлеваться при наличии постановлений ЦИК соответствующих АССР, но не более чем на полтора месяца. В случае пропуска регистрации акта рождения в установленный период времени по уважительной причине заявление должно было регистрироваться немедленно, а при пропуске срока по неуважительной причине виновные могли быть наказаны наложением соответствующими исполкомами и советами взыскания до 100 рублей. [7]

1 июня 1933 года это постановление было дополнено и исправлено новым постановлением ВЦИК 'Об изменении и дополнении инструкции Президиума ВЦИК о порядке регистрации актов рождения'. В этом постановлении говорилось, что ответственность за правильность и своевременность регистрации рождений возлагается персонально на секретарей соответствующих сельсоветов, то есть теперь местные органы власти сами должны были быть заинтересованы в своевременной регистрации актов состояния и всячески содействовать наведению порядка в учетной сфере. Согласно новым правилам, срок подачи заявлений о рождении продлевался до одного месяца со дня рождения ребенка, а при наличии постановлений соответствующих АССР, краев и областей мог быть увеличен до трех месяцев. Штраф за просрочку регистрации снижался до 10-25 рублей, для уклоняющихся от регистрации размер взыскания устанавливался в 100 рублей. [8]

Постановление ВЦИК от 20 июня 1933 года определило структуру и типовые штаты краевых, областных, районных и городских органов ЗАГС. В составе секретариатов президиумов (управлений делами) ЦИК АССР, краевых и областных исполкомов должны были существовать отделы ЗАГС в составе 3-6 штатных единиц (заведующий, секретарь, 2 инструктора, архивариус, делопроизводитель) в целях осуществления общего руководства, надзора и направления работы местных органов ЗАГС. Для обслуживания населения и регистрации актов гражданского состояния на городском и районном уровнях в составе советов этих уровней образовывались отделы ЗАГС также с 3-6 штатными единицами: заведующий, архивариус и делопроизводители-регистраторы в количестве до 4 человек из расчета одного работника на 75-100 тысяч населения.

Для руководства работой регистрации актов гражданского состояния в сельсоветах, оперативной работой по архивированию актовых книг, исправлению актовых записей в составе общих районных исполкомов образовывались отделы ЗАГС в составе 1-2 штатных единиц: инструктор и архивариус-делопроизводитель. Штаты этих органов ЗАГС могли меняться по согласованию с местными РКИ в соответствии с местными условиями. [9]

Таким образом, имеющийся в Государственном архиве Ставропольского края статистический материал Ставропольского и Терского окрстатбюро и хранящийся в Российском государственном архиве экономики фонд ЦУНХУ, в которых содержится информация о численности и составе населения СССР в конце 20-х - начале 30-х годов, не могут быть использованы для вычисления каких-либо точных показателей, но с помощью этих данных можно проследить общую тенденцию развития демографической ситуации. Отметим также, что уровень рождаемости в статистических сводках несколько занижен, но еще более заниженными являются цифры о количестве умерших.

Анализ статистических данных за период конца 20-х - начала 30-х годов позволяет сделать вывод о том, что в этот период в демографической структуре села произошли значительные изменения. Согласно данным Ставропольского окрстатбюро, за 1927 год сельское население Ставропольского округа выросло на 22 830 человек и на 1 января 1928 года составило 689 978 человек [10], то есть, население увеличилось на 3,3 %. В 1928 году, в первый год социалистического переустройства деревни, население выросло на 36 742 человека, прирост составил 5,1 %. [11] Высокий прирост населения в 1928 году наглядно демонстрирует поступательное развитие общества до начала проведения коллективизации, так как в этом году родились дети, зачатые в 1927 году. Начало проведения политики коллективизация стало причиной резкого падения рождаемости. Ужесточающаяся из года в год политика в отношении крестьянства ухудшила демографическую ситуацию в деревне. Одновременно с уменьшением рождаемости шел процесс увеличения смертности. Первым показателем реакции населения на коллективизацию стал 1929 год, когда население выросло на 22 674 человека, то есть прирост составил всего 3,3 %.

В начале 30-х годов уровни рождаемости и смертности постепенно сближались, и пиком стал 1933 год, когда смертность превысила рождаемость. В 1928 году в сельской местности Северо-Кавказского края разность между цифровыми показателями рождаемости и смертности составляла 66,2 %. Это было выше, чем по РСФСР на 7,7 %. В 1929 году краевой показатель снизился до 60 %, республиканский - до 50,7 %. В 1930 году разность по краю составила 53,2 %, по республике 50,3 %. С 1931 года цифры по Северо-Кавказскому краю стали ниже республиканских - 45,6 %, а по РСФСР - 47,6 %, в 1932 году 28,6 % по краю и 44,4 % по РСФСР. В городах края процесс сближения уровней рождаемости и смертности шел еще стремительнее: с 49,5 % в 1928 году до 23,9% в 1931 году. Хлебозаготовки 1932-1933 годов оставили население без семенного фонда и запасов продуктов питания. Результатом стал голод 1932-1933 годов. В 1932 году разница между уровнями смертности и рождаемости по краю в городе составила 7,8%, в селе 28,6% (по РСФСР 18,7% и 44,4% соответственно), в 1933 году в селах края смертность превысила рождаемость на 69,3 %, в городе на 56,3 % (по РСФСР рождаемость была выше на 1,5 %, а городе смертность была выше рождаемости на 31 %) (см. таблицу 1). [13] Смертность в городах в 1932 году, по неполным данным, выросла почти на 10 тысяч человек. Осокина Е.А. отмечала, что среди умерших в городах учтены и крестьяне, уходившие из-за голода из сел в город. [14] Следовательно, в 48 995 умерших по городам Северо-Кавказского края входили и крестьяне.

Наиболее пострадали от голода западные и центральные районы Северного Кавказа. По неполным данным, в Курсавском районе смертность превысила рождаемость на 89 %, на каждую тысячу человек родилось приметно 14 младенцев, и умер 131 человек, в Прикумском районе смертность превысила рождаемость на 88,7 %, на тысячу человек родилось 14 и умерло 126 человек, в Ставропольском районе разрыв между уровнем рождаемости и смертности составлял 86,6% и на тысячу человек было 15 рожденных и 112 умерших. Более чем восьмидесятипроцентная разница между количеством умерших и родившихся также была в Ново-Александровском, Изобильно-Тищенском, Невинномысском, Александровском (бывшего Ставропольского округа) районах. Коэффициент рождаемости в них был от 14 %о до 18,5 %о, то есть на каждые тысячу человек родилось 14-19 младенцев, а коэффициент смертности составлял 76,5 %о - 123,2 %о. Разница между смертностью и рождаемостью в 60-80 % была в Медвеженском (77,3 %), Георгиевском (74,3 %), Минводском (69 %), Александровском бывшего Терского округа (66%) районах. Коэффициент рождаемости в них составлял 18,2 %о-22,1 %о, а смертности 58,7 %о-97,3 %о. Разность в 50-60 % наблюдалась в Ессентукском (51,2%) и Благодарненском (49,9%) районах. В Ессентукском районе на каждые 1 000 человек родилось 20 младенцев и умерло 62 человека, а в Благодарненском родилось 28 детей и умерло 56 человек. В Петровском районе разница между численными показателями уровня смертности и рождаемости была 34,2 %, коэффициенты рождаемости и смертности составляли 29,6 %о и 44,9 %о. Виноделенский район представил сведения немногим более чем о трети населения, в отличие от других вышеперечисленных районов, которые прислали данные, в среднем превышающие 90-процентный охват населения, но и по этим сводкам видно, что в районе сложилась тяжелая ситуация: двадцатипроцентное превышение показателей смертности над рождаемостью, коэффициент рождаемости составлял 37,9 %о, коэффициент естественно прироста - 94 %о. Положительный коэффициент естественного прироста населения сохранялся только в Туркменском районе (данные представлены частью ЗАГСов района и сведения имеются только о 54,5 % населения), в размере 13 %о (коэффициент рождаемости 36,4 %о, смертности 23,4 %о). [15]

Из городов особо серьезное положение складывалось в Георгиевске, Ессентуках, Железноводске, Мин-Водах, Прикумске, где смертность превысила рождаемость на 58-78 %, и в Ставрополье, где этот показатель достиг 82,7 %. Из названных городов самый низкий коэффициент естественного прироста населения, по расчетам автора, установился в городе Ставрополе - 57,7 %о (коэффициент рождаемости 12,1 %о, смертности 69,8 %о), самый высокий - в Железноводске - 9,4 %о (коэффициент рождаемости 7 %о, смертности 16,4 %о). В Кисловодске смертность была выше рождаемости на 47,6 %, естественный прирост составлял '-12,6 %о', рождаемость 13,9 %о, смертность 26,5 %о. [16]

В целом по стране в 1933 году естественный прирост населения также был отрицательным. Количество жителей сельской местности вследствие высокой смертности уменьшилось на 1 222 877 человек, в городах на 360 899 человек. Прирост от уровня рождаемости составил '-46,4 %' [17].

Что касается соотношения умерших по половому признаку, то необходимо отметить, что голод отразился, прежде всего, на численности мужского населения. В 1933 году смертность мужчин в сельской местности была в среднем на 17%, в городах в среднем на 28,8% выше смертности женщин. В сельской местности мужчины умирали в 58,5 % из 100 и в городах в 64,4%. [18]

Среди сельских жителей самый большой процент смертности мужчин был отмечен в Ессентукском районе - это 61,5 %. На высоком уровне мужская смертность также была в Александровском районе бывшего Терского округа (61,2%), Георгиевском (60,7%), Туркменском (60,6%), Невинномысском (60,4%) районах. Из городских поселений смертность мужского населения была особенно высокой в городах Ставрополе (68,9 %), Железноводске (68,3 %), Пятигорске (65,8 %). Самый низкий процент смертности мужчин был в городе Мин-Воды - это 60,4 % [19], что можно объяснить тем, что население Мин-Вод работало по обслуживанию железной дороги и имело незначительный гарантированный паек.

Голод сильно отразился на уровне детской смертности, причем в большей степени это касалось сельской местности, чем городов. В селах Курсавского района на тысячу рожденных умерло 510 младенцев, то есть из 934 рожденных умерли 477. В целом по сельской местности в районах, входящих теперь в состав Ставропольского края, смертность детей до одного года доходила до 301 человека на тысячу родившихся. В городах коэффициент младенческой смертности был 271,4 %о. [20] Пик детской смертности в сельской местности Северо-Кавказского края приходился на январь (191 033 человека) и февраль (182 140 человек) 1933 год. Весной смертность оставалась высокой: в марте умерло 176 872 ребенка, в апреле 169 594 ребенка, в мае - 164 280 детей, но наметилась тенденция к ее снижению, и на протяжении летних и осенних месяцев снижение продолжалось. [21]

Среди взрослого населения на Северном Кавказе самый высокий уровень смертности приходился на апрель-май, когда закончились хоть какие-то съестные запасы. Резко увеличилось количество смертельных случаев с марта. Черновая таблица, составленная в ЦУНХУ, содержит следующую информацию о смертности по сельской местности: февраль 4 971 случай, в марте 10 720 случаев, в апреле 17 548, в мае 16 679, в июне И 424, в июле 7 646. С мая, с наступлением тепла и появлением на улицах и огородах растительности, голод начал отступать. [22]

В Государственном архиве Российской Федерации хранятся письма, присланные из районов Северо-Кавказского края, в которых имеются некоторые сведения о голоде. В письме из станицы Вешенской, территориально не входящей в пределы современного Ставропольского края, но по положению сходной с положением в районах, которые теперь относятся к Ставрополью, о причинах и времени начала голода говориться следующее. В тяжелое продовольственное положение район попал после хлебозаготовок. Во многих сельсоветах забирали все продукты питания, включая соленое и сушеное. В тех сельсоветах, где забрали не все продукты, с середины января население перешло на питание исключительно картофелем. Там продукты питания закончились в начале весны, и голод начался с весны. В ряде сельсоветов, особенно внесенных на черные доски, вывезли все продовольствие. До февраля относящееся к этим советам население питались суррогатами. С середины февраля начались массовые опухания от недоедания и смертельные случаи. На хуторе Евлантьевском, состоявшем из тысячи дворов, с 1 февраля по 5 апреля умерло 120 человек, а остальные жители опухли. Из районного центра помощь поступать не могла, так как и там не было продовольственных запасов. Руководящие кадры в районе также были ограничены в продовольственном снабжении. Они полтора месяца получали половину пайка. Руководство низших уровней управления пайки не получало вообще и, как остальное население, было на грани истощения, люди на работу приходили опухшими. Напряжение немного ослабила незначительная помощь, но население продолжало опухать и умирать от голода. Основным продуктом питания стали суслики. Употребление в пищу сусликов помогло большей части населения выйти в поле, на сев. Но питание сусликами прекращалось с началом борьбы с вредителями при помощи химикатов, а, во-вторых, с потеплением употребление в пищу грызунов становилось опасным, так как они являлись переносчиками чумы. Минимальную продпомощь могли получить только работавшие в поле. [23]

Таким образом, в различных сельсоветах время начала массовой смертности варьировалось, но с незначительной разницей - в пределах одного месяца.

При всем при этом часто зерно, заготовленное у крестьян, портилось на ссыпных пунктах. Так, зимой 1931 года бунты кукурузы, подсолнуха и другого зерна стояли на пристанционных пунктах Северо-Кавказской железной дороги под дождем и снегом, из-за того, что урожай не на чем было вывозить. [24] Зимой 1932 года кукуруза также скапливалась на пристанционных пунктах, причем часто бунтирование проводилось на голой земле и без укрытия сверху. Иногда зерно укрывали, но укрытие не обеспечивало от проникновения влаги: в Расшеватке, например, бунты укрывались толем. [25]

Как отмечает ряд исследователей [26], причины смерти в тот период фиксировались только в городах, количество же умерших от голода в городских поселениях было учтено немного, всего 1,8%. Во-первых, это связано с тем, что смерти от голода умышленно не фиксировались, а во-вторых, люди, 'не дотягивали' до смерти от голода, так как умирали от инфекционных и паразитарных (тиф, корь, туберкулез и т.д.), желудочно-кишечных (дизентерия, энтерит, колит, диарея и прочие) болезней и болезней органов дыхания (бронхит, крупозная пневмония), которые вызывались ослаблением иммунной системы от недоедания, употребления суррогатов и следствиями голода - проживанием в антисанитарных условиях и бурным миграционным потоком.

Действительно, на 1933 год приходится пик вспышек заболеваемости. Например, по неполным данным, на 1933 год по РСФСР приходилось 11 заболевших брюшным тифом на 10 тыс. населения, в 1928 году было зафиксировано приметно 7 случаев заболевания на 10 тыс. человек, 1926 году 9 случаев. После 1933 г. идет сокращение количества заболеваний брюшным тифом: в 1934 г.9 случаев на 10 тыс. человек, в 1935 г. - 7 случаев. Такая же ситуация складывалась по ряду других заболеваний. В 1933 г. было отмечено 47 заболеваний сыпным тифом на 10 тыс. жителей, в то время как в 1926 г. были зарегистрированы по 4 заболевших на каждые 10 тыс. населения, в 1928 год - в среднем по 2 заболевших. [27]

Повышение показателей заболеваемости по РСФСР было обусловлено в том числе эпидемией на Северном Кавказе, о чем свидетельствуют некоторые сохранившиеся данные. Например, в Ново-Александровском районе эпидемия брюшного тифа была отмечена уже в 1932 г. - 89 заболевших. В 1933 г. количество заболевших снизилось до 62 человек. Но по малярии и гриппу пик заболеваемости пришелся на 1933 г., хотя эпидемия развивалась с 1932. В 1932 г. в районе было зафиксировано 30 811 заболевших малярией и 3 085 гриппом, в 1933 г. - 36 896 малярией и 3 353 тифом. Голод также вызвал вспышку сыпного тифа (14 заболевших в 1932 г. и 282 в 1933 г.), дизентерии (82 заболевших в 1932 г. и 198 в 1933 г.). Нормализация обстановки с продуктами питания и предпринятые государственными органами мероприятия по борьбе с эпидемиями снизили заболеваемость. В 1934 г. уже было зафиксировано 5 случаев заболевания брюшным тифом, 137 - сыпным, 171 - дизентерией, 12 835 - малярией, 2 025 - гриппом [28].

Что касается времени года, на которое пришлось больше всего случаев заболеваемости, то это поздняя весна и лето. Ослабленный за зиму и весну организм становился легко восприимчив к болезням; с наступлением тепла инфекция активизировалась и начиналась эпидемия. Еще в марте по РСФСР было 2 945 заболевших дизентерией, то в апреле - 4 177, в мае - 7 390, а в июне уже 13 385 и связано это было с употреблением в пишу травы и другой пригодной для еды растительности [29].

Борьба с эпидемиями была особенно затруднена из-за отсутствия или недостаточного количества в районах бань и прачечных. В вышеупомянутом Ново-Александровском районе их не было вообще [30]. Для локализации и уничтожения эпидемий применялись, прежде всего, профилактические меры: истребление сусликов и мышей. Весной была организована усиленная работа по уничтожению грызунов в южных эпидемиологических районах Северо-Кавказского края: Благодарненском, Александровском, Петровском, Туркменском, Виноделенском, Дивенской комендатуре, в части Прикумского, Цимлянского и Зиновниковского районов. В радиусе 5 км вокруг эпизоотических селений грызунов истребляли хлорпикрином, а в других местах химическими и бактериальными заправками, с привлечением к работе колхозников, единоличников и военных [31].

От педикулеза население избавляли путем организации работы бань, снабжения мылом дезинфекционных пунктов и бань. Кроме того, в городах была налажена работа по ликвидации беспризорности, а в местах заключения проводилась санитарная обработка заключенных [32].

Профилактика заболеваемости в 1933 г. была часто единственной мерой борьбы с эпидемиями, так как не хватало медиков, медикаментов, и качество медицинского обслуживания было на низком уровне. На территории 9 районов бывшего Ставропольского округа, по предварительным данным Крайздрава, на 1 января 1932 г. было 26 больниц на 844 койки, причем 8 больниц находилось в Ставропольском районе, и рассчитаны они были на 380 коек. По 2 больницы было в Благодарненском, Изобильно-Тищенском, Курсавском, Медвеженском, Петровском районах, одна - в Туркменском. Остальные лечебные учреждения на территории округа - это фельдшерские пункты (65), пункты первой помощи (26), амбулатории (54), в которых оказывалась самая общая медицинская помощь, консультации охраны материнства и младенчества (9). В Георгиевском, Ессентукском, Минераловодском, Невинномысском, Ново-Александровском и Прикумском районах бывшего Терского округа было 19 больниц (в том числе 1 в Минераловодском, 2 в Невинномысском, 3 в Ново-Александровском районах) на 504 места, 55 фельдшерских пунктов, 7 пунктов первой помощи, 52 амбулатории, 8 консультационных пунктов ОММ. [33]

О качестве работы лечебных учреждений можно судить по материалам комиссии А.В. Шотмана Президиума ВЦИК, обследовавшей состояние Северо-Кавказского края. Собранные комиссией сведения в отношении состояния здравоохранения в крае свидетельствуют о том, что в 1932 году увеличение количества больничных коек шло не за счет строительства новых больниц, а за счет добавления кроватей в уже имевшихся больницах.

Более того, расширение лечебных учреждений не предполагало улучшения качества медицинского обслуживания. В сельской местности в 1930 году было 0,69 койко-мест на 1 000 жителей, в 1931 г. стало 0,86 коек. Этот показатель был выше, чем по РСФСР (0,77 коек по селу и 5,5 в городах). Но в больницах не хватало белья и больные часто лежали на больничных кроватях в своем белье. Значительные трудности были с перевязочными материалами, медицинскими инструментами, спиртом и т.д. Питание больных было очень плохое. Ухудшало положение то, что больницы находились преимущественно в приспособленных зданиях, а не в специальных [34].

Голод также отразился на уровне рождаемости. По городам и селам Северо-Кавказского края рождаемость в течение 1933 года падала. Если принять количество рожденных в сельской местности в январе за 100% (по неполным данным в январе было 4 237 новорожденных), то в феврале родилось 86,8 % детей от числа рожденных в первый месяц года, в марте 84,8 %, в апреле 65,4 %, в июне 43,8 %, в сентябре 47,1 %, в октябре 33,3 %, в декабре 23 % [35].Е. Андреев, Л. Дарский, Т. Харькова отмечали, что население, и особенно сельское, в тот период времени не могло ограничивать рождаемость, поэтому уменьшение количества рожденных в 1933 г. и частично в 1934 г. объяснялось смертью беременных, большим недоучетом рано умерших новорожденных [36]. К названным причинам также следует добавить понижение способности женского организма к вынашиванию ребенка из-за скудности или отсутствия питания, массовую заболеваемость мужчин и женщин детородного возраста.

В 1934 г. в связи с прекращением массовой коллективизации, ослаблением нажима на крестьянство, началом развития колхозниками личного подсобного хозяйства и прекращением голода демографическая ситуация в стране начала нормализовываться. Разность между количеством родившихся и умерших снова стала положительной. По селам Северного Кавказа она выросла до 17,7 % от уровня рождаемости, по сельской местности РСФСР до 29 %, в городах по краю до 21,2 %, по РСФСР до 7,5 %. В 1935 г. в городах Северо-Кавказского края демографические показатели уже превзошли уровень 1928 г. Разность там составила 52,6 %. В городах РСФСР средняя разность была на уровне 40,2%. По сельской местности в крае разность составила 53,1 %, в республике - 45,6 % [37].

Точно установить количество людских потерь и охарактеризовать качественные изменения демографической структуры населения на Ставрополье в конце 20-х начале 30-х годов не представляется возможным, но переписи 1937 и 1939 годов, а также ряд других статистических сводок этого периода дают нам возможность оценить масштаб потерь в целом, позволяют увидеть, насколько внутренняя политика государства рубежа 20-х - 30-х годов оказала влияние на население страны и компенсировали ли переселения убыль коренного населения.

Как уже отмечалось в историографической части введения, статистики и ученые считают, что результаты переписи 1937 года, несмотря на ошибки, допущенные во время организации и проведения переписи, имеют высокую степень точности. [38] О том же писал в 1937 году начальник ЦУНХУ Госплана СССР Краваль И.А. Он в отчете И.В. Сталину и председателю СНК СССР В.М. Молотову писал, что перепись проведена в полном соответствии с указаниями ЦК ВКП (б) и СНК СССР. С 1 по 5 января проходило предварительное заполнение счетчиками переписных листов, сама перепись была проведена 6 января. С 7 по 11 января контролерами-инструкторами вместе со счетчиками, а в сельской местности и с представителями от сельских советов, был произведен контрольный обход всего населения и уточнены сведения переписных листов. В особом порядке работниками соответствующих ведомств были переписаны военнослужащие Красной Армии, части и учреждения НКВД, команды и пассажиры судов, находящихся в плавании. Специально образованными органами ЦУНХУ бригадами счетчиков были переписаны пассажиры поездов и ожидающие на станциях. В числе недостатков, ставших причинами возможного недоучета населения, Кравалем И.А. были названы организация переписи только наличного населения без учета постоянного, в результате чего счетчики в день переписи вычеркивали из списка людей, выехавших за пределы места своего постоянного жительства на несколько дней, неудачно выбранный для проведения переписи день (6 января выпало на выходной день и каникулярное время в школах, канун Рождества, что повлияло на повышение мобильности населения). Кроме того, по словам И.А. Краваля, перепись, произведенная в начале года, отразилась на годовых отчетах в колхозах, так как большая часть счетных работников была привлечена к участию в переписи. Но даже эти недостатки в организации переписи, по мнению начальника ЦУНХУ, могли вызвать недоучет всего лишь доли процента от численности населения страны. [39]

Курман В.М., заместитель начальника отдела учета населения и здравоохранения ЦУНХУ, к недостаткам в организации переписи относил однодневность ее проведения и также оценивал полученные с ее помощью результаты как имеющие высокую степень точности: недоучет 0,5-0,6 %. [40]

Несмотря на качество организации и проведения переписи, собранные ею данные не устраивали руководство страны. Согласно переписи, на 6 января 1937 года на территории Советского Союза проживало 162 миллиона человек, в то время как численность населения в 165,7 млн. человек была заявлена ЦУНХУ на 1 января 1933 года. И.А. Краваль и М.В. Курман объясняли завышенные цифры, опубликованные ЦУНХУ, неудовлетворительным текущим учетом населения. Кроме уже упоминавшейся плохой функциональности ЗАГСов, в числе факторов, искажавших результаты текущего учета, статистиками назывались неупорядоченность прописки и выписки в городах, отсутствие учета механического движения населения в сельской местности, неточность данных о численности народонаселения, взятых за исходную точку отсчета (по мнению специалистов, имел место переучет населения переписью 1926 года приметно на 1 %, что стало причиной изначально завышенных данных о количестве населения в 1926 году; в данный момент ученые отрицают возможность переучета населения при переписи 1926 года и говорят о недоучете [41]), неучитывание ухода части населения Казахстана, Туркмении, Узбекистана и Таджикистана за пределы СССР. [42]

Но далеко не все было объяснимо этими доводами. Полученные с мест данные о численности населения, особенно с Украины, Северного Кавказа и ряда других краев и областей свидетельствовали о каких-то нарушениях внутренних процессов, препятствовавших нормальному развитию общества. В частности, в Северо-Кавказском крае за 10 лет, прошедших после переписи 1926 года, население не только не выросло, но сократилось. Если в 1926 году на территории края (в границах 1937 года, включая Карачаевскую и Черкесскую автономные области) проживали 1 704 942 человека, то согласно предварительным итогам переписи 1937 года численность населения насчитывала 1 635 277 человек, то есть 95,9 % от количества населения 1926 года. В большой степени политические и экономические катаклизмы отразились на численности мужской части населения. Количество жителей-мужчин в крае за десятилетие сократилось на 6,1 %. Это вполне закономерно, так как расстреливали и заключали в концентрационные и исправительно-трудовые лагеря, прежде всего, мужчин. Среди переселенцев и умерших от голода также преобладали представители мужского населения. Численность женщин уменьшилась на 2,3 %. [43]

Особо следует остановиться на возрастной структуре населения. При просмотре общесоюзного данных о возрастном составе сельского населения в 1937 году обращает на себя внимание незначительная численность детей трехлетнего возраста, по сравнению с количеством детей других возрастов. Это дети, рожденные в 1933 году, во время голода. Также по данным переписи видно уменьшение численности детей, начиная с пятилетнего возраста, то есть рожденных с 1931 года, что говорит о сильном падении рождаемости и увеличении смертности населения в тот период. Если принять количество шестилетних детей за 100 %, то пятилетних детей по отношению к ним было 90,1%, четырехлетних 76,1%, трехлетних 66,6%. С 1934 г. рождаемость увеличилась, а, главное, уменьшилась младенческая смертность и количество детей двух лет по отношению к шестилетним в 1937 г. составит 71,8 %. [44]

Колебания численности населения были и в других возрастах, например, среди шестнадцатилетних, семнадцатилетних, девятнадцатилетних и т.д., и это обусловлено событиями первого - начала второго десятилетия XX в. [45], о чем уже говорилось при рассмотрении переписи 1926 года.

Более полные данные переписи 1939 г. свидетельствуют об увеличении среднего возраста населения. На Ставрополье уменьшилась доля детей до 7 лет. В 1926 году в Ставропольском и Терском округах вместе взятых они составляли 21,5%, населения, в 1939 году в Орджоникидзевском (Ставропольском) крае без Карачаевской и Черкесской автономных областей их доля составила 12,4%. Процент детей и подростков к 1939 г. снизился до 30,5%) с 38,4% в 1926 году. Небольшой процент детей до 9 лет свидетельствовал о том, что события конца 20-х - 30-х годов оказались гораздо более тяжелыми для населения Ставрополья, чем Первая мировая и Гражданская войны и голод в начале 20-х годов.

В целом по РСФСР показатели по возрастной структуре населения были лучше. Дети до 7 лет там составляли в 1939 г.18,8 %.

За 12 лет по Ставрополью (без автономных областей) увеличился процент жителей средних возрастов. В 1926 г. людей 30-39 лет было 11,8 %, а в 1939 г. их стало 20 %. Доля 40-49-летних выросла с 8,2 % до 13 %. Процент населения старшего возраста, с 50 лет, несколько снизился: с 10,8% до 9,9%. Но и в 1926 г. и в 1939 г. доля жителей старшего возраста была незначительной. [46] В.Б. Жиромская отмечает, что ситуация, когда процент населения старшего возраста низкий, является характерной для традиционного общества. [47]

Высылка и ссылка, заключение в концентрационные лагеря и расстрелы, голод сильно отразились на половозрастной структуре. В возрастных группах, которые были подвержены репрессиям в первую очередь, то есть, начиная с 40-летних (в 1926 г. им было 28 лет, в 1930 г. - 32 года), согласно статистическим данным по РСФСР, в сельской местности в 1939 году наблюдался меньший процент мужчин, чем женщин в сравнении с 1926 годом. Если среди 40-44-летних в 1926 г.1 164 женщины приходилось на 1 000 мужчин, то в 1939 г.1 259 женщин на 1 000 мужчин. В других старших возрастных группах эти показатели колебались, сохраняя тенденцию к превышению данных 1926 г. в отношении численности женщин, достигнув цифры 1 786 женщин на 1 000 мужчин против показателя 1 308 женщин на 1 000 мужчин в 1926 г. среди 55-59-летних. [48] По Северо-Кавказскому краю в целом (в границах 1937 г. и без Карачаевской и Черкесской автономных областей) по сравнению с 1926 г. к 1937 году численность женского населения (по предварительным итогам переписи 1937 г.) была выше мужского на 1,11% и составляла 53,51%. Серьезное положение сложилось в сельской местности. За десятилетие процентное соотношение женщин увеличилось на 1,56%. Если в 1926 г. соотношение было: 47,76% мужчин на 52,24% женщин, то в 1937 г. стало 46,2 % и 53,8 %. В городах прослеживалась обратная тенденция. Там ситуация улучшилась за счет бегства туда населения из сельской местности. В городских поселениях за 10 лет процентное соотношение между количеством мужчин и женщин изменилось от 46,7 % и 53,3 % до 47,3 % и 52,7 %. [49]

Большая смертность мужского населения, в свою очередь, стала причиной распада семей или сложности их создания. Почти во всех возрастных группах, кроме 40-44-летних, процент женщин, состоявших в браке, за 12 лет снизился. Если принять число женщин-жительниц сельской местности, находящихся в браке на 1 000 женщин данного возраста (по РСФСР), то окажется, что среди молодых возрастов 16-29 лет к 1939 году количество состоявших в браке уменьшилось, в среднем, на 12,6%, среди женщин 30-49 лет на 1,2%, среди женщин 50 лет и более на 9,7%. [50] Одновременно в городе и селе наметилась тенденция к уменьшению количества ранних браков. [51] Отчасти на изменение традиции раннего вступления в брак повлияло повышение брачного возраста для женщин в законодательном порядке в 1926 г., отчасти повышение образовательного уровня. Например, у мужчин сельской местности, по данным по РСФСР, резко снизилось количество браков, заключенных до двадцатипятилетнего возраста (снижение на 36,6 %), на 2,2 % уменьшилось количество состоявших в браке в возрасте 25-39 лет и повысилась доля женатых мужчин, начиная с 40 лет, на 2,9 %. [52]

За это же время значительно выросла доля городского населения и сократилась доля сельского. В 1937 г. по Северо-Кавказскому краю, без учета населения Карачаевской автономной области и Черкесской автономной области, горожане составили 157,74% по отношению к численности городского населения в 1926 году (по РСФСР эта цифра 208,7% без переписанных в особом порядке, по СССР 196,8 % без переписанных в особом порядке и 197,4 %, включая РККА и погранохрану НКВД). Сельское население в 1937 г. по отношению к 1926 г. составило 79,45 % (по РСФСР 90,8 % без переписанных в особом порядке, все сельское население по СССР 91,2 %). [53]

Некоторые города края за 10 лет, к 1937 году, по численности населения выросли в 1,5-2 раза. На 47,9 % выросла численность жителей г. Пятигорска, на 94,1 % выросла численность жителей г. Кисловодска. Население г. Ставрополя (с 1930 по 1943 г. назывался Ворошиловском) увеличилось на 11,2% (численность жителей городов приведена без учета контингентов РККА и погранохраны НКВД [54], поэтому цифры свидетельствуют о естественном приросте и росте за счет самовольно прибывающего населения).

На протяжении десяти лет, с 1926 по 1937 г., шло увеличение количества военных и численности охраны НКВД для усиления внешних границ и расширения возможностей применения силы против собственного населения и наведения порядка.

Всего на территории края, по предварительным итогам, при переписи по линии РККА было зарегистрировано 6 779 человек вольнонаемного и гражданского населения, без Карачаевской и Черкесской автономных областей 4 958 человек, в том числе 2 347 мужчин и 2 611 женщин. [55] Переписанные в особом порядке постоянный и переменный состав частей и школ милиции, военизированной пожарной охраны, находившийся на казарменном положении штатный и вольнонаемный состав аппаратов лагерей, управлений и отделов, мест заключения, тюрем, колоний, трудпоселков, строительств - контингент 'Б' и осужденные и подследственные заключенные, воспитанники трудколоний, трудовых коммун, приемников-распределителей отдела трудовых колоний несовершеннолетних НКВД СССР - контингент 'В' [56] по Северо-Кавказскому краю без автономных областей составляли 52 328 человек, из них совершеннолетних 29 717 человек. По сельской местности в числе контингентов 'Б' и 'В' было переписано 42 611 человек, среди них 22 531 совершеннолетний. Мужское население в сельской местности края среди этих контингентов составляло 46,8 %. [57]

По данным переписи 1937 года в Северо-Кавказском крае, включая автономные области, карта национального состава населения выглядела следующим образом: русских в крае проживало 1 361 188 человек или 83,2 % от численности всего населения, карачаево-балкарцев 69 310 человек или 4,2 %. Третьей по численности национальностью были немцы - 41 712 человек или 2,6 % от числа жителей края, четвертой - украинцы - 41 025 человек или 2,5 %.

Большое сокращение количества украинцев в крае по сравнению с двадцатыми годами объясняется изменением последними этнической принадлежности. Многие из них стали причислять себя к русским. Многочисленными в крае также были армяне, составляли 1,5% населения (23 908 человек), черкесы, составляли 1 % населения (16 188 человек). Представители других национальностей по численности не превышали 1 % населения края: абазины 0,8 %, осетины 0,7 %, ногайцы 0,5 %, кабардинцы 0,3 % и т.д. [58]

Казачество по переписи 1937 года не учитывалось. В конце 20-х - начале 30-х годов все усилия властей были направлены на то, чтобы сделать из казака простого советского человека. Постоянно звучали призывы о внедрении в руководящие структуры казаков, о необходимости обеспечить высокий процент поступления в учебные заведения казацкого населения [59], так как, во-первых, предполагали, что управление станицами облегчится, если в управленческом аппарате будут присутствовать представители казачества, а, во-вторых, образование, тесно переплетенное с идеологической обработкой, должно было изменить мировоззрение, особенно если это касалось молодого человека. Одновременно шло искоренение традиций казачества. В 1937 году вопрос о принадлежности к казачеству в вопросный лист включен не был.

В итоге можно сделать вывод, что, несмотря на имевшие место значительные недостатки в учете населения в 20-е - начале 30-х годов XX века, общая тенденция развития демографической структуры ставропольского села восстановима. Из статистических данных видно, что политика государства по коллективизации деревни и раскулачиванию сильно повлияла на уровни рождаемости и смертности. Насильственная коллективизация вызвала постепенное падение рождаемости и рост смертности. Наибольший уровень смертности пришелся на 1933 год, когда смертность более чем наполовину превысила рождаемость. При этом население умирало не столько от голода, сколько от сопутствующих ему инфекционных, паразитарных, желудочно-кишечных болезней и болезней органов дыхания, которые возникали из-за ослабления иммунной системы от недоедания и употребления в пищу суррогатов. Борьба с эпидемиями затруднялась нехваткой медикаментов, бань и проводилась главным образом профилактическими мерами: уничтожение грызунов, избавление населения от педикулеза, ликвидация беспризорности. Только уменьшение с 1934 года, по сравнению с концом 20-х - началом 30-х годов, нажима на крестьянство и развитие последними своих хозяйств способствовало стабилизации обстановки в деревне.

Перепись 1937 года показала, что с 1926 по 1937 год население Северо-Кавказского края, включая автономные области (территория взята в границах начала 1937 года), не только не выросло, но сократилось почти на 4 %. Значительные диспропорции наблюдались в половой и возрастной структурах сельского населения края: почти на б % сократилась численность мужского населения, снизился процент детей с пятилетнего возраста, то есть рожденных с 1931 года, уменьшилась доля мужчин в возрасте от 40 лет (именно эта возрастная группа более других пострадала от репрессий), что повлияло на снижение процента женщин, состоявших в браке.

4. Изменение культурного облика ставропольского села на рубеже 20х-30-х годов XX века

Большое влияние на демографию и социальную структуру общества оказали изменения в сфере культуры и образования, которые по масштабу сопоставимы с культурной революцией.

С коллективизацией было связано изменение традиционного представления о роли женщины в семье и обществе. Для организованных коллективных хозяйств нужна была рабочая сила, женские руки, поэтому с конца 20-х - начала 30-х годов развернулась кампания по вовлечению женщин в колхозы. В печатных изданиях эта кампания преподносилась как забота государства об улучшении быта женщин, необходимость участвовать в социалистическом строительстве. [1] Для того, чтобы сделать возможным работу женщины в колхозах и совхозах, предполагалось организовать ясли и детские площадки, пункты общественного питания.

В журналах и газетах постоянно стали печатать статьи и заметки о необходимости открытия детских учреждений и колхозных кухонь с целью облегчения жизни женщины и предоставления ей возможности участвовать в общественной и трудовой жизни села. [2]

Согласно 'Положению о создании и проведении расходования культфондов в колхозной системе', детучреждения должны были организовываться за счет культфонда, Политпросвета, КрайОНО, Крайздравотдела и других организаций. [3] Заниматься вопросами 'внедрения новых форм быта' в колхозах должны были культурно-бытовые комиссии, избираемые общим собранием или собранием уполномоченных членов колхоза из 7-9 человек. Руководство комиссиями возлагалось на членов правления колхоза. [4] Пользование детскими садами, площадками и яслями должно было строиться по классовому принципу: в апреле 1930 г. Краевой союз союзов сельскохозяйственных коллективов в своем послании краевым союзам сельскохозяйственной кооперации указывал на необходимость проинструктировать низовые организации о том, чтобы при укомплектовании детских учреждений в первую очередь принимать детей колхозников-батраков и колхозников-бедняков. [5]

Руководящие организации всех уровней, в компетенцию которых входили вопросы устройства быта населения, пытались контролировать процесс организации детских учреждений и не только давали указания о необходимости проведения тех или иных мероприятий, об организации различного вида учреждений, но и периодически требовали подачи сведений о ходе выполнения директив. В частности, в края, округа, республики и т.д. высылались 'Схемы информационной сводки о культурно-просветительской и бытовой работе в колхозах'. В одном из пунктов 'Сводки' требовалось дать сведения о наличии детских учреждений (сюда относились детские сады, детские площадки, детские ясли, консультации и прочее) и о качестве их работы. [6]

Подробно центр интересовали вопросы: количество детских учреждений и на какое количество детей рассчитаны, когда они организованы и как приспособлены к рабочим часам родителей (есть ли двухсменный режим работы), удаленность детских площадок, садов и яслей от места работы родителей, удовлетворяют ли эти учреждения потребности колхозов, какой процент детей охватывают, как обслуживаются дошкольными учреждениями матери с грудными детьми, стоимость содержания одного ребенка в месяц, имеющиеся ясли постоянные или сезонные, существует ли классовый критерий при подборе детей, как обеспечены ясли медикаментами, мебелью, постельным бельем и т.д. [7]

Еще один серьезный вопрос, волновавший и центр и места - подготовка и квалификация воспитателей. В конце 20-х годов при большом количестве безграмотных и малограмотных и даже при низком уровне грамотности у обучавшихся в школах (о низком уровне грамотности школьников и окончивших школы, судить по сохранившимся письмам учащихся [8] и замечаниям окружных контролирующих организаций [9]) не могло быть и речи о том, чтобы требовать от работников детских садов высокой квалификации. Поэтому конец 20-х годов - это период, когда для подготовки воспитателей и заведующих детсадов организовывали краткосрочные курсы [10], на 1-2 месяца.

Ответы колхозов на присланные из окруженных и краевых организаций запросы и отчеты проверяющих из округа и края позволяют нам теперь судить о состоянии детских учреждений конца 20-х годов. Возьмем в качестве примера отчет обследования бытовых учреждений старомарьевского колхоза 'Гигант' имени Сталина. Этот колхоз являлся коллективом среднего уровня, поэтому обстановка с детсадами там была относительно хорошей. При колхозе имелись две временные, на 4,5 месяца, площадки на 30 человек каждая. Действовали они с 15 мая 1930 г. Площадки находились на близком расстоянии от места работы родителей. Дети могли оставаться на ночь в группе. Питание, по словам проверяющей, было хорошее. Часть продуктов получалась в колхозе, а часть закупалась в кооперативе.

Положение с обслуживающим персоналом было следующее: на две площади - две няни, две кухарки, две воспитательницы и одна заведующая хозяйственной частью. Воспитательницы и заведующая прошли специальные подготовительные курсы. Раз в неделю детей осматривал врач по консультации. За работой площадок следили матери. Колхоз и сельский совет выделили на устройство площадок 530 рублей (50 рублей - колхоз и 480 - сельсовет). Принимались в эти учреждения только дети колхозников.

Но были в работе площадок и недостатки, и связаны были эти недостатки с общим тяжелым положением в стране. Середняцкие, а особенно бедняцкие и батрацкие семьи не могли позволить себе обеспечить детей даже самым необходимым. Проверка колхоза отмечала отсутствие у детей смены белья (при стирке грязной одежды дети ходили голыми) и игрушек.

Кроме того, профессиональная подготовка воспитателей была низкой, поэтому с детьми не проводили воспитательной работы. Технические служащие не проходили медицинский осмотр. [11]

Открытие возможности для женщины участвовать в общественной и культурной жизни было своевременным и необходимым, облегчило положение женщин, особенно беднячек и батрачек, дав им право работать в колхозах, не волнуясь за неустроенность детей. Но, как и все другие начинания советской власти конца 20-х - начала 30-х годов, эта кампания проводилась форсировано, без подготовки условий для ее проведения, поэтому имела много отрицательных последствий. Во-первых, работа в колхозе для женщины стала не добровольной, а принудительной, и старожилы, вспоминая свою работу в колхозе, используют словосочетание 'гоняли на работу'. Во-вторых, деньги на организацию детских учреждений были не во всех районах и колхозах [12], поэтому ясли и детские площадки организовывались с задержкой и работающей женщине не с кем было оставить детей. Колхозницы брали детей с собой в колхоз, отчего росла детская смертность. Одним из примеров наличия подобных фактов может служить случай, происшедший в колхозе им. Сталина Прохладненского района. Уполномоченный районных организаций, член бюро райкома партии и заведующий агитационно-массовым отделом Шевцов давал указания местным партийцам выгонять на работу колхозников в 3 часа ночи, объезжать на конях станицу, загоняя женщин на работу. Отказ от работы по любой причине наказывался арестом и содержанием в карцере при стансовете. Одна из колхозниц, работая в поле с трехмесячным ребенком, после продолжительной работы возвратилась домой, чтобы помыть ребенка и сходить в амбулаторию. По распоряжению Шевцова женщина была арестована и после некоторой отсидки в карцере отправлена в поле без ребенка. На поле женщина находилась в течение трех суток и после того, как она заболела, ее отправили домой. Ребенок вскоре умер. [13]

Дети также заболевали и умирали оттого, что играли в колхозе около грязных бочек, нечистот и т.д. [14]

Таким было положение с детскими учреждениями. В итоге мы можем сделать вывод, что одновременно с вовлечением женщин в культурную и политическую жизнь страны (этот процесс уже шел на Западе и Америке), правительство предполагало привлечь её и к работе, сначала в различного вида коллективных хозяйствах, а затем, с началом коллективизации - в колхозы, чтоб они, представительницы многочисленной категории сельских жителей, также участвовали в производстве и своим трудом приносили доход государству. Но не везде в селе поддерживалась идея о необходимости 'раскрепощения женщины'. Некоторые женщины продолжали считать, что их положение было не 'угнетенным состоянием', а столетиями существовавшим обычаем воспитывать детей и смотреть за домашним хозяйством. В частности, на Окружном съезде, посвященном ходу сплошной коллективизации и проходившем в марте 1930 года, одна из присутствовавших на съезде женщин, Щербинина (не являлась делегаткой, но тайком прошла в зал заседаний) высказала мнение: 'Для того, чтобы раскрепостить женщину, чтобы не голодать - надо родить сына, дочку.'. [15]

Одно из основных достижений советского государства - предоставление широкой возможности для крестьянства получить образование. Первоначально образование предполагало только обучение грамоте и изучение основ какой-либо профессии преимущественно на курсах, но и это было большим достижением при существовавшем в тот период высоком уровне неграмотности и большой нехватке профессиональных кадров. Курсы организовывались для подготовки воспитателей детских дошкольных учреждений, работников изб-читален, агрономов и так далее, и срок обучения на них составлял от нескольких дней до нескольких месяцев.

В конце 20-х - начале 30-х годов стали уделять большое внимание борьбе с неграмотностью.17 мая 1929 года ЦК ВКП (б) принял постановление 'О работе по ликвидации неграмотности' [16], а 25 июля 1930 года постановление 'О всеобщем обязательном начальном обучении' [17]. Для того, чтобы активизировать работу по распространению образования, необходимо было разрешить вопрос с обеспечением помещениями, с предоставлением реальной, а не фактической возможности бедноте учиться, так как зачастую отсутствие одежды и средств существования являлись причиной того, что родители не пускали детей в школу, отправляли на работу и так далее. В качестве помещений для школ стали использовать и вновь строившиеся для этого здания, и имеющиеся пригодные строения, и, согласно решению Совнаркома от 18 января 1930 года и распоряжению от 18 марта 1930 года, дома, конфискованные у кулаков. В случае если в домах кулаков уже размещались советские и хозяйственные учреждения, то они подлежали выселению. Сельсоветам было предложено организовать при культурно-просветительных секциях комитеты по введению всеобщего обязательного начального обучения, в компетенцию которых должно было входить образование фондов бедноты, учет и регистрация детей, содействие сельским советам и РИКам в обеспечении школ учебными пособиями, педагогами, помещениями, проведение широкой разъяснительной работы среди родителей и населения, осуществление общественного контроля за деятельностью советских органов, имевших отношение к образованию. Теперь с 15 мая по 10 июня надлежало проводить запись и набор в первую группу школ, используя материалы проведенного школами учета детей школьного возраста, чтобы выяснить потребность в количестве учебных мест, а в начале учебного года, в августе-сентябре, предлагалось на основе инструкции Наркомпроса и ЦСУ производить учет детей в возрасте 7-15 лет с целью контроля за вовлечением их в школы. Согласно принятым постановлениям, обязательному обучению с начала 1930-1931 года подлежали дети в возрасте 8,9 и 10 лет. Для неграмотных подростков планировалось одногодичное и двухгодичное обучение по ускоренной программе, а для неграмотных переростков до 15 лет - ликпункты. [18]

Школа в 20-е - начале 30-х годов, как и все остальные учреждения, перестраивалась по классовому принципу. С одной стороны, в этом были положительные моменты, так как дети низших социальных слоев получили поддержку и возможность обучаться в учебных заведениях. В сентябре 1929 года Президиум Ставропольского ОИКа постановил провести в течение учебного года точный учет учащихся по строго классовому принципу и тщательно изучить причины выбытия из школ детей бедноты и батрачества.

Для удержания в школах последней категории учащихся рекомендовалось снабжать их необходимым (учебниками, письменными принадлежностями, обувью, одеждой и так далее), используя средства РИКов, учреждений, кооперативно-хозяйственных и общественных (ККОВ, ОДД) организаций, фондов помощи беднейшим учащимся. [19] С другой стороны, классовый подход имел много отрицательных последствий, так как ущемлял права на образование других, более состоятельных категорий крестьянства.

Переход ко всеобщему обязательному начальному обучению потребовал большое количество учительских кадров. Численность преподавательского состава в связи с этим начала расти, и в начале 1932 - 1933 учебного года на территории сельской местности Северо-Кавказского края, взятой в границах Орджоникидзевского края 1937 года без Карачаевской и Черкесской автономных областей, в начальных школах работало 2 700 учителей, в неполных средних школах - 753 учителя, в средних школах - 158 учителей, вместо 1 420 в начальных школах, 80 в неполных средних, 316 в средних в 1923-1924 году. [20] Кроме того, в крае были школы неграмотных и малограмотных, и в них в 1932-1933 работало 5 183 преподавателя (это могли быть учителя общеобразовательных школ и другая сельская интеллигенция). [21]

Для своевременного обеспечения школ педагогами в учебных заведениях, в которых готовились учителя, проводили досрочные выпуски обучавшихся. В частности, в 1930 году президиум Терского Окрисполкома постановил в августе осуществить досрочный выпуск третьего курса Педтехникума и педагогического его отделения при Армянской школе девятилетке. [22] Потребность в большом количестве учительских кадров в 20-е - 30-е годы была причиной того, что качество подготовки педагогов страдало, в образовательных учреждениях часто работали плохо подготовленные учителя. ОкрОНО в 1929 году отмечал, что 'вопрос о ликвидации неграмотности среди ликвидаторов неграмотности и учителей первой ступени крайне назрел'. В одной из газетных статей того периода было помещено письмо учителя, которое свидетельствовало об уровне грамотности некоторых педагогов: 'У вовсех у нас рты позатыкнули. Много дюже береть на себя населения, говоря, что я их плохо обучаю. Понаучились рано'. [23]

Постоянно увеличивалось число учащихся в школах. Если на начало 1923-1924 учебного года в селах Ставрополья, в границах Орджоникидзевского края без учета автономных областей, в начальных школах было 50 700 детей, 3 545 детей было в неполных средних школах и 2 700 в средних, то в 1932-1933 году в начальных школах было 96 470 детей, в неполных средних - 14 164, и 2 300 в средних. [24]

Несмотря на то, что в сельской местности проводилась активная работа по ликвидации неграмотности, там оставалось большое количество неграмотных, особенно среди взрослого населения, и это затрудняло комплектование курсов и являлось объективной причиной, не дававшей возможности крестьянами воспользоваться правом получить образование более высокого уровня, хотя и не все желали пользоваться этим правом.

В частности, при наборе курсантов на курсы подготовки дошкольных работников, которые должны были организовываться на базе Ставропольского педагогического техникума, были высказаны пожелания, чтобы курсантки имели возраст 18-30 лет и образование в пределах трех групп школы первой ступени. В крайнем случае, предполагалось принимать женщин, умевших только читать и писать, но колхозы выслали на курсы только 4 представителей из 20 необходимых, так как в ряде колхозов, согласно присланным ответам, не оказалось грамотных женщин, а некоторые колхозы вообще не ответили на запросы. По решению ОкрОНО и женотдела Ставропольского Окружкома партии было решено укомплектовывать курсы женщинами из местных организаций, изъявившими желание после обучения поехать на работу в колхозы. Эта мера дала возможность собрать группу курсантов из 18 человек. Более того, из-за низкого образовательного уровня командированных колхозниц упор в учебном процессе был сделан на практику, а не на теорию. [25]

Также ярко характеризует ситуацию с организацией курсов и уровнем грамотности и следующий случай. При наборе курсантов на восьмимесячные колхозные курсы в 1929 году, которые должны были проводиться по Северо-Кавказскому краю при сельскохозяйственных институтах, оказалось, что у курсантов была плохая подготовка, особенно по русскому языку и арифметике. Как выход из ситуации, местным органам власти предлагалось, с учетом выделенных мест, заранее отбирать кандидатов на курсы, чтобы они могли себя подготовить, главным образом по русскому и литературе. Кроме того, проверка набранного на курсы контингента показала, что часть из них никакого отношения к колхозам не имела. [26] Также довольно низкими были требования к поступавшим в Колхозный Университет, что также свидетельствует о необходимости властей приспособиться к имевшимся условиям: умение устно и письменно изложить прочитанное, знание четырех действий арифметики, участие в работе общественных организаций и умение разбираться в основных вопросах текущей политики. [27]

Особое внимание в 20 - 30-е годы уделялось женскому образованию. Условием, которое ставилось колхозам при выделении курсантов - посылка на курсы женщин, причем на курсы не только педагогические, но и агрономические, и по подготовке управленцев и так далее. [28] В частности, на колхозные курсы, о которых уже говорилось выше, указывалось направлять женщин, численностью не менее 20 % от общего числа курсантов. [29]

Что касается широты возможностей получить образование в советском государстве, то необходимо отметить, что далеко не все имели доступ к образованию. Этой возможности практически были лишены причисленные к зажиточным, кулакам, бывшим помещикам и так далее. В инструкциях техникумам говорилось о необходимости пролетаризации этих видов учебных заведений. Предполагалось добиться преобладания в техникумах детей рабочих, батраков, бедняков и середняков, доведя количество только батраков не менее чем до 10%. Для поднятия их уровня образованности предусматривалось открыть подготовительные курсы при педагогических и сельскохозяйственных техникумах. [30]

Рассматривая вопрос образования на рубеже 20-х - 30-х годов XX века, нельзя не отметить один очень важный момент: в этот период большое внимание уделялось распространению среди населения сельскохозяйственных знаний и это было особенно важно, так как экстенсивный хищнический способ ведения хозяйства, который применялся на территории Ставрополья до этого времени [31], ухудшал экологическую обстановку, тормозил развитие сельского хозяйства, делал крестьян полностью зависимыми от погодных условий. Попытки распространить среди населения знания по сельскому хозяйству предпринимались еще до 1917 года путем организации систематических чтений, бесед, экскурсий, устройства показательных полей и участков, открытия сельскохозяйственными обществами курсов, раздачи книг, брошюр и плакатов, создания прокатных и зерноочистительных пунктов и так далее. Эти мероприятия в свое время способствовали улучшению ведения хозяйства рядом домохозяев (к 1 января 1912 года 284 крестьянина применили правильную обработку пара, а к 1 января 1913 года - 491 крестьянин). [32] В изучаемый нами период, в 20 - 30-е годы, стали открываться сельскохозяйственные курсы [33], в школах пытались вводить элементы сельскохозяйственного образования [34], в газетах стали печатать советы по более эффективному способу выращивания сельскохозяйственных культур и уходу за скотом, в сельские библиотеки начала поступать агрономическая и зоотехническая литература (в 1929 году, например, Окрполитпросвет отпечатал и разослал всем избам-читальням округа, коммунам и колхозам учебник 'Агрограмота', программу для сельхозкружков [35]). Чтобы стимулировать восприятие и соблюдение населением агроминимума и зооминимума, в закон о едином сельскохозяйственный налоге было включено положение о десятипроцентной скидке от суммы налога за 'минимальное' соблюдение в хозяйстве правил ухода за посевами и животными. [36] Последняя мера в виде льготы, правда, оказалась малоэффективной, так как, во-первых, земельные общества, которым предоставлялась льгота (льгота действовала в отношении земельных обществ, а не отдельных крестьянских дворов) и которые должны были организовывать проведение агро и зооминимума в хозяйствах своих членов, на то время потеряли свою ценность: часть членов земельных обществ состояли в колхозе, а часть вели единоличное хозяйство, поэтому обеспечить выполнение этих минимумов всем обществом было невозможно. Во-вторых, перечень мероприятий, которые входили в агро и зооминимум, был сложен. [37] В рамках агроминимума крестьянам предлагалось уничтожать сорняки на полях путем обкашивания меж, дорог, приусадебных пустырей, проводить стопроцентную очистку и протравливание посевматериала, своевременно обрабатывать междурядья и правильно полоть ряды пропашных культур, бороться с вредителями. При рядовом посеве нагрузка на сеялку для озимого посева должна была составлять 60 га, для ярового - 40 га.

В зооминимум входило обязательное использование производителей только со случных пунктов, либо производителей населения, одобренных земорганами в установленном порядке, проведение кастрации непригодных производителей, содержание общественных производителей в теплых и светлых помещениях и уход за каждым или за всеми вместе одним ответственным лицом, назначенным обществом, кормление племенного скота и молочных коров по нормам и запись удоев коров, содержание племенного скота и молочных коров в утепленных помещениях с устроенными кормушками и так далее. [38] Эти мероприятия даже колхозам в тот период были посильны в редких случаях. [39]

Составной частью культурной революции в советском государстве были также создание развернутой сети библиотек, организация радиовещания по всей стране, предоставление возможности широкому кругу сельских жителей знакомиться с мировыми и региональными новостями из прессы. Но, как и многие преобразования в стране, главной целью превращения средств массовой информации в действительно массовые была широкая пропаганда государственной идеологии.

О специфике радиовещания и прессы того периода уже много сказано исследователями. [40] Роль радио в пропагандистской деятельности государства 20-х - 30-х годов была особенно велика. В психологическом смысле голос без присутствия говорящего оказывает гораздо большее влияние на слушателей, чем речь видимого человека, поскольку все, что произносится обозреваемым человеком, оценивается как мнение говорящего, которое можно либо принимать, либо нет. Один же голос воспринимается как непререкаемая истина. Особенностью радио того времени была новизна этого средства передачи информации, что не требовало его перестройки на новые формы работы, поэтому радиовещание вбирало все признаки формировавшегося авторитаризма. Отличительными чертами радио, выгодно отделявшими его от газет, были оперативность (это оказывалось особенно важным при слабой доставке газет), возможность слышать живую речь, музыку. [41]

В изучаемый нами период идет процесс постепенного усиления цензуры. Печать превращается в 'мощный механизм манипулирования массами, мифологизации их сознания'. [42] Исследователи выделяют 5 постепенно сформировавшихся уровней цензуры, через которые проходил написанный текст: самоцензура, редакторская цензура, контроль Главлита, карательная цензура, идеологическая цензура. Это не только позволяло жестко следить за тем, чтобы в печати появлялась соответствующая духу времени информация, но и способствовало 'воспитанию' писателей, поэтов, журналистов, что крайне отрицательно сказывалось на советской культуре. [43]

В Ставропольском округе, как и на всем пространстве СССР, в конце 20-х - начале 30-х годов наблюдалось постепенное усиление цензуры и пропаганды. Библиотеку решили сделать одним из центров просвещения в селе.27 марта 1930 года Краевой союз союзов сельскохозяйственных коллективов так определил задачи библиотеки: пропаганда пятилетнего плана и выполнение его в 4 года, пропаганда сплошной коллективизации и необходимости классового подхода при решении различных вопросов, ликвидации кулачества, внедрения социалистического соревнования, ликвидации агрономической неграмотности и малограмотности, распространение сельскохозяйственной, антиалкогольной, антирелигиозной и медицинской литературы, разъяснение особенностей нового быта и др. [44] В связи с этим в уже имевшихся в селах избах-читальнях, согласно указаниям, должен был быть произведен отбор книг. Крайсоюз Колхозсоюзов настоятельно рекомендовал пересмотреть книжные фонды и выбрать 'пригодные' издания. Отбор книг возлагали на наиболее грамотных людей села, если это было возможно - на представителей интеллигенции - учителей, врачей, агрономов и т.д. Но и они могли осуществлять эту деятельность только под руководством комсомольской и партийной ячейки. Отбракованную литературу запрещалось использовать даже на хозяйственные нужды. Ее необходимо было складывать в отдельный шкаф, а список изъятых изданий переслать в окружную библиотеку. Окружная библиотека должна была решить, как поступить с описанной литературой и выслать указания на место, откуда прислали запрос.

Для библиотек предполагалось произвести дозакупку недостающих книг, теперь с соответствующим правительственному политическому курсу содержанием. Новая литература должна была включать в себя информацию о том, что будет представлять из себя социалистическая деревня и о том, как ее строить: сведения по коллективизации и организации труда в колхозах, о роли бедноты и середняков в управлении коллективным хозяйством и о методах уничтожения зажиточных крестьян. [45]

В нормативных документах, приходивших из краевого центра, указывались издательства, в которых можно было заказывать литературу для библиотек. Во избежание проникновения в село идеологически не выдержанных книг, заказы в первую очередь рекомендовалось посылать в окружные издательства: Книгосоюз, затем ГИЗ и Книгоуправление, также указывалось приобретать книги через торговые сети 'Коопкнига'. Закупать литературу в других издательствах запрещалось. Ответственность за приобретенную литературу несли руководители по культурно-просветительской работе. Помогать в подборе новых книг могла центральная окружная библиотека через посланного из села в эту библиотеку грамотного представителя. [46]

Вообще подбору новых книг для изб-читален уделялось очень много внимания. Предполагалось даже устанавливать выставочные щитки для демонстрации новых изданий. В первую очередь демонстрировать новинки необходимо было для работников союзов. Для регулярного налаживания снабжения окружных и краевых союзов сельскохозяйственной кооперации (орготдел в особенности) новинками 'по вопросам сельского хозяйства, кооперации, решений директивных организаций' и другой литературы, которая необходима для союзов, Книгосоюз брал на себя обязательство устанавливать щитки с новой книжной продукцией. Считалось, что устройство щитков будет затрачивать меньше времени на знакомство с новинками. Книгосоюз дал обязательство постоянно обновлять стенды. Ставропольскому Колхозсоюзу теперь необходимо было письменно сообщать Правлению Книгосоюза, кто будет ответственным за наблюдение за щитком, где будет находиться щиток и на какую сумму необходимо доставлять книги. [47]

В качестве 'помощи' местным организациям в подборе литературы Крайколхозсоюз и Коопкнига высылали на места списки и каталоги рекомендуемой литературы. Рекомендуемая литература в основном была сельскохозяйственной и политической направленности. В одном из разосланных списков, например, 17 наименований - это была пропагандистская литература, посвященная преимущественно весеннему севу, 41 - сельскохозяйственная, содержавшая советы по выбору наиболее эффективных пород скота и уход за ним, по возделыванию сельскохозяйственных культур, 4 - руководство по сельскохозяйственным машинам, 24 - книги политического характера - о классовой борьбе, ударниках, культурном строительстве и так далее и 61 книга была посвящена колхозам. [48] Несмотря на то, что в села направлялся большой поток идеологической литературы, несомненно положительным моментом было уделение внимания и изданиям по сельскому хозяйству, крайне необходимых для интенсификации крестьянских хозяйств.

Книжная продукция, особенно пропагандистского характера, в изучаемый нами период была предназначена для различных категорий населения: для малограмотных и для широкого круга читателей. Цены на книги были установлены вполне доступные: от 1 до 80 копеек, причем большинство книжных наименований стоило не дороже 20 копеек. [49]

Огромную роль в агитационной работе среди населения играли газеты и журналы. Их периодичность давала им большее преимущество перед книгами. Газеты особенно оперативно отражали колебания правительственного курса и относительно быстро информировали о них читателей. Это определило повышенное внимание руководства страны к периодическим изданиям. По выписке газет и журналов на местах устанавливались такие же планы, как и по посеву полей. Например, на 1929 год Крайколхозсоюз установил следующие ориентировочно-контрольные цифры. Ставропольский окрколхозсоюз должен был содействовать распространению как минимум 900 газетам всех изданий, 500 журналам всех изданий, и в дополнение к этому сельскохозяйственной литературы на сумму 2 500 рублей. Терский окрколхозсоюз должен был оказать содействие в распространении 600 экземпляров газет, 450 экземпляров журналов, а также сельхозлитературы общей стоимостью 600 рублей. [50] Эти контрольные цифры считались только минимальным заданием.

Кроме того, Крайколхозсоюз и Коопкнига давали отдельные рекомендации о выписке наименований печатных изданий для различных видов коллективных хозяйств. Для коммуны, в соответствии с ее значимостью как высшей формы кооперации, предлагалось выписать обширную библиотеку в 300 рублей и 7 разновидностей периодических изданий для читателей различного пола и возраста: журналы 'Коллективист', 'Хлеборобка' и 'Путь Северо-Кавказского Хлебороба' и газеты 'Комсомольская Правда', 'Кооперативная деревня', 'Сельскохозяйственную газету' и газету для детей 'Ленинские Внучата'. Артели рекомендовалась библиотека № 2 в 100 рублей и 6 видов газет и журналов (вместо 'Сельскохозяйственной газеты' и журнала 'Путь Северо-Кавказского хлебороба' газету 'Пахарь'). Товариществам по совместной обработке было предложено закупить менее дорогостоящую библиотеку за 50 рублей и также ряд газет и журналов, а простейшим объединениям библиотеку № 4, журнал 'Сам себе агроном', газеты 'Советский Пахарь' и 'Большевистскую смену'. Это был приблизительный перечень литературы, и его можно было либо сокращать, либо расширять, но настоятельно рекомендовалось выписывать приблизительно такой же круг литературы. [51]

При определении наименований периодических изданий, которые, по мнению властей, необходимы для распространения среди крестьян, некоторым газетам и журналам отдавалось особое предпочтение. На краевом уровне рекомендовалось распространять в селах 'Кооперативную деревню' [52], 'Путь Северо-Кавказского Хлебороба', 'Северо-Кавказский Коллективист', 'Сельскохозяйственную газету'. Кроме этих изданий, для выписки предлагались также женские журналы 'Хлеборобна', 'Работница', 'Крестьянка' и местные газеты и журналы, выпускавшиеся окружкомами ВКП (б) и окрисполкомами и т.д. [53]

Для стимулирования подписной компании использовались поощрения, льготы, оформление выписки за счет средств сельских культурных фондов и так далее. [54] Например, издательство журнала 'Северо-Кавказский Коллективист' в целях популяризации своего издания установило льготы на подписку и одна из них - журнал можно было выписать в кредит с отсрочкой оплаты до урожая. Ставропольский Окрколхозсоюз, как и Крайколхозсоюз, в своих постановлениях постоянно указывали на необходимость создания культурных фондов и часть средств из этих фондов должна была направляться на выписку журналов и приобретение книг. [55]

Несмотря на все сказанное выше, необходимо отметить, что в конце 20-х годов сельское население потенциально имело возможность приобретать разноплановую литературу, а не только политическую или сельскохозяйственную. В газетах того периода часто печаталась реклама различных видов периодических изданий, самоучителей (по бухгалтерскому делу, например), лечебников (с советами по уходу за волосами и кожей и так далее), литературы по половому воспитанию, художественной литературы. [56] Издательства за выписку своей печатной продукции предлагали подарки. Например, Издательское Общество 'Огонек' за подписку на ежемесячный 'культурно-бытовой домашне-хозяйственный' 'Женский Журнал' обещало к каждому номеру журнала бесплатно прилагать вырезную выкройку, контурный лист, детский уголок. Кроме того, годовые подписчики, оплатившие выписку сразу за год, получали две бесплатных премии, 'Справочную книгу для женщин' и 10 книжек 'Библиотеки Огонек', и одну премию за доплату в 50 копеек - книгу 'Шитье на дому'. [57]

Организация деятельности библиотеки была не менее важным мероприятием, чем комплектование библиотечных фондов, так как от этого зависела жизнеспособность библиотечной системы вообще и возможность библиотеки выполнять возложенные на нее задачи. Предполагалось в библиотеках выстроить такую систему управления, которая предполагала бы жесткую иерархию, широкий контроль. По положению о библиотеках, поступившему 30 марта 1930 года в Ставропольский Окрколхозсоюз из Крайсоюза Колхозсоюзов, библиотечной работой должен был заниматься, во-первых, библиотечный совет, обычно организуемый в станицах, крупных колхозах.

Бибсовет составлялся из: а) представителей партийной и комсомольской ячеек, культсекции сельского совета или РИКа, культурно-бытовых комиссий колхозов и совхозов, находящихся в районе действия библиотеки-читальни, профессиональных организаций, школы, потребительского общества, сельскохозяйственной кооперации, пионеров, рабселькоровской организации; б) работников библиотеки-читальни; в) представителей кружков, работающих при библиотеке; г) представителей от обслуживаемого библиотекой населения, читателей библиотеки, подписчиков газет, посетителей бесед, лекций, киносеансов и др. (не менее 5 человек). Председателем библиотечного совета должен был являться заведующий библиотекой-читальней. [58]

Во-вторых, библиотечная работа возлагалась на библиотечную подкомиссию, которую предполагали организовывать при культурно-бытовой комиссии колхоза во главе с председателем, ответственным за культпросветработу в колхозе, в-третьих, на постоянного работника библиотеки, выделенного из числа работающих в колхозе и считавшегося наиболее политически грамотным (его оплата приравнивалась к оплате других руководителей отдельных отраслей колхозной работы), в-четвертых, на книгонош (для доставки книг работающим на полях) и, в-пятых, на читательский актив, оформленный в кружки друзей библиотеки.

По плану руководства, библиотека предназначалась, в первую очередь, для обслуживания колхозников, бедняков, середняков, батраков и их семей, еще не вступивших в колхоз. [59] Часть просветительной работы должна была проходить непосредственно в стенах библиотеки. Там читатели либо самостоятельно знакомились бы с литературой, либо работник библиотеки устраивал бы громкие читки с последующей беседой, что должно было увеличить посещаемость библиотеки малограмотными. [60] В весенне-летний период устанавливался специальный режим работы читальни. [61] Сельские активисты, не занятые на сельскохозяйственных работах, должны были доставлять литературу на поля. Во многих документах, газетных и журнальных статьях говорилось, что это самый лучший способ продвижения культуры. [62] Настоятельно рекомендовалось организовывать подводы, на которых следовало устанавливать киноаппарат, радиогромкоговоритель и ящик с книгами и отправлять их на поля, на место работы колхозных бригад. Предполагалось во время перерывов раздавать колхозникам книги, газеты, демонстрировать для них фильмы, устраивать прослушивание радиопередач.

С середины мая 1930 г. в селах в сфере культурной жизни должны были начаться очередные преобразования. Согласно 'Положению об организации и работе Клубов колхозников в селах Ставропольского округа' [63], во всех населенных пунктах округа, крупных колхозах, пунктах МТС, совхозах 'по радиусу руководства Дома Социалистической Культуры' из реорганизуемых изб-читален предполагалось образовывать клубы колхозников. Эти клубы должны были иметь:

1) библиотеку, постоянную и передвижную, получаемую из ДСК;

2) кинопередвижку;

3) радиокомнату и, при возможности, радиопередвижку;

4) школьно-курсовые мероприятия;

5) лекторско-справочное бюро;

6) инвентарь и агитационные бригады для передвижной политико-просветительной работы и, исходя из местных условий, агромузей или сельскохозяйственную выставку, Сельскую комнату, военный уголок и тир, зал массовой информации и художественной работы.

Для организации клубов было решено использовать конфискованные у кулаков помещения. Клуб колхозников должен был 'осуществлять организационное и методическое руководство работой всех уголков культуры своего района' [64] и методически подчиняться ДСК. Руководство организационной и хозяйственной частью возлагалось на культсекцию сельского совета, а в районном масштабе - на культсекцию РИКа и РайОНО. Для постоянного управления массовой политико-просветительной работой в селе, в помощь культсекции сельского совета при клубе колхозников, создавали совет из выборных представителей от общественных организаций (профсоюзов, комсомола, партячеек, кооперации и т.д.), из избираемых на участках культуполномоченных от граждан, из всех культпросветработников и культурных сил. Заведующий клубом должен был персонально утверждаться на пленуме сельского совета. Из членов совета для постоянной работы выбирали Президиум в составе 5-7 человек под председательством заведующего клубом. Штат клуба колхозников укомплектовывался из опытных культпросветработников, прошедших курсы подготовки в округе или районе, и включал в себя заведующего, инспектора-массовика, ликбезработника, техслужащего. Бюджет клуба состоял из местного бюджета сельского совета, сумм самообложения, культфонда профсоюзов, культсредств колхозов, культсредств кооперации, дохода от засева культгектаров, помощи шефов и т.д. [65]

Таким образом, при проектировании системы управления таким культурно-просветительским центром как библиотека предполагали создать такую систему, где бы был жесткий контроль над деятельностью библиотеки.

Центральные государственные органы власти заботились о периодическом проведении курсов по подготовке и переподготовке политпросветработников, поэтому в этом отношении строились обширные планы. В июне 1929 года в Ростове-на-Дону должны были по плану открыться месячные краевые курсы переподготовки избачей. Курсы были рассчитаны на 40 человек. А с 13 по 27 апреля в Ставрополе намечались окружные двухнедельные антирелигиозные курсы на 25 человек. Финансирование курсов ложилось на ОкрОНО. С 15 июня по 30 июля предполагалась работа в Ставрополе курсов избачей на 10 человек. Обучение в последнем случае рассчитывали осуществлять по краевой программе и также на средства ОкрОНО. Кроме того, решено было с 20 по 28 августа провести курсы избачей и бибработников на 150 человек на основе программы Крайполитпросвета и на средства РИКов.

Как видно из вышесказанного, обучение работников изб-читален намечалось производить на всех уровнях (краевом, окружном, районном), чтобы охватить возможно большее их количество. Согласно документам, такие курсы планировались и на сельском уровне. [66]

Большое количество постановлений о библиотеках, подготовке библиотечных работников и создании библиотечных фондов еще не означало процветания библиотечного дела в сельской местности. Некоторые коллективные хозяйства заказывали себе литературу, но в ряде колхозов книг не было. [67] Что касается общих библиотек, то они часто были закрыты, а если и работали, то не отапливались в зимнее время, что отталкивало читателей. [68] Кроме того, имелись случаи, когда изба-читальня не принималась населением [69] или о ее существовании мало кто знал [70]. Избачей могли постоянно перебрасывать из села в село, посылать на другую работу; работали в библиотеке иногда по совместительству, а, значит, страдало качество работы. Избачи не всегда были достаточно грамотны для удовлетворительного выполнения своих обязанностей, проведение намеченных курсов переподготовки работников изб-читален срывалось. [71] Тем не менее, в изучаемый нами период времени наблюдалось поступательное развитие библиотечного дела. Если в 1927-1928 годах по Северо-Кавказскому краю (в границах 1937 года) было 222 клубных учреждения и в том числе 177 читален, то в 1933-1934 534 клубных учреждения и в том числе 311 изб-читален. [72]

Таким образом, появление в сельской местности библиотек создало для крестьян возможность через пользование избами-читальнями расширять свои знания по агрономии, животноводству и так далее, но становление библиотечного дела проходило с большими трудностями, поскольку для превращения читален в культурные центры необходимы были денежные средства, а их не хватало, работа с населением, подготовка работников библиотек.

Целям пропаганды также служили проводившиеся радиофикация и кинофикация деревни. [73] Эти средства передачи информации в 20-е и начале 30-х годов были очень актуальны из-за большого процента неграмотных сельских жителей.

Таким образом, можно сделать вывод, что проводившаяся в 20-х - 30-х годах в советском государстве культурная революция способствовала увеличению количества грамотных в деревне и подъему образовательного уровня крестьянства посредством расширения возможности обучаться на курсах, в техникумах, в институтах, предоставила сельским жителям возможность пользоваться библиотеками. Женщины получили право участвовать в общественной жизни села и получить образование. Но перегибы часто превращали достижения в недостатки, вызывали сопротивление крестьянства.

Культурная революция также способствовала изменению культурного и образовательного уровня сельского населения. Начальное образование становится с 1930 года обязательным, и это определило дальнейший рост (медленный на первом этапе: по сообщению газеты 'Известия', на начало 1932 года на Северном Кавказе оставался 81% неграмотных и 50% малограмотных [74]) численности грамотного населения. Профессиональное образование на тот момент часто ограничивалось краткосрочными курсами, но это также являлось определенным достижением при дефиците специалистов и в некоторой степени изменило профессиональный состав населения. Развитие средств массовой информации позволило сельским жителям оперативно знакомиться с центральными и местными новостями, хотя информация, поступавшая населению, имела сильнейшую идеологическую окраску.

Список источников и литературы

1. Фонд Верховного суда СССР Р.9474. Оп.1. Д.41, 50, 55 а, 70, 89.

2. Фонд Всероссийского Центрального Исполнительного комитета Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Р.1235. Оп.141. Д.4, 21, 23, 28, 33, 35, 47, 155, 393, 764, 1340, 1348, 1362, 1507, 1508, 1522, 1531, 1533, 1542, 1544,1575, 1577.

3. Фонд Совета Культурного строительства при Президиуме Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Р.6946. Оп.1. Д.1, 6, 7, 11, 16, 58.

4. Фонд ЦИК СССР Р.3316. Оп.64. Д.31, 1221.

5. Фонд 4-го спецотдела Министерства внутренних дел СССР Р.9479. Оп.1. Д.2,3,4,5,6 7,8,9,10,11, 20,31.

6. Российский государственный архив экономики (РГАЭ)

7. Фонд Министерства сельского хозяйства СССР 7486. Оп. 19. Д.1,2, 23, 24, 29,179,229,445.

8. Фонд Министерства финансов СССР 7733. Оп.8. Д.30, 67, 86, 162, 192.

9. Фонд Народного комиссариата земледелия РСФСР 478. Оп.7. Д.3654, 3677.

10. Фонд учреждений по руководству переселением в СССР 5675. Оп.1. Д.7, 7а, 8, 51, 55, 57, 61.

11. Фонд Центрального статистического управления при Совете Министров СССР 1562. Оп. 20. Д.15, 16,17, 18, 24, 26, 32, 33а, 34, 35, 37,38; Оп.329. Д.16, 18,58, 81, 84,111, 132,141, 142, 143, 144, 145, 146, 256, 257.

12. Российский государственный архив социально-политической истории

13. (РГАСПИ) 11. Фонд Центрального Комитета КПСС 17. Оп.21. Д.3378,3377. Государственный архив Ставропольского края (ГАСК) 12. Фонд Земельного отдела исполнительного комитета Ставропольского районного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1924-. ноябрь 1953 Р. 203. Оп.1. Д.4, 5, 7, 17.13. Фонд Исполнительного комитета Орджоникидзевского краевого Совета депутатов трудящихся. 1934 1974 гг. Р.1852. Оп.1. Д.1104, 1105, 1105а.

14. Фонд Исполнительного комитета Ставропольского окружного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1924-1930 Р.299. Оп.1. Д.897, 899, 915, 919, 928, 942, 1142, 1299, 1402, 1510, 1518, 3359; Оп.2.127, 919.

15. Фонд Исполнительного комитета Ставропольского районного исполнительного комитета Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1924-1939 Р.636. Оп.1. Д.60, 63, 111, 325, 327, 381; Оп.2. Д.1378, 1384,1433,1452.

16. Фонд Камеры инспекции охраны труда при исполнительном комитете Ставропольского окружного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Июль 1924-август 1930 Р.339. Оп.1. Д.396, 1139,1262, 1495.

17. Фонд Ставропольского окружного колхозно-кооперативного совета.1 февраля - 22 июня 1930 г. Р.2510. Оп.1. Д.1,2,3,4,5,6.

18. Фонд Ставропольского окружного союза сельскохозяйственных коллективов. Октябрь 1928-январь 1930 Р.602. Оп.1. Д.17, 19.

19. Фонд Ставропольского окружного статистического бюро. 1924-1930 Р.596. Оп.1. Д.147, 212, 214 (Ч 1,2), 290, 291, 295, 300, 302, 303, 304, 306, 308, 312, 319,323,325,545,549,551.

20. Фонд Ставропольского отделения Северо-Кавказского Полеводческого Союза.1 марта 1930-неизвестно Р.597. Оп.1. Д.1, 2, 3,4, 5, 9,10, 19,22, 55, 99.

21. Фонд Статистического бюро исполнительного комитета Терского окружного совета рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. 1924-1930 Р.1148. Оп.1. Д.7, 21, 26, 28, 34.

22. Фонд Статистического управления при Ставропольском крайисполкоме. 1935-1974 гг. P.1886. On.2.Д. З (Ч.1-2), 179, 180, 181, 182, 204.

23. Фонд Терского окружного исполнительного комитета Совета рабочих,

24. крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов. 1924-1930 Р.1161. Оп.1. Д.1662, 1770, 1771.

25. Фонд Уполномоченного Северо-Кавказской краевой контрольной комиссии ВКП (б) и рабоче-крестьянской инспекции по Ставропольскому округу. 1924-1931 гг. Р.258. Оп.1. Д.157.

26. Фонд Уполномоченного Северо-Кавказской краевой контрольной комиссии ВКП (б) и рабоче-крестьянской инспекции по Терскому округу. 1924-1930 гг. Р. 1163. Оп.1. Д.76, 104,121, 224, 374.

27. Государственный архив новейшей истории Ставропольского края (ГАНИСК) 26. Фонд Терского окружкома ВКП (б) 5938. Оп.1. Д.36, 38, 42.27. Фонд Ново-Александровского райкома КПСС 36. Оп.1. Д.42.

28. Ставропольский государственный краеведческий музей имени Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве.28. Фонд аудиокассет.Н. В.8215.

29. Фонд истории городов и сел Ставропольского края 50. Оп.1. Д.3, 7-9, 13, 14,25,36,36а, 38,43,68, 69,71-74,78-80, 82-93,96,100, 104, 117.

Энциклопедические издания.

30. Большая советская энциклопедия. - Т.39. М.: ОГИЗ РСФСР, 1939.416 с.

31. Большая Советская Энциклопедия. - Т.22. М.: Советская Энциклопедия, 1975.628 с.

32. Демографический энциклопедический словарь. - М: Советская энциклопедия, 1985.608 с.

33. Народонаселение. Энциклопедический словарь. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1994.640 с.

Опубликованные источники.

34. Андреев А.А. Воспоминания, письма - М.: Политиздат, 1985.335 с.

35. Андреев А.А. За решительный подъем - Ростов-н/Д., 1929.95 с.

36. Андреев А.А. Успехи коллективизации на Северном Кавказе - Ростов-на-Дону: Северный Кавказ, 1931.36 с.

37. Великий Октябрь и раскрепощение женщин Северного Кавказа и Закавказья (1917-1936 гг.): Сборник документов и материалов - М.: Мысль, 1979.350 с.

38. Всероссийская сельскохозяйственная перепись 1920 года. Поуездные итоги по Ставропольской губернии - Ставрополь: Издание Ставропольского Губстатбюро, 1921.101 с.

39. Всесоюзная перепись населения 1926 года - Т.5. Отд.1. М.: ЦСУ СССР, 1928.388 с.

40. Всесоюзная перепись населения 1926 года - Т.9. М.: ЦСУ СССР, 1929. 228 с.

41. Всесоюзная перепись населения 1926 года - Т.22. М.: ЦСУ СССР, 1929. 516с.

42. Всесоюзная перепись населения 1926 года - Т.26, М.: ЦСУ СССР, 1930. 209 с.

43. Всесоюзная перепись населения 1926 года - Т.39. М.: Планхозгиз, 1930. 291с.

44. Всесоюзная перепись населения 1939 года: Основные итоги. Россия - СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1999.208 с.

45. Всесоюзная перепись населения 1937 года. Краткие итоги. - М.: Институт истории СССР АН СССР, 1991.240 с.

46. Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 - 1932 гг. / Отв. ред.А.К. Соколов - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1997.328 с.

47. Директивы КПСС и советского правительства по хозяйственным вопросам. 1917-1957. Сборник документов. - Т.1.1917-1928. М.: Государственное Изд-во политической литературы, 1957.880 с.

48. Директивы КПСС и советского правительства по хозяйственным вопросам. 1917-1957. Сборник документов. - Т.2.1929-1945. М.: Государственное Изд-во политической литературы, 1957.888 с.

49. Законодательство о лишении и восстановлении в избирательных правах. - Л.: Орготдел Ленинградской области исполкома и Ленинградсовета, 1930.51 с.

50. Законодательство о специалистах в промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте. - М.: Советское законодательство, 1931.350 с.