Герменевтико-интерпретационный подход в исследовании текста

Работа из раздела: «Иностранные языки и языкознание»

Выпускная квалификационная (дипломная) работа

Введение

Первые подходы к оформлению герменевтики мы находим в древности и, в частности, в западноевропейской традиции, где она была связана, прежде всего, с деятельностью софистов - первых греческих филологов, когда греческий полис потребовал новой интерпретации, нового истолкования древних текстов Гомера и других греческих поэтов. Произведения этих авторов были литературными памятниками, поэтому интерпретация и перевод их на новый (по отношению к софистам) греческий язык были самыми актуальными практическими задачами. В это время как раз и возникают первые подходы к созданию герменевтических программ [19, с. 7-8].

Объектами данного исследования являются скрытые смыслы, а предметом - лингвистически выраженные прецедентные и морфолого - синтаксические феномены, выражающие скрытые смыслы в произведении И.А. Бунина «Окаянные дни». Дневник, в котором автор критически оценивал социальные устройства и политические режимы конкретной эпохи, прибегая к помощи едкой иронии и яркого гротеска, является актуальным и в наши дни, остаётся неотъемлемой частью и художественной литературы, и публицистики. Именно сохранение в современной жизни негативных явлений, вызывавших возмущение у И.А. Бунина, и обусловливает актуальность данной темы. Актуальность же собственно исследования вытекает из постоянно растущего интереса к общим и специальным методам истолкования текста в герменевтике. В частности, многочисленные труды, посвящённые исследованию текста, принадлежат следующим философам и филологам: Кузнецову В.Г., Артамоновой Ю.Д., Маркову Б.В., Неретиной С.С., Исупову К.Г., Миронову О.В., Арапову А.В., Грякалову А.А., Ищенко Е.Н., Канныкину С.В., Кравец А.С. и др.

Несмотря на то, что изучением герменевтических принципов и категорий исследования текста занималось большое количество ученых, таких как Дильтей В., Шпет Г.Г. Иллирийский М., Шлейермахер Ф., Хайдеггер М., Бетти Э., Корет Э., Гадамер, степень изученности избранной нами темы является пока недостаточной. В данном исследовании, направленном на поиск скрытых смыслов и исследование пространственно - временной организации в произведении «Окаянные дни», предпринята попытка по-новому отнестись к выбору аспекта изучения этого произведения, а именно, обратиться к рассмотрению этих структур на индивидуально - авторском уровне. В связи с изложенными предварительными обоснованиями можно сказать, что целью данной дипломной работы является герменевтико-интерпретационный анализ хорошо известного бунинского текста через толкование скрытых смыслов, рассмотрение разнообразных проявлений этой категории, её функции и роли.Сформулированная цель обуславливает ряд задач:

· систематизировать научные представления о понятии герменевтико - интерпретационного анализа текста как способа выражения скрытых смыслов;

· выявить способы и средства, формирующие скрытые смыслы в тексте дневника «Окаянные дни»;

· проследить смыслообразующую функцию прецедентных структур, используемых автором;

· исследовать пространственно - временную организацию бунинского текста как средство интерпретации информации;

· рассмотреть номинативные предложения как средство представления скрытых смыслов в «Окаянных днях»

Поставленные в данной работе цели и задачи реализуются при посредстве различных методов: описательного, сравнительно-сопоставительного, хронотопического, художественного анализа текста и интерпретации. Основным же методом, на котором базируется исследование, является индуктивный метод, так как общие знания вытекают из частных примеров прецедентных структур, используемых в произведении. Достоверность исследования обусловлена тем, что выводы получены в результате непосредственной работы над художественным текстом И.А. Бунина при помощи ранее указанных методов, которые оцениваются современной наукой как перспективные и плодотворные.

Методологическую и теоретическую базу диплома составили:

1) исследования, посвящённые предпосылкам появления герменевтики и её развитию как науки В.В. Бибихина, В.В. Калиниченко, В.А. Куренного, В.И. Молчанова, Н.С. Плотникова, А.Г Чернякова; 2) исследования, посвященные анализу художественных пространства и времени: М.М. Бахтина, Д.С. Лихачёва, Е.М. Мелетинского, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпы, Ю.М. Лотмана, В. Топорова, В. Шмида, Б.М. Гаспарова, И.В. Силантьева и других.

Методика исследования предполагает выявление частотных прецедентных структур с применением герменевтико - интерпретационного анализа, применяемого при изучении «Окаянных дней» И.А. Бунина. Пращерук Н.В. отмечает, что «применительно к бунинскому тексту пространство выступает как интегрирующая категория», которая может использоваться в качестве методологического «инструмента»: «она позволяет соединять жанровый подход к произведению, анализ элементов его сюжетно-композиционного строя, предполагающий рассмотрение системы мотивов и других «составляющих» сюжета» [34, с. 18].

1. Филологическая герменевтика: общие понятия. Предмет и задачи герменевтики. Исторические типы герменевтики

герменевтический лингвистика художественный бунин

Герменевтика - искусство интерпретации, постижения смысла диалогических отношений - «сплетается» с философскими методами исследования, обогащает их и сама выводится на рациональный уровень, приобретает философский статус.

Герменевтика, гуманитарные науки и философия развиваются в едином историко-культурном контексте, зависят друг от друга. С одной стороны, исследование герменевтики невозможно без осмысления пути её исторического развития и исследования её исходных принципов, оснований, т.е. без философского осмысления её как определённого типа знания. С другой стороны, изучение философских проблем и гуманитарных наук невозможно без герменевтического проникновения в социокультурный контекст, без исторического анализа среды функционирования гуманитарной науки. Они сами становятся неотъемлемым её моментом, сами живут в истории и творят историю настолько, насколько позволяют им их творческие возможности. Они развиваются вместе с развитием общества и его культуры.

Герменевтика возникает в определённых исторических условиях, направлена на решение конкретно-научных (литературоведческих, филологических, исторических) задач истолкования отдельных произведений, исторических источников или избранных их мест психологическими методами.

Предмет и соответствующие ему задачи герменевтики представляют собой исторически изменяющиеся явления, функционально зависящие от определенных социальных реалий. В истории развития общества наблюдается длительный процесс постепенного превращения произведения (мифологического, философского, исторического, литературного, религиозного содержания) в текст. К произведениям относятся не только литературные источники, но и результаты творческой деятельности в таких видах искусства, как живопись, графика, скульптура, музыка, театр, кино, архитектура, декоративно-прикладные искусства. Произведение всегда является творением, результатом созидательного акта, обладает конкретными стилистическими особенностями. Произведение всегда относится к определенной традиции, является носителем ее культурных характеристик, по художественному отражению которых в произведении мы можем изучать эту традицию. Но еще более ярко значение произведения в социальной практике предстает в том факте, что оно создает традицию, закладывает основы для смыслового каркаса культуры.

Название «герменевтика» связано с именем античного бога Гермеса, покровителя ораторов, торговцев, путешественников и воров, посредника, передающего известия от одних к другим. При восприятии речи другого (в том числе письменно зафиксированной) может возникнуть непонимание. Для его преодоления и предлагается набор приемов. Ряд таких приемов был выработан еще в античности, и тогда же начинается осмысление этих приемов - ставится вопрос, что представляет собой имя и как оно относится к сущности вещей. Первый систематический свод правил толкования принадлежит Августину. В работе «О христианской доктрине», которую он писал более 30 лет, отвечая на важнейший для себя вопрос: как Священное Писание может войти в душу человека, - Августин предлагает определения знака - «вещь, употребленная для обозначения другого», которым семиотика пользуется до сих пор, объясняет, что такое человеческие знаки (знаки искусственные, созданные людьми как подобие знаков естественных - мокрой земли, которая вызывает мысль не только о земле, но и о дожде, является знаком дождя), дает определение понимания - «переход от смысла к значению через образ в душе» - и на основании этого предлагает классификацию смыслов Священного Писания (буквальный, аллегорический, аналогический и профетический) и способы их постижения.

Следующий этап развития герменевтики - XIV-XVI вв. Он связан, прежде всего, с именами Лоренцо Баллы и Матиуса Флация Иллирика. В это время понятие «текст» (от лат. textum - переплетение, ткань), впервые данное Юстинианом своду законов, созданному по его распоряжению, начинает применяться для обозначения не только музыкальных партитур, но и литературных произведений. Это становится возможным, потому что именно в ту эпоху текст впервые приобретает границы. По-прежнему речь - выражение общих всему человеческому роду идей, однако добрая душа более открыта и чувствительна к ним, нежели злая. Степень искажения божественных истин может быть различной, поэтому надо обращать внимание на «источник» произведения и границы данной речи. Правило «прочитай текст от начала до конца» - достижение этого времени. С ним связана и идея герменевтического круга, предполагающая, что смысл части зависит от смысла целого. По мере уточнения смысла части может проясниться и смысл целого, а его уточнение приведет к уточнению смысла этой и других частей, и таким образом совершается круговое движение от частей к целому и вновь к частям. Тогда же впервые появляется идея языка не как набора независимых друг от друга имен, а как целого - «язык как выражение души народа».

Очередной этап развития герменевтики - XVIII-XIX вв. Здесь следует назвать в первую очередь Фридриха Шлейермахера и Вильгельма Дильтея. Понятие доброго или злого «транслятора» уточняется до понятия «точка зрения». Это неологизм, введенный школой Готфрида Вильгельма Лейбница. «Точка зрения» - внешнее и внутреннее состояние зрителя в той мере, в какой оно образует для него вещи. Иммануил Кант вводит понятие «мировоззрение», за два века прижившееся и в обыденном языке. Он подразумевает под ним конструкцию мира с определенной точки зрения. Текст отождествляется с мировоззрением. Такое допущение предполагает именно расшифровку текста, т.е. идею, что ключ к тексту - не в нем самом, а «за ним». Если текст отождествляется с мировоззрением, т.е. по формулировке Ипполита Тэна, текст есть «снимок с окружающего и признак известного состояния умов», то он должен быть понят, с одной стороны, через особенности конструирования мира человеком. Рождается психологическая интерпретация и понятие автора как уникального источника именно этой, определенной конструкции мира. С другой стороны, текст может быть представлен через те реалии, которые он описывает (идея Шлимана отнестись к тексту Гомера не только как к предмету эстетического созерцания, но и как к источнику географических, исторических и других сведений - яркое выражение такого подхода). Историческая критика источников, натурализм и критический реализм - вот далеко не полный перечень подходов, базирующихся на этой идее. Понимание и порождение речи теперь - две стороны одной медали; как изящно замечал Вильгельм фон Гумбольдт, «люди понимают друг друга не потому, что взаимно проникаются знаками вещей, и не потому, что они взаимно предопределены к тому, чтобы создавать одно и то же, в точности и совершенстве понятие, а потому, что они прикасаются к одному и тому же звену в цепи своих чувственных представлений, ударяют по одной и той же клавише своего духовного инструмента, в ответ на что тогда и выступают в каждом соответствующие, но не тождественные понятия». Понимание текста как мировоззрения позволяет распространить его на всю культуру. Не только речь или письменные источники, но и картины, музыкальные произведения и т.д. начинают пониматься как видение мира человеком, как «сетка», наброшенная на мир, - т.е. как определенная знаковая система, несущая информацию. Герменевтика перестает быть просто искусством толкования; она становится универсальной герменевтикой, или органоном наук о духе. Собственно, и термин «герменевтика» появляется в это время. Есть толкование - и есть общие его правила; они-то и составляют предмет герменевтики. Однако отождествление текста с мировоззрением породило ряд серьезных проблем. Если исходить из предпосылки, что текст надо расшифровать, искать за ним автора и реконструировать реалии, отражением которых он является, то невозможно объяснить, зачем большинство людей обращается к текстам, - ведь научные интересы историка или психолога могут не руководить ими вовсе. «Текст говорит что-то важное для меня» - простая формулировка улавливает принципиальный момент: именно диалог о жизненно значимом и для автора, и для читателя, слушателя заставляет обращаться к тексту.

Герменевтика XX века ставит вопрос именно об этом жизненно значимом, о тех бытийных смыслах, которые и обуславливают «жизнь» текста, возможность и обращения к нему, и понимания его другими людьми. Тем самым герменевтика превращается в философскую дисциплину, центральной проблемой которой становится проблема понимания бытийных смыслов, а ее категории - понимание, интерпретация, герменевтический круг и другие - становятся философскими категориями. Текст представляется не сеткой смыслов, которые надо расшифровать путем обращения к внетекстовым реалиям, а моментом, фазой свершения понимания. В строгом смысле слова «текст не есть, а текст думает» (X.Г. Гадамер).

Любое произведение является в определенном смысле текстом. Но в обычном произведении всегда имеется автор или коллектив авторов, содержание облекается в форму, соответствующую определенным жанровым характеристикам. Произведение создается для определенного круга людей; например, краткие аннотации служат для ориентации пользователей литературой и фактически предназначены для создания этого круга людей. Религиозные произведения, особенно такие важные, как Библия, тоже предназначены для определенного круга лиц, который менялся с течением времени в зависимости от изменяющихся социальных и доктринальных условий соответствующих христианских конфессий. Классическое произведение всегда имеет смысл, придающий ему единство и завершенность. Реализация смысла воплощается в сюжете и композиционной структуре произведения.

Исходя из ранее изложенного материала, можно сделать вывод, что герменевтика как в XX веке, так и ранее, была направлена на решение многих проблем, касающихся вопросов, связанных с истинным пониманием текста, таких как исторические, философские, литературоведческие, психологические, методологические, гуманитарные, но наиболее важной для нас является развитие именно герменевтики как отдельной ветви филологической герменевтики. Одной из самых остро стоящих оставалась проблема интерпретирования смысла текста именно на авторском уровне, понимание текста и оценивание его с тех позиций, с которых подходил к его написанию, в нашем случае И.А. Бунин.

1.1 Герменевтические принципы и категории исследования текста

Основные принципы герменевтического анализа - понимание и интерпретация. Интерпретация (лат. interpretatio - толкование) - есть процесс раскрытия смыслов, заключенных в тексте как предмете исследования. Интерпретация - достаточно свободный творческий акт, вследствие этого герменевтическая парадигма характеризуется терпимостью к множественности результатов интерпретации. В герменевтике сложились две точки зрения относительно сущности интерпретационного процесса: согласно первой, интерпретация есть реконструкция авторских смыслов, их обнаружение в исследуемом объекте; согласно второй - интерпретация есть конструирование собственного смысла в результате развертывания имманентной логики текста, который рассматривается как относительно самостоятельная по отношению к его творцу данность. Интерпретация может быть объективированной - грамматической, направленной на выявление смыслов с позиций той или иной традиции и субъективированной - психологической, ориентированной на постижение мыслительного процесса автора текста.

Интерпретация - средство достижения понимания, которое представляет собой усвоение смысла текста. Выделяют два вида понимания: интуитивное и дискурсивное. Первый соответствует полному непосредственному схватыванию смысла, посредством дивинации - догадки. Второй предполагает достижение понимания текста как целого в результате последовательного смыслового анализа его частей, сопоставления частных и общих значений.

Герменевтический методологический стандарт характеризуется такой особенностью как утверждение дихотомии естественных наук и наук о человеке, культуре и обществе. В естественных науках или науках о природе главной процедурой, в представлении сторонников герменевтической парадигмы, является объяснение, направленное на выявление природных закономерностей, лежащих в основании того или иного явления природы. В науках о культуре, обществе и человеке такой процедурой должно быть понимание, фокусирующее внимание исследователя не на общих закономерностях, лежащих в основании социокультурных явлений, но на уникальных смыслах, вложенных в них людьми - создателями этих явлений.

Специфической особенностью герменевтического метода является его диалоговый характер. Понимание предполагает диалог автора и интерпретатора. Интерпретация неотделима от процедуры эмпатии, суть которой заключается в том, что исследователь ставит себя на место автора - создателя исследуемого объекта, вживается в объект исследования и таким образом пытается понять смыслы, заключенные в нем. Понимание текста достигается в результате проникновения в духовный мир автора и повторения акта его творчества. Таковое, с позиций герменевтики возможно лишь при условии конгениальности - соразмерности духовных потенциалов автора и интерпретатора.

Специфика и возможность применения в герменевтическом исследовании таких принципов и категорий, как:

1) учет психологических особенностей автора текста

2) принцип лучшего понимания

3) принцип сотворчества автора и герменевта

4) герменевтический круг

5) понимание

6) предпонимание

7) предрассудок

8) традиция

9) авторитет

10) горизонт понимания

Категория «понимание» в герменевтике как искусстве постижения смысла (т.е. своеобразной технике исследования текстов) характеризуется как общее понятие, относящееся к совокупности специфических приемов и методов (истолкования, комментарии, погружение в мир автора, учет исторических особенностей «жизни» текстов по мере их изданий и переизданий, грамматическая и логическая интерпретации, специальные технические толкования и пр.) исследования смыслосодержащих форм и принципов, на которые опираются такого рода исследования. Понимающие стратегии познания зависят от особенностей предмета исследования и противостоят объясняющим стратегиям, которые вбирают в себя множество конкретно-научных методов (наблюдение, эксперимент, гипотетико-дедуктивный метод, выдвижение, обоснование и проверку законоподобных высказываний и пр.) и, как правило, используются в науках о природе (естественных науках). Понимание как познавательная деятельность, направленная на постижение смысла текстов, опирается на предструктуру, определяющую цель и задачи познавательной стратегии исследователя. Предструктура понимания есть сложное, многоуровневое образование, в которое в качестве составных моментов входят предрассудки, авторитет, традиция. В Новое время (особенно в эпоху Просвещения) предрассудки стали считать пережитками, основанными на догматической вере в существование высших авторитетов, на неграмотности людей, на слепом подчинении власти и силе, на страхе перед могучими стихиями природы. Такое представление сложилось на основе обобщенной критики «мрачного» Средневековья, феодальных устоев общества того времени, тяжелого положения народных масс, засилья церковной догматики, коррумпированностью церковного аппарата. Выход из этого положения видели на путях реформирования католической церкви и просвещения широких народных масс. Просвещенный человеческий разум должен был обнажить причины предрассудков и их устранить.

Предрассудки считались ложными мнениями, пережитками и мешали достижению достоверного знания, были преградой для успешного развития науки и построения общества, в котором можно было бы обеспечить достойное существование человека. Именно в это время возникает идея господства человека над природой, подкреплявшаяся верой в силу науки. Параллельно этой идее постепенно оформляется точка зрения, что прогрессивное развитие общества совпадает с прогрессивным развитием науки и даже причинно обусловлено последним. Наука неумолимо будет способствовать тому, чтобы человек стал Властелином природы, чтобы законы человеческого разума подчинили природу. Античная идея гармонически устроенного Космоса, в котором человек был неотъемлемой частью общей системы, уходит в прошлое и заменяется идеей господства человека над природой.

Достижением современной герменевтики является открытие позитивных предрассудков и недогматического следования авторитету и традиции. Предрассудки бывают истинными (способствуют пониманию) и ложными (ведут к неправильному пониманию). Предрассудки, авторитет и традиция составляют объективные условия понимания.

Автор и авторитет - одни из центральных понятий в современных науках о духе. Архаическое сознание очень часто отождествляло автора (от лат. auctor - основатель, создатель, творец) с авторитетом (от лат. auctoritas - свойство действующего субъекта, выражающееся в особом властном положении, политическом весе, в наличии особо компетентных знаний) как общепризнанным образцом для подражания и поклонения. Автор, одновременно бывший и авторитетом, закладывал, создавал основы для традиции, пишущие же в ее рамках очень часто обезличивались. Отсюда возникла практика свободного дописывания и исправления текстов более поздними переписчиками под тем же именем, объединение под именем одного автора нескольких создателей текстов, приписывание учителю результатов деятельности всей школы, возник даже особый жанр литературы, получивший название псевдоэпиграфов. Например, в «Притчах Соломоновых» Соломону приписана лишь часть из них, однако другие указанные в тексте создатели - Агур, сын Изекеев, Лемуил, наконец, мудрые - не авторы. Возникшая в недрах греческой культуры идея игры с истиной позволяет увидеть особый мир языка, делает возможным спор, состязание и дает свободу персонального авторского вмешательства в жанр. Тем самым делается шаг к разделению автора и авторитета и нового переосмысления идеи авторства. В эпоху Возрождения книга становится текстом, т.е. некоторым замкнутым смысловым единством. Возникает идея языкового и стилевого единства текста, исходя из которой появляются зачатки грамматического и исторической критики. Именно наличие фигуры автора делает текст целостным.

В конце XVIII века возникает идея мировоззрения как некоторой сетки, через которую видится мир и строится его картина. Текст становится закрепленным в языке мировоззрением своего создателя, автора, индивидуального, неповторимого и ни к чему несводимого (что не исключает возможность его понимания). Фигура автора становится центральной в толковании текста, возникают психологически окрашенные методики. Авторитет в свою очередь начинает трактоваться как покушение на свободу мышления, как пережиток, догматическое мнение. Постижение подлинного смысла стало связываться с преодолением авторитета как разновидности предрассудков.

Реальные проблемы, возникшие в связи с понятиями предания, традиции и диалога (говорит ли нам что-то предшествующая культура, как и почему говорит, как историческое существо может понимать историю исторически), приводят к новой постановке вопроса. Исходным пунктом анализа становится уже не способ внедрения в познаваемый объект, а попытка человека понять себя в мире, с которым он связан изначально. Текст превращается в «абстракцию фазы свершения понимания», и в зависимости от трактовки возможности понимания рождаются разные интерпретации авторства.

Признание системы связей, от которой зависит смысл сказанного и которая в определенном ракурсе порождает этот смысл, позволяет вести разговор о связанных с автором исторических и психологических условиях предпонимания, уточняющих смысл, существующий в произведении как ядро, оболочкой которого и будут условия порождения текста.

В постструктурализме утверждение о принципиальной неповторимости процесса порождения текста влечет тезис о смерти автора, которой надо заплатить за рождение читателя.

Концепция о невозможности полного выражения мысли в языке последовательно ведет к выводу, что высказывания (выражение мысли в языке) всегда в дефиците по отношению к тому, что может быть высказано, языковое поле не заполнено, и, поэтому, интересно изучение того, что отличает высказывания от лакун, пустот, существующих в силу именно так понимаемого статуса высказывания. Эта точка зрения приводит к пониманию понятия «автор» как функционально определяющего смысл высказывания и, следовательно, созидательно, творчески направляющего формирование смыслового поля данной культуры. Эта стратегия вновь обращает нас к усмотрению и исследованию тесной связи авторства и авторитета.

Традиция в герменевтике трактуется как предание, т.е. передача культурных смыслов, последующим поколениям. Для архаического сознания тот, кто установил и создал нечто в мире, является автором, а его авторитетная мудрость служит примером для последующих поколений людей. Культурные смыслы и символы традиции мыслятся единой и всеми одинаково воспринимаемой основой, слова мудрых указывают единственный путь восхождения к истине. Так рождается большая и неоспоримая власть традиции.

В XII-XV вв. с появлением идеи одинакового и обязательного для всех закона (lex) начинается размывание незыблемости традиции и обычая, так как правовой закон гарантирует права личности, а не коллектива. Теперь необходимо принимать во внимание воззрение всех людей. В сфере христианской религии базирующаяся на этом тезисе протестантская школа толкования составляет не комментарии, а руководства по толкованию Священного Писания.

Так, несомненно, можно прийти к выводу, что идея противопоставления человека миру и освоения его с помощью науки приводит к постепенному размыванию границ авторитета и традиции. Все научные открытия становятся легко воспроизводимыми способами обращения с миром. В XX в. мысль гуманитарная опять возвращается к тому истоку, что осмысливать человека свободным от всяческих предпосылок и связей с миром, созерцательным и абсолютным наблюдателем мира некорректно. Происходит своего рода реабилитация устоявшейся традиции.

1.2 Личность автора текста. Система отношений автор - текст - читатель

Как известно, любой текст есть форма опосредованной коммуникации, участниками которой являются с одной стороны автор, а с другой - читатель. Адекватное восприятие, понимание читателем данного текста - залог успешной коммуникации. Поскольку, по словам В.П. Белянина, «текст - это: элемент целой системы «действительность - сознание - модель мира - язык - автор - текст - читатель - проекция» [5, с. 20], еще на начальных этапах порождения текста его создатель ориентируется на реципиента, на того, кто будет воспринимать этот текст.

Языковые единицы в контексте цельного художественного произведения приобретают эстетическую значимость. В художественной речи слово образно, оно многозначно, гиперсемантично. Каждое слово в художественном тексте имеет поэтическое наращение смысла. По словам В.А. Пищальниковой, художественный текст - это «коммуникативно направленное вербальное произведение, обладающее эстетической ценностью, выявляемой в процессе его восприятия» [33, с. 13]. Таким образом, читатель является «активным субъектом коммуникации», «которая осуществляется на основе индивидуального и социального опыта каждого из коммуникантов» [33, с. 15]. От чего же зависит, насколько адекватно авторскому замыслу понимание текста читателем? В.А. Пищальникова полагает, что «чем больше степень совпадения концептуальных систем (автора и реципиента), тем адекватнее воспринимается «авторское» содержание текста. При отсутствии какой-либо общности между концептуальными системами, интерпретация художественного текста тоже производится, однако адекватное понимание не осуществляется» [33, с. 8]. Следует отметить, что полного совпадения концептуальных систем в силу их уникальности принципиально не может быть, а потому невозможно и понимание художественного текста, абсолютно тождественное авторскому содержанию. Вероятно, поэтому В.П. Белянин назвал художественный текст «загадочной сущностью». Но именно этим и привлекает он читателя, стремлением проникнуть в эту сущность, попытаться по-своему интерпретировать текст. Какими же средствами, приемами пользуется писатель для максимально точной передачи своего замысла читателю. Несомненно, каждый писатель использует свои, индивидуальные приемы. Некоторые из наиболее характерных для творчества И.А. Бунина мы бы хотели рассмотреть на примере его дневника «Окаянные дни».

В данном тексте И.А. Бунин написал об утерянном, пропущенном, счастливом, неоценимом, о непоправимых поступках своих, глупых и даже безумных, об оскорблениях, испытанных по причине своих слабостей, своей бесхарактерности, недальновидности и неотмщенности за эти оскорбления, о том, что слишком многое прощал, не был злопамятен, да и до сих пор таков. А ведь вот-вот все, все поглотит могила! [30, с. 15].

Эта краткая исповедь приоткрывает тайну характера И.А. Бунина, подтверждает сложность противоречивой его натуры, ярко обнаружившейся в «Окаянных днях». Окаянными назвал Бунин дни революции и гражданской войны.

В «Окаянных днях» И.А. Бунин писал о русском народе в напряжённейшие годы его жизни, поэтому преобладающей становится интонация подавленности, униженности происходящим. Бунин передает читателю ощущение национальной катастрофы, не соглашается с официальной характеристикой вождя, исторических деятелей, писателей.

Обращаясь к конкретике, хочется отметить, что противоречивый авторский характер находит отражение в языковых структурах, которые так или иначе подчёркивают и доказывают нам это ещё раз. К таковым можно отнести наиболее частотно встречающиеся прецедентные языковые структуры, обросшие самой атмосферой беспощадной революции, которой буквально пропитана каждая строка…Упоминание И.А. Буниным так называемой «Архаломеевской ночи» - не что иное, как непрозрачный намёк на предстоящую бойню с «буржуями», во главе которых стоял Барбашин. Автор не просто заявляет об этом, он бросает вызов противникам практически с первых строк своего дневника. Их уничижительный образ рисуется Буниным как «несчастных гугенотов» во Франции, с разницей лишь в месте происходящих событий. А вскользь замечая, что нужно дождаться телеграммы, автор уже наводит нас невольно на мысль о распоряжении, которое стоит только получить, чтобы броситься тут же в бой. Постоянно возникающие образы Абакумова, Троцкого, Руднева, Корнилова перемежаются будто на одной картине, написанной не красками, а кровью. Брошенные Буниным в их адрес «аблакаты», «кресты», «снесённые головы» - ещё одно доказательство неприятия этих и многих других фигур, которые ещё встречаются на страницах его дневниковых записей. Они не просто обезличены, они снесены с пьедестала, который сами возвели, сброшены с него теми людьми, которые, служа им, плели за спиной заговоры, прокляты теми, кто в их глазах давно умер… «А дальше? Разойдёмся по могилам! Так больно, так обострены все чувства, так остры все мысли и воспоминания, чтобы мы ценили жизнь? [15, с. 22].

Бунин не принимает тех, кто писал о непышном пафосно, о низком возвышенно, о правде лживо. Мопассан, Кускова, Брюсов у него ничем не разграничиваются, разве что только писательским стилем. Он одинаково равнодушен и к «Жестоким рассказам», и к «Русским кошмарам», и к «Раннему утру». Во всём единый голос заговора, даже в трактуемом им Мопассане, который пошлит, даже в Н. Львовой, которая пишет изысканно, красиво «до жути, до ужаса». В авторском сознании будто возможны положительные ужасы, бесконечные чувства, о которых он заявляет, но при этом вспоминает похороны человека, к смерти которого относится как к смерти мухи.

Бегство от действительности происходит путём вживания в книги о Владимиро - Суздальском княжестве…но и здесь за лесами, болотами, мерзким климатом, вероятно, «мерзейший, дикий и вульгарно - злой народ»? [15, с. 25].

Как же в тексте конкретного произведения писатель акцентирует внимание читателя именно на этом понятии? Какими средствами он этого добивается?

Прежде всего, частотность употребления слов, так или иначе связанных с понятием ужаса или указывающих на него, чрезвычайно высока. При этом нужно отметить, что, когда автор размышляет, например, о причинах однообразных дней, он лишь упоминает о том, чем они сопровождались. Это повествование характеризуется употреблением в тексте слов разных частей речи, характеризующих состояние человека: ужасный, чёрный, бездарный и т.д.

Но мне он так мерзок, что я не хочу [15, с. 43].

Когда же повествование достигает кульминационного момента (автор близок к разрешению загадки о причинах неприязни и - соответственно - страха), синонимы к слову мерзкий присутствуют: ужасный, сумасшедший, ошеломляющий. Следует отметить, что частотность употребления таких слов намного возрастает. Так, на 1,5 страницах слова мерзкий, страшный и производные от него встречаются около 7 раз. Это слово приобретает символическое значение для писателя.

Толковый словарь Ожегова дает как одно из значений слов страшный, ужасный - «очень сильный по степени проявления». И.А. Бунин активно использует эту возможность слова, за счет чего постепенно создается общее ощущение тревоги. В этом случае указанные нами слова можно заменить синонимами «большой», «сильный».

Все приведенные нами примеры демонстрируют, что значение «сильный», «большой» писатель употребляет с отрицательной коннотацией, хотя, например, в других его произведениях (цикл «Тёмные аллеи») встречаются выражения типа «ужасно рад» или «ужасно счастлив». Имеются случаи, когда Бунин употребляет слово «ужасный» только в значении «плохой», «негативный».

Любопытно отметить, что И.А. Бунин, описывая свое состояние, сравнивает его с состоянием близких людей. При этом он употребляет высказывания, где также присутствуют слова, связанные с понятием ужаса, страха.

Мы все огорчились: каждый день будни…Ужасно [15, с. 35].

Вчера долго не мог заснуть - ужасная мысль о Юлии, о Маше, о себе - останусь один в мире [15, с. 35].

Автор выбирает выражение мыслей, сходное со своим. Во всех случаях слова «страх» и «ужас» употребляются не в их прямом значении. Здесь они придают тексту определенную долю экспрессивности, создают ощущение несвободы.

Таким образом, приведенные нами примеры демонстрируют, какими средствами И.А. Бунин добивается актуализации важного для него понятия, что, в свою очередь, способствует наиболее адекватному восприятию конкретного текста.

1.3 Интерпретация как научный метод

Интерпретация - одна из фундаментальных операций познавательной деятельности субъекта, общенаучный метод с правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержательного знания. В гуманитарном знании это широко применяемая процедура истолкования текстов, изучаемая в семантике и эпистемологии понимания. Наиболее обстоятельно интерпретация разрабатывалась как базовое понятие герменевтики, которая занимается правилами истолкования текстов, представлениями о понимании и интерпретации как фундаментальных способах человеческого бытия.

В. Дильтей, объединяя общие принципы герменевтики и

разрабатывая методологию исторического познания и наук о культуре, показал, что связь переживания и понимания, лежащая в основе наук о духе, не может в полной мере обеспечить объективности, поэтому необходимо обратиться к искусственным, спланированным приемам. Именно такое планомерное понимание «длительно запечатленных жизнеобнаружений», он называл истолкованием, или интерпретацией. Понимание части исторического процесса возможно лишь через его отнесение к целому, а универсально-исторический обзор целого предполагает понимание частей. Хайдеггер дал блестящие образцы интерпретации филологических и философских текстов Анаксимандра, Декарта, Канта и других, вместе с тем он совершил «онтологический поворот» и вывел герменевтическую интерпретацию за пределы анализа текстов. Он различил первичное безотчетное (дорефлексивное) понимание как сам способ бытия человека, тот горизонт предпонимания, от которого никогда нельзя освободиться, и вторичное понимание, возникающее на рефлексивном уровне как философская или филологическая интерпретация. Вторичная интерпретация коренится в первичном предпонимании; всякое истолкование, способствующее конечному пониманию, уже обладает предпониманием истолковываемого. Отсюда особая значимость предзнания, предмнения для интерпретации, что в полной мере осознается в дальнейшем Гадамером, утверждавшим, что «законные предрассудки», отражающие историческую традицию, формируют исходную направленность нашего восприятия, включаются в традиции и поэтому являются необходимой предпосылкой и условиями понимания, интерпретации. В целом в герменевтике, поскольку она становится философской, расширяется «поле» интерпретации, которая не сводится теперь только к методу работы с текстами, но имеет дело с фундаментальными проблемами человеческого бытия в мире. Интерпретация элементов языка, слова также изменила свою природу, поскольку язык рассматривается не как продукт субъективной деятельности сознания, но, по Хайдеггеру, как то, к чему надо «прислушиваться», как «дом бытия», через который говорит само бытие. Для Гадамера язык предстает как универсаль-ная среда, в которой отложились предмнения и предрассудки, именно здесь осуществляется понимание, и способом этого осуществления является интерпретация. Временная дистанция между текстом и интерпретатором рассматривается им не как помеха, но как преимущество позиции, из которой можно задать новые смыслы сообщениям автора текста. [38, с. 15].

Интересным оказалось, что отмечая этот момент, П. Рикёр, чьи идеи лежат в русле «онтологического поворота», предлагает такую трактовку интерпретации, которая соединяет истину и метод и реализует единство семантического, рефлексивного и экзистенциального планов интерпретации. Он полагает, что множественность и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком, а достоинством понимания, выражающего суть интерпретации, и можно говорить о текстуальной полисемии по аналогии с лексической. В любой интерпретации понимание предполагает объяснение, которое развивает понимание [38, с. 25].

Подводя итог всему вышесказанному, можно заметить, что возможность множества интерпретаций ставит проблему истины, правильности, гипотетичности интерпретации; обнаруживается, что вопрос об истине не является более вопросом о методе, но становится вопросом о проявлении бытия для понимания.

2. Феномен прецедентности текста

С конца прошлого века лингвокультурология прочно вошла в современную научную парадигму, и объективное существование этой области языкознания вопросов не вызывает. Однако инструментарий лингвокультурологии до сих пор крайне расплывчат и неопределенен. Вслед за рядом исследователей мы считаем одним из базовых для лингвокультурологии феноменов явление прецедентности.

Термин прецедентность и образованные от него производные широко применяются в современной лингвистической литературе, а появление его связано с работами Ю.Н. Караулова, который впервые упомянул понятие «прецедентный текст», подразумевая под ним текст, значимый в познавательном и эмоциональном отношении, имеющий «сверхличностный характер», т.е. хорошо известный широкому кругу лиц, обращение к которому неоднократно повторяется [27, с. 37]. К этому понятию ученый относил цитаты, имена персонажей, авторов, а также тексты невербальной природы. В дальнейшем произошло уточнение и развитие терминологии. В современной науке вслед за прецедентным текстом вводится целый ряд терминов: прецедентное высказывание, прецедентная ситуация, прецедентное имя, феномен и т.д. Нужно отметить, что термин «прецедентное имя», хотя и широко используется в современной лингвистике, не является универсальным. В качестве синонимичного термина некоторые исследователи предлагают нарицательные имена, имена - тотемы, ономастические мифологемы, мифознак, коннотоним и т.д., однако именно прецедентное имя, на наш взгляд, наиболее емко и точно выражает содержание данного понятия. Само значение слова «прецедентный» (англ. precedent - предыдущий, предшествующий) указывает на один из ключевых признаков подобного имени - его повторное воспроизведение или связанного с ним явления в данной культуре, соотнесённость с исходной, изначальной ситуацией употребления.

Д.Б. Гудков выделяет несколько уровней прецедентности: автопрецеденты, представляющие собой «отражение в сознании индивида некоторых феноменов окружающего мира, обладающих особым познавательным, эмоциональным, аксиологическим значением для данной личности», социумно-прецедентные феномены, известные любому среднему представителю того или иного социума и входящие в коллективное когнитивное пространство, национально-прецедентные феномены и универсально-прецедентные феномены, известные любому современному полноценному homo sapiens и входящие в универсальное когнитивное пространство человечества [12, с. 15]. Говоря об уровнях прецедентности, С.М. Пак отмечает, что это относительная категория, зависящая от личной когнитивной базы каждого конкретного носителя языка в рамках определенного лингво-культурного общества. Имя собственное, однозначно отсылающее к определенной прецедентной ситуации одного представителя, может быть совершенно пустым для другого [12, с. 34]. Например, в современной американской популярной культуре имена известных актеров, музыкантов, спортсменов и т.д. входят в культурный тезаурус большинства людей и не требуют специального пояснения.

Таким образом, рассмотрение работ ведущих отечественных и зарубежных специалистов позволяет сделать вывод о том, что явление прецедентности играет ключевую роль в современной лингвокультурной парадигме, будучи феноменом, представляющим собой непосредственный синтез языка и культуры.

2.1 Прецедентные структуры языка как способы выражения скрытых смыслов в «Окаянных днях»

В XX веке выделяют следующие прецедентные феномены:

- прецедентный текст

- прецедентная ситуация

- прецедентное высказывание

- прецедентное имя

Прецедентные феномены являются основными (ядерными) элементами когнитивной базы (КБ), представляющей собой совокупность знаний и представлений всех говорящих на данном языке [34, с 1]

Для определения понятия прецедентный феномен (ПФ) прекрасно подходит дефиниция Ю.Н. Караулова, которую он дал прецедентному тексту (на наш взгляд, Ю.Н. Караулов трактует термин текст слишком широко): под ПФ мы понимаем феномены, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности [12, с. 216].

Это то общее, что объединяет все прецедентные феномены, которые могут быть как вербальными (тексты в самом широком смысле этого слова), так и невербальными (произведения живописи, скульптуры, архитектуры, музыкальные творения и т.д.) [20, с. 67-83].

Прецедентный текст (ПТ) - законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли) предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; ПТ хорошо знаком любому среднему члену национально-культурного сообщества; обращение к ПТ может многократно возобновляться в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные имена. К числу прецедентных текстов принадлежат произведения художественной литературы (например, «Евгений Онегин», «Окаянные дни»), тексты песен, рекламы, политические публицистические тексты и т.д. [20, с. 84].

Прецедентная ситуация (ПС) - некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу; означающим ПС могут быть прецедентное высказывание или прецедентное имя [20, с. 86].

Прецедентное высказывание (ПВ) - репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; в когнитивную базу входит само ПВ, как таковое; ПВ неоднократно воспроизводится в речи носителей русского языка. К числу ПВ принадлежат цитаты из текстов различного характера (например, … «А дальше? Разойдёмся по могилам! Так больно, так обострены все чувства, так остры все мысли и воспоминания, чтобы мы ценили жизнь? [15, с. 23]

Прецедентным именем (ПИ) мы называем индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к прецедентным, или с прецедентной ситуацией (например, Корнилов); это своего рода сложный знак, при употреблении которого в коммуникации осуществляется апелляция не собственно к денотату, а к набору элементов: Село Степанчиково, красная гвардия.), обозначая при этом одно понятие.

Следует заметить, что в когнитивной базе хранятся не столько представления о прецедентных феноменах как таковых во всей своей полноте и диалектичности, сколько инварианты существующих и возможных представлений о тех или иных феноменах [10, с. 5]. Иначе говоря, при наличии индивидуальных вариантов восприятия культурного предмета, часто отличающихся друг от друга у двух и более произвольно взятых индивидов, существует инвариант восприятия прецедентного феномена, общий для всех членов данного культурного сообщества, включающий национально детерминированный набор признаков в минимизированном, редуцированном виде. Так, например, некто может считать Александра Блока поэтом - символистом, внесшим огромным вклад в развитие русской литературы, однако бунинские представления о нём далеки от общепринятых: «Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган (П.С.).Я ещё не читал, но предположительно рассказал её содержание Эренбургу - и оказалось очень верно. Песенка-то вообще не хитрая, а Блок человек глупый»? [15, с. 63] именно потому, что этот инвариант восприятия данного прецедентного имени (ИВПИ) существует, хранится в когнитивной базе и актуализируется в коммуникации.

За определенным прецедентным текстом также стоит инвариант его восприятия (ИВПТ). Он эксплицитно практически не выражается, но имплицитно присутствует, что проявляется, например, в принятии / неприятии сообществом экранизации или инсценировки литературного текста.

Прецедентная ситуация также имеет инвариант восприятия (ИВПС). Например, ситуация, обрисованная самим И.А. Буниным: «На стенах домов кем-то расклеены афиши, уличающие Троцкого и Ленина в связи с немцами, в том, что они немцами подкуплены?» [15, с. 65]

Соответственно, любой подкуп начинает восприниматься как модель, вариант изначальной и идеальной ситуации подкупа.

В инвариант восприятия указанной ПС входят ее дифференциальные признаки (например, подлость человека, которому доверяют, донос, награда за предательство), которые становятся универсальными для данного сообщества, а также атрибуты ПС (например, деспотизм, лоснящиеся лица, потные лбы), актуализирующие прецедентную ситуацию в коммуникации.

Таким образом, говоря о наличии в когнитивной базе инварианта восприятия того или иного культурного предмета, мы рассматриваем когнитивный аспект прецедентных феноменов. Однако при этом следует иметь в виду, что прецедентное имя и прецедентное высказывание являются лингвокогнитивными, вербальными феноменами, имеющими четко фиксированную форму, в то время как прецедентный текст и прецедентная ситуация относятся, к феноменам, собственно-когнитивного, а не лингвистического (лингво - когнитивного) плана, поскольку хранятся в сознании говорящих в виде инвариантов восприятия, не вербальных, но вербализуемых, т.е. поддающихся вербализации [20, с. 87]. Именно по этой причине в коммуникации из выделенных и рассмотренных нами феноменов реально участвуют только вербальные прецедентное имя и прецедентное высказывание, через которые актуализируются вербализуемые прецедентные феномены прецедентный текст и прецедентная ситуация, что, собственно и позволяет нам ставить вопрос о функционировании ПИ и ПВ как символовв определенных коммуникативных условиях.

Ю.Н. Караулов, выделяя четыре способа апелляции к прецедентным текстам: имя автора, название произведения, имя персонажа и цитату. Относит их к символам прецедентного текста, понимая под символом ПТ определенным образом оформленное указание на ПТ, актуализирующее у адресата соответствующий текст и связанные с ним коннотации [12, с. 55]. В.Г. Костомаров и Н.Д. Бурвикова, говоря о прецедентных высказываниях, относят их, очевидно, именно к символам прецедентного текста [17, с. 35]. Однако, как показывают последние исследования, далеко не все прецедентные высказывания имеют жесткую связь с текстом, во многих случаях эта связь отсутствует, не все прецедентные имена могут быть символами прецедентного текста. В связи с этим, а также, учитывая многообразие точек зрения на природу символа и семантическое «наполнение» этого термина и актуальность последнего для нас (в наших работах мы используем понятие «символ прецедентного феномена»), мы пришли к необходимости более точно определить, что же стоит за названным термином.

Общие принципы знаковых концепций были сформированы одновременно разными науками: философией, логикой, математикой, психологией, лингвистикой, большое влияние на формирование знаковой теории языка оказала семиотика. Не имея возможности подробно останавливаться на этом вопросе и разбирать различные точки зрения, мы позволим себе лишь упомянуть имена некоторых исследователей, которые так или иначе затрагивали данную проблему: В. Гумбольдт, Ф. де Соссюр,

Э. Кассирер, Ч.С. Пирс, К.Г. Юнг, А.Ф. Лосев, А.Н. Леонтьев, Р. Барт, П. Рикер, Ж. Пиаже, Р. Титоне, А. Соломоник, Е. Бейтс, Э.Г. Аветян и др., - и очень кратко изложить те идеи, которые в той или иной степени повлияли на выработку нашей концепции [6; 7; 11; 10; 9; 13].

Обратимся непосредственно к анализу вербальных прецедентных феноменов - прецедентного имени и прецедентного высказывания, могущих функционировать как символы других (невербальных) прецедентных феноменов.

Говоря о прецедентном имени, мы имеем в виду имя, связанное или с широко известным текстом, относящимся, как правило, к прецедентным, или с ситуацией, хорошо известной всем носителям данного языка и выступающей как прецедентная. Другими словами ПИ и хранящийся в когнитивной базе инвариант восприятия данного имени (ИВПИ) «порождается» прецедентным текстом (Анна Каренина, Мережковский) или прецедентной ситуацией («Андрей Белый и Блок, нежный рыцарь Прекрасной дамы», стали большевиками»).

Прецедентное имя обладает определенной структурой, ядро которой составляют дифференциальные признаки, а периферию - атрибуты [7, с. 5].

Итак, наше исследование привело нас к выводу, что не всякое прецедентное имя и не любое прецедентное высказывание может быть символом другого прецедентного феномена. В заключение можно добавить, что если вербальный ПФ функционирует как символ, происходит усиление семантико-когнитивного фона и употребление данного ПФ является сокращенным приемом, простейшим способом указать на аналогию ситуаций (реальной и прецедентной) и эксплицировать оценку первой. Если прецедентное имя или прецедентное высказывание функционируют не как символы ПФ, их употребление похоже на орнаментальное украшение речи и является эмоциональной, дополнительной аргументацией в пользу занимаемой позиции автора.

2.2 Прецедентное имя способ выражения скрытых смыслов у И.А. Бунина

Изучению прецедентного имени в лингвокультурологии отводится важное место. К прецедентным относятся все « «социально-говорящие» имена любых ономастических родов, восприятие которых схоже в языковом коллективе». То есть прецедентное имя - это «индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к прецендентным, или с прецедентной ситуацией», где «прецедентная ситуация - некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу», а прецедентный текст - «законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли) предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу».

Как правило, за прецедентными текстами и именами кроется обширное культурное содержание, вскрываемое за счет «выхода имен из «ближнего круга» употребления и приобретения социальных коннотаций. Приобретаемые таким образом коннотации могут быть локальными и недолговечными, но обязательно имеют «смысловой ассоциативно - образный и эмоционально-оценочный компоненты, а также обладают способностью «накапливаться» в онимах. В процессе существования имени его культурные коннотации могут существенно изменяться, что вызывает «семантически значимое «движение» имени во времени культуры» (см. имена Петр, Светлана в русской лингвокультуре).

Обращает на себя внимание тот факт, что понятие прецедентности в некоторых случаях приближается к аппелятивации (деонимизации), то есть переходу имен собственных в иные лексические системы [13, с. 42]. Известно, что онимы обладают различной степенью выраженности ономастических свойств, располагаясь на своеобразной шкале между собственными и нарицательными именами. Представляется, что значительная часть прецедентных имен подвергается частичной или неполной апеллятивации. Так, имена Ева, Вавилон и др. по-прежнему являются индивидуальными обозначениями, о чем говорит заглавная буква в начале этих слов, а также отчетливое указание на носителя, но «основное назначение их «быть собственным именем» сильно потеснили коннотации, или созначения». В качестве ярких примеров неполной деонимизации могут служить имена людей, широко известных благодаря своей внешности или характерам. Их имена могут переноситься на других людей, обладающих теми же качествами, при этом не подвергаясь полной апеллятивации. Полная же деонимизация происходит в том случае, если теряется связь с исходным денотатом и имя уже не ощущается как ортодоксально собственное. Прецедентные имена могут либо долгое время оставаться подобными собственными именами с устойчивыми коннотациями, либо утрачивать их, возвращаясь в ряды абсолютных имен собственных, либо подвергаться полной деонимизации, становясь апеллятивами.

Таким образом, явление частичной деонимизации известно в ономастике уже давно, и теория прецедентности углубляет его, рассматривая под новым, лингвокультурологическим углом зрения. Е.С. Отин предлагает считать такие имена собственные мезолексами, то есть промежуточным классом между онимами и апеллятивами. Мы придерживаемся мнения Г.Д. Гудкова, который отмечает, что прецедентность не является основанием для новой классификации имен собственных, и сами имена «относятся к индивидуальным именам, образуя особую группу внутри этого класса как особые единицы языкового сознания и дискурса».

Прецедентное имя практически полностью совпадает с предложенным Д.И. Ермоловичем термином единичный антропоним, под которым понимается имя, принадлежащее множеству людей, но с кем-то одним связанное прежде всего. Единичный антропоним противопоставляется множественному, то есть не связанному предпочтительно с каким-то одним человеком. Среди факторов, определяющих единичный антропоним, исследователь упоминает известность носителя в обществе, широкое экстралингвистическое содержание, из которого «можно извлечь богатый комплекс идей, не заменимый никаким нарицательным словом», и другие основополагающие для прецедентного имени качества. Таким образом, можно считать единичный антропоним одной из разновидностей прецедентного имени наряду с единичным топонимом, зоонимом и т.д. получить выгодный кредит срочно. С другой стороны, подобный термин представляется нам не вполне удачным, так как имя собственное единично по своей природе, и принадлежит отдельным объектам. Так или иначе, Д.И. Ермолович не разрабатывает свою теорию вглубь, ограничиваясь особенностями передачи подобных имен при переводе.

В.В. Красных более подробно рассматривает теорию прецедентного имени и отмечает, что оно «обладает определенной структурой, ядро инварианта восприятия прецедентного имени составляют дифференциальные признаки, а его периферию - атрибуты», причем, «дифференциальные признаки составляют некую сложную систему определенных характеристик, отличающих данный предмет от ему подобных», а атрибутами называются «некие элементы, тесно связанные с означаемым прецедентным именем, являющиеся достаточными, но не необходимыми для его сигнализации, например: кепка Ленина, маленький рост Наполеона». Прецедентное имя хранится в сознании коллектива, причем как «сам вербальный феномен, так и совокупность дифференциальных признаков и атрибутов». В зависимости от того, сколько культурно-значимых коннотаций входит в состав семантическую структуру имени, оно может быть моно - или поликоннотемным [21, с. 37].

Прецедентные имена обладают яркой экспрессивностью, которая проявляется при помощи «актуализации коннотативных компонентов значения слова». Эффект экспрессивности в таком случае всегда связан с оценкой. При этом оценка, выраженная с помощью прецедентного имени, подчеркнуто эмотивна и субъективна. Происходит «апелляция не к норме, а к эталону, представляющему собой «крайнюю точку» на шкале оценки, наиболее полно воплощающему то или иное качество, апелляция не к понятию, но к образу». Таким образом, прецедентное имя позволяет не только отнести объект к определенному классу, но и дать ему субъективную эмоциональную оценку. Эта особенность позволяет прецедентным именам задавать «ценностную шкалу того или иного лингвокультурного сообщества, влияя тем самым на модели социального поведения членов этого сообщества», не даром именно прецедентные имена создают «пантеон «героев» и «злодеев»».

Особенностью функционирования прецедентного имени является его способность употребляться в качестве «сложного знака», обладающего не только простым набором значений, но и дифференциальным признакам, составляющим ядро инварианта его восприятия. При таком функционировании не требуется специально расшифровывать или комментировать прецедентное имя, оно оказывается «самодостаточным», чтобы выразить нечто большее, чем очевидное и непосредственное значение знака. В случае, если прецедентное имя обладает не одним, но несколькими дифференцальными признаками, оно может быть полисемичным и быть «символом не только некоторого образа, но и ситуации». Например, функции топонимов, как правило, не ограничиваются лишь указанием на место совершения действия, а включает в себя выделение каких-то его своеобразных черт. В итоге, употребление топонимической лексической единицы способствует передаче экстралингвистической информации (социальной, профессиональной, гендерной и т.д.), а сам топоним реализует прямое значение - обозначение географического объекта, и переносное. Таким образом, прецедентное имя может использоваться как денотативно, так и коннотативно, то есть как имя собственное либо как прецедентное. Эта способность имени выступать в качестве «субстантивного атрибута», а также частотность имен в дискурсе СМИ являются показателями его прецедентности.

В нашем исследовании будут рассматриваться такая группа прецедентных имён, как реальные политики.

Переходя к анализу ПИ, которые будут реализовываться в именах реальных политиков, хочется отметить неоднозначность трактовки самих скрытых смыслов, заложенных в них.

Так, имя Троцкого, упоминающееся на первых страницах дневника, приобретает отрицательную коннотацию в связи с противоречивым поступком совершённым им самим: «Новая жизнь» по-прежнему положительно ужасна! Наглое письмо Троцкого из «Крестов» (?) - напечатано в «Новой жизни» [15, с. 18]. Сам автор дневника будто задаётся вопросом о принадлежности Троцкого к лагерю положительных или отрицательных революционных пропагандистов. Связано это может быть и с позиционированием Троцкого, как «нефракционного социал-демократа», колеблющегося между двумя основными фракциями РСДРП - большевиками и меньшевиками - не присоединяющегося окончательно ни к одной из них, и не в полной мере разделяя их убеждения. В кухне у солдат, толстомордый; разноцветные, как у кота, глаза. Говорит, что, конечно, социализм сейчас невозможен, но, что буржуев всё-таки надо перерезать.

«Троцкий молодец, он их крепко по шее бьёт» [15, с. 25].

Второй неоднозначно трактуемой фигурой дневника выступает Керенский, который, по словам самого Бунина, отнюдь не достоин звания героя, присвоенного ему. «Кажется, одна из самых вредных фигур - Керенский. И направо, и налево. А его произвели в герои» [15, с. 20].

«Это они всё немцами пугают черногородие.» - Да, вот что Керенский негодяй сделал!»

Генерал Корнилов - военный разведчик, дипломат и путешественник-исследователь не был принят и понят обществом. Отсюда всеобщая ненависть к нему. «Правительство «твёрдо решило подавить погромы». Смешно! Уговорили? Нет, это не ему сделать. Вчера в полдень разговор с солдатом Алексеем - бешено против Корнилова, во всём виноваты, начальники, «мы большевики, пролетариат, на нас не обращают внимания, а вон немцы…Младенцы, полуживотная тьма» [15, с. 33].

А. Каледин российский военачальник, генерал от кавалерии, деятель Белого движения. «Всё было ожидание, что их скоро задавят. Слухов - сотни опять. Каледин диктатор, идёт в Москву. «Труд» (газета Минора) врала, что в Петербурге всё (о, ужас, какой удар, всего потрясло) кончено - большевики разбиты».

Заблуждался ли И.А. Бунин по поводу Ленина, который для него был «бешеный и хитроумный маньяк, «планетарный злодей», «всемирно известный палач, который вовсе не кусается, а только подавляет оппозицию путём чрезвычайки»? Его высказывания в адрес В.И. Ленина, по нашему мнению, мягко говоря, грубые. «Читал статейку Ленина. Ничтожная и жульническая; «Съезд Советов. Речь Ленина. О, какое это…»; Ленин, Троцкий, Дзержинский…Кто подлее, кровожаднее, гаже?»; «Боже, и это вот к этому дикарю должен идти я на поклон и служение, это он будет державным хозяином новыя всея Руси»? [15, с. 35]

«На стенах домов кем-то расклеены афиши, уличающие Троцкого и Ленина в связи с немцами в том, что они немцами подкуплены» [15, с. 72].

«Он и Ленин-то, говорят, не настоящий - этого давно убили, настоящего-то» [15, с. 74].

Ирония и откровенная неприязнь к Ленину передается через подбор эмоционально окрашенных глаголов - «пожаловал», «позволили затесаться». Через пять лет эмоции уступят место продуманным и выстраданным выводам: «Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек…»! [15, с. 6].

Сравнивая вождей французской революции с российской, Бунин замечает: «Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон… Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские. Но и парижские были не плохи» [15 с. 125]. Бунин считает безумием называть Ленина благодетелем человечества, он полемизирует с теми, кто настаивает на гениальности теории вождя пролетариата, не прощая его даже мертвого: «На своем кровавом престоле он уже стоял на четвереньках; когда английские фотографы снимали его, он поминутно высовывал язык: ничего не значит, спорят! Сам Семашко брякнул сдуру во всеуслышанье, что в черепе этого нового Навуходоносора нашли зеленую жижу вместо мозга; на смертном столе, в своем красном гробу, он лежал с ужаснейшей гримасой на серо-желтом лице: ничего не значит, спорят! А соратники его, так те прямо так и пишут: «Умер новый бог, создатель Нового Мира!» [15, с. 127].

Бунин не может простить Ленину, «бешеному и хитрому маньяку», ни красного гроба, ни известия «о том, что Град Святого Петра переименовывается в Ленинград, то охватывает поистине библейский страх не только за Россию, но и за Европу». Для Бунина Петербург был особенным городом, связующим его представления о современной России с ее историческим прошлым. Еще недавно город был понятным, привычным, а уже потому родным. Революция внесла в него свои коррективы, и Бунин не приемлет «ленинских градов, ленинских заповедей» не может ради России претерпеть большевика: «Можно было претерпеть ставку Батыя, но Ленинград нельзя претерпеть». С голосом Ленина в России стал слышен «голос хама, хищника и комсомольца да глухие вздохи» [15, с. 134].

«Тихонов дорогой много рассказывал о большевицких главарях, как человек очень близкий им: Ленин и Троцкий решили держать Россию в накалении и не прекращать террора и гражданской войны до момента выступления на сцену европейского пролетариата. Их принадлежность к немецкому штабу? Нет, это вздор, они фанатики, верят в мировой пожар. И всего боятся как огня, везде им снятся заговоры. До сих пор трепещут и за свою власть, и за свою жизнь. После того, как пала Москва, страшно растерялись, прибежали к нам в «Новую жизнь», умоляли быть министрами, предлагали портфели…» [15, с. 76]

Деникин: «Деникин хочет взять в свои лапы очаг» - и всё та же страшная тревога за немцев, за то, что им придётся подписать «позорный мир» [15, с. 138].

«Палач Колчак идёт на соединение с Деникиным…» [15, с. 149].

«Мир с немцами подписан, Деникин взял Харьков!» [15, с. 149].

«Судьба Деникина решена! В Курске ликование пролетариата» [15, с. 155]

Не получают в лице защитника России И.А. Бунина поддержки и Адрианов, Саднецкий, Мищенко: «Слухи: через неделю монархия и правительство из Адрианова, Саднецкого и Мищенко: все лучшие гостиницы готовятся для немцев» [15, с. 109].

Подводя итог всему вышесказанному, хочется отметить, что рассмотренные нами прецедентные имена (ПИ) и их характеристики как пролетарских деятелей, вождей, революционеров не дают никакого намёка на «просветление» ни в настоящем, ни в будущем. Все акценты бунинского письма сделаны исключительно на негативном, грехах и тёмных сторонах революции, новой власти и революционной толпы. И.А. Бунин, очевидно не хотел замечать что-либо положительное в революции и во всём, что происходило вокруг, старательно собирал всё дрянное, ужасающее, ничтожное, чем полна жизнь во всякие времена и всюду, но особенно - в период разломов истории и смут. Несогласие и протест, действительно нарушают чувство меры. «Люблю и ненавижу» одновременно - вот состояние, в котором пребывал И.А. Бунин. Разумеется, есть немало вещей, где И.А. Бунин прав, и этому подтверждение - проведённый нами анализ определённых прецедентных структур. И, действительно, как можно возражать его яростному протесту против восстаний, революций, войн и насилия? Да, именно в такие моменты истории из человека вырывается всё низкое, животное, зверское, происходит одичание и варваризация народа.

2.3 Прецедентное высказывание

Как любой вербальный феномен, Прецедентное Высказывание (ПВ) может рассматриваться в системном и функциональном аспектах. Говоря о системном аспекте, мы имеем в виду структуру высказывания и выделяем в плане содержания:

1) поверхностное значение, которое равно сумме значений компонентов высказывания;

2) глубинное значение, которое не равно простой сумме значений компонентов высказывания, но представляет собой семантический результат сочетания компонентов ПВ, формирующих его лексико-грамматическую структуру;

3) системный смысл, представляющий собой сумму глубинного значения (при наличии такового) высказывания и знания прецедентного феномена (прецедентного текста, прецедентной ситуации) и связанных с ним коннотаций.

Прецедентное высказывание, в свою очередь, отличается от других прецедентных феноменов (ПТ, ПС, ПИ), имеет свои особенности (поверхностное значение, глубинное значение и системный смысл, который имеет особую трактовку, но это далеко не противоречит общей концепции прецедентных феноменов, т.к. при функционировании прецедентного высказывания важным оказывается не только понимание его значения, но и знание экстралингвистических, когнитивных факторов, стоящих за данной единицей.

В нашем исследовании мы остановимся на прецедентных, высказываниях, характеризующих Россию в определённую историческую эпоху, эпоху революций и восстаний, мятежей и непрекращающихся войн:

1. «Была Россия! Где она теперь. О Боже, Боже. Нынче ужас…Возведён патриарх «всея Руси» на престол нынче - кому это нужно?!» [15, с. 49].

2. «А завтра, в день предания Христа - торжество предателей России» [15, с. 50].

3. «Будь проклят день моего рождения в этой проклятой стране» [15, с. 50].

4. «Куда же нам теперь деваться?» Пропала Россия, на тринадцать лет, говорят, пропала!» [15, с. 55].

5. «Во «Власти Народа передовая: «Настал грозный час - гибнет Россия и Революция. Все на защиту революции, так ещё недавно лучезарно сиявшей миру!» [15, с. 58].

6. «Ах, Москва! На площади перед вокзалом тает, вся площадь блещет золотом, зеркалами… Неужели всей этой силе, избытку конец?» [15, с. 66].

7. «Боже, как грустна моя Россия» [15, с. 73].

8. «Россия погибнуть не может уж хотя бы по одному тому, что Европа этого не допустит: не забывайте, что необходимо европейское равновесие» [15, с. 75].

9. «Русский народ - народ как все народы. Есть, конечно, и отрицательные черты, но масса и хорошего…» [15 с. 76]

10. «Блок слышит Россию и революцию, как ветер…О, словоблуды! Реки крови, море слёз, а им всё нипочём» [15, с. 82].

11. «Если бы я эту «икону», эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал беспрерывно, так люто? [15, с. 96]

12. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!» [15, с. 107]

13. «Мы кровью народной залитые троны кровью наших врагов обагрим» [15, с. 110].

14. «Дело заключается в «воровском шатании», столь излюбленном Русью с незапамятных времён, в охоте к разбойничьей, вольной жизни, которой снова охвачены теперь сотни тысяч отбившихся, отвыкших от дому, от работы и всячески развращённых людей» [15, с. 120].

15. «Слова Ив. Аксакова: «Не прошла ещё древняя Русь!» [15, с. 120]

16. «За народ, народ, народ, за святой девиз вперёд!» [15, с. 121]

17. «Дух материальности, неосмысленной воли, грубого своекорыстия повеял гибелью на Русь…У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло…» [15, с. 121]

18. «Но истинно Бог и дьявол поминутно сменяются на Руси» [15, с. 147].

19. «Тургенев упрекал Герцена: «…Новизна форм! В том-то и дело, что всякий русский бунт, прежде всего, доказывает, до чего всё старо на Руси и сколь она жаждет, прежде всего, бесформенности [15, с. 150].

20. «Каин России, с радостно-безумным остервенением бросивший за тридцать сребреников всю свою душу под ноги дьявола, восторжествовал полностью» [15, с. 151].

21. «Удивительная страна Россия! Чего ей так весело?» [15, с. 154]

Все представленные нами выше прецедентные высказывания (ПВ) передают тот накал ненависти, которой горела Россия в дни революции. «Окаянные дни» - книга проклятий, расплаты и мщения и по темпераменту, желчи и ярости превосходит многое из написанного «белой публицистикой», потому что даже в исступлении своем И.А. Бунин остается великолепным художником. Он сумел передать в дневнике свою боль, свою муку изгнания. Беспредельная внутренняя честность, чувство собственного достоинства, неспособность пойти на компромисс со своей совестью - все это, способствовало правдивости изображения действительности: белый террор по силе и жестокости равен красному.

Как это ни покажется странным, И.А. Бунин был глубоко государственным человеком. Он страстно желал видеть Россию сильной, красивой, независимой, а картина жизни колола ему глаза, убеждала в гибели страны.

Бунин не смог приспособиться к новой России, для него это было равносильным отказаться от самого себя. Отсюда прямота суждений в «Окаянных днях».

В ходе интерпретации результатов (на примере 21 ПВ) нами были получены следующие данные: наибольшее количество ПВ имеют отрицательную коннотацию, отражающую гибельное состояние России.

Критическое отношение к действительности направлено, главным образом, против новой власти, которую он называл «кучкой авантюристов, считающих себя политиками». Для И.А. Бунина революция стала не только «падением России», но и падением человека», она разлагает его духовно и нравственно. Огромный исторический сдвиг, произошедший в стране, выворачивает гигантские пласты, срезает верхний тонкий культурный слой почвы.

Опираясь на примеры истории, Бунин высказывает мысль, что революция не несла на себе чего-то нового, это был очередной бунт. Писатель убеждён, что поменялось лишь назначение очередного бунта. На протяжении всей книги И. Бунин проводит мысль о том, что история повторяется и в ней есть определённые устойчивые законы, не учитывать которые нельзя. Его размышления с позиции современности являются пророческими.

3. Пространственно-временной континуум художественного текста: подходы к интерпретации

герменевтический лингвистика художественный бунин

Наибольший интерес у человека всегда вызывали вопросы, связанные со временем. Быть может, это объясняется тем, что пространственные отношения более просты по отношению к временным. «Они осмысляются человеком раньше и выражают предметность мысли» [30, с. 116]. Кроме того, образ пространства связывается в сознании человека с представлением о деятельности, направленной на преобразование пространства. Что касается времени, то это более абстрактная категория. Существование и течение времени не зависит от человека. Его образ «ассоциируется у нас с ощущением текучести собственной жизни, с ощущением безостановочного исчезновения настоящего и ожидания будущего, с надеждами и воспоминаниями»

[32, c. 123]. Абстрактное понятие времени само по себе не может быть осознано человеком. Оно воспринимается через различные ассоциации, изменения, происходящие как с самим человеком, так и с окружающим его миром.

Сложным и многогранным оказывается процесс отражения реального времени и пространства в сознании художника слова, в результате которого происходит возникновение их художественного образа, обладающего иными свойствами и носящего сугубо индивидуальный характер.

Интересны закономерности в перенесении характерных свойств реального пространства и времени в идеальный мир художественных произведений, охват человеческим сознанием реального пространственно-временного континуума и проецирование его в мир иллюзорный, воображаемый, представляющий собой модель реального мира.

Вопрос о преобразовании реального пространственно-временного континуума в художественный, об особенностях и свойствах художественного пространства-времени получил широкое освещение в работах советских и зарубежных лингвистов и литературоведов последних десятилетий [8; 23; 27; 40].

Эволюция представлений человека о реальном пространстве и времени происходила в течение тысячелетий. Вопросы, связанные с их существованием, занимали важное место в трудах Аристотеля, Лукреция, Августина.

Вопрос о существовании четырёхмерного пространства-времени является спорным в современной философской науке. Некоторые учёные настаивают на абстрактности этого понятия и придерживаются традиционной точки зрения о существовании трёхмерного пространства и единомерного времени. Разбор противоположных точек зрения по данному вопросу не входит в задачу настоящего исследования.

В настоящей работе мы будем использовать понятие пространственно-временного континуума, где главным для нас является идея неразрывной связи пространственных и временных координат, непрерывности пространства и времени сохраняется, что даёт нам возможность говорить о существовании художественного пространственно-временного континуума.

Посмотрим теперь, какие важные для нашего исследования свойства пространства и времени отмечаются философской наукой. Одним из основных свойств времени является его продолжительность, которая выступает как последовательность существования вещей и событий.

Пространство же характеризуется длительностью, протяжённостью. Время течёт равномерно и однонаправленно от прошлого к будущему через настоящее, соответственно, другими свойствами его являются необратимость и одномерность. В пространстве современная наука выделяет и такие свойства, как однородность, изотропность, кривизна, конечность / бесконечность [28, с. 186-200].

Кроме того, пространство и время обладают ещё одним свойством, имеющим первостепенное значение для данного исследования - непрерывностью. Являясь всеобщими формами существования материи, они являются непрерывными, так как постоянно сопровождают её вечное движение.

Непрерывность, бесконечная делимость движущейся материи получили отражение в понятии континуума.

Под континуумом в общефилософском плане, пользуясь термином В.И. Ленина, мы будем понимать «бесконечную непрерывность» событий и явлений, происходящих в реальном мире и последовательно сменяющих друг друга [24, с. 219].

Категория континуума отражает универсальную взаимосвязь всех физических явлений, материальных объектов и систем. В трудах классиков марксизма-ленинизма философская категория прерывности / непрерывности, составляющая сущность континуальности всех происходящих в мире процессов, разрабатывалась в качестве важнейшей категории материалистической диалектики, определяющей содержание таких категорий, как материя, движение, пространство и время.

Восприятие различных событий человеком также носит континуальный характер. Исследования нервной системы человека показали, что невозможно констатировать наличие интервала, в течение которого она бы «бездействовала», не реагировала на воздействие внешнего мира.

Континуален по своей природе и мозг человека, который в «качестве специфического органа отражения обладает способностью отражать действительность непрерывно» [2, с. 118].

Наибольший интерес для настоящего исследования представляет отражение реальной действительности художественным мышлением.

Вопрос о транспонировании реального пространственно-временного континуума в художественный в литературном произведении является актуальным для современной лингвистики. По мнению одного исследователя, «сращенность, стянутость в узел изображения и осмысления времени и пространства в искусстве и неразрывная связь этого времени с математическим временем и пространством самого произведения искусства таит ресурсы для эстетических и гносеологических выводов» [2, с. 221].

Характерной особенностью художественного пространства-времени является то, что оно представляет собой художественно-трансформированное и преображённое в зависимости от замысла автора, его мировоззрения, характера изображаемых событий, литературных традиций эпохи реальное пространство и время, наполненное эстетическим смыслом и содержанием. «Художественное пространство-время является не только и не столько воспроизведением реального мира, сколько моделированием самых различных связей и отношений» [5, с. 16].

Художественное мышление в различные эпохи по-разному рассматривало и давало ответы на вопросы, связанные с реальным пространством и временем как формами бытия. Пространственно-временной континуум имеет давнюю историю художественного осмысления, которая берёт начало из античной поэтики, основные принципы которой нашли отражение в сочинении Аристотеля «О поэтическом искусстве».

В этом произведении греческий мыслитель изложил свои взгляды на композиционное построение поэтических и драматических произведений. Одним из требований, предъявляемых к ним Аристотелем, являлось единство действия: «Фабула, служащая подражанием действию, должна быть изображением одного и притом цельного действия» [3, с. 65-66].

В качестве второго требования, предъявляемого Аристотелем к построению драмы и эпических поэм, является «единство времени», выполнение которого, правда, не столь обязательно, как «единство действия»: «Трагедия старается, насколько возможно, вместить своё действие в круг одного дня и лишь немного выйти из этих границ» [3, с. 53].

С половины ХVI века возрождается интерес к античности, и авторитет Аристотеля в эстетике начинает главенствовать. Однако, часто недостаточное понимание требований греческого учёного к композиции драматического произведения, желание писателей и драматургов подкрепить свои выводы положениями из «Поэтики» Аристотеля приводят к тому, что учение его искажается. Именно из-за неправильной трактовки «Поэтики», по мнению некоторых исследователей, возникла теория «трёх единств», основанием для которой послужило пожелание Аристотеля об ограниченности временного интервала в трагедии. Что касается «единства места», то в «Поэтике» об этом вообще ничего не говорится [32, c. 35].

Для И. Бунина типичным являлось автобиографическое повествование с малейшими временными уточнениями. Именно эти моменты достойны описания, а целые месяцы и годы, не содержащие ничего значительного, автор вправе опустить из повествования [42, с. 39].

Подлинный интерес к пространственно-временной организации литературных произведений возродился в XX веке, в результате чего она стала рассматриваться в качестве самостоятельной теоретической проблемы в литературоведении и лингвистике.

Поскольку целью данного исследования является рассмотрение пространственно-временной организации текста как средства интерпретации скрытой информации, то в качестве рабочего мы принимаем следующее определение исследуемого явления: пространственно временной континуум можно определить как такую форму бытия культуры, в которой на основе единства пространства и времени обеспечивается специфика содержания, относительная автономность и самодостаточность культуры. Эта форма содержательна, поскольку в ней происходят постоянные взаимопереходы не только пространства и времени, но и содержания культуры в свойства пространства-времени и обратно. Континуум, следовательно, является одним из вариантов конституирования целостности. Как способ бытия культуры, он самовоспроизводит себя через единство формы и содержания. Эта его особенность позволяет не проясняя конкретику и все многообразие ее проявлений раскрыть единство становления и устойчивости целостности, в рамках которой развертывается все многообразие ее свойств и отношений. Поэтому континуум оказывается как бы особым подвижным контуром, который обеспечивает связь целого и частей, внутреннего и внешнего, общего и единичного, выделяя зависимость свойств тех или иных культур от некоторых константных состояний ее бытия. Содержательность континуума как раз и связана с выделением в нем констант, в которых фиксируется тождество некоторых элементов - свойств или состояний культуры, неизменно присутствующих в культурном процессе. Константы выступают особого типа детерминантами, которые постоянно проявляются в историко-культурном процессе. Именно через них континуум обеспечивает процессы взаимоперехода от статики к динамике и наоборот, тем самым как бы ориентируя познание на изучение внутренних динамических свойств изучаемых систем.

Из этого следует вывод: эти особенности и выдвинули его в центр методологических поисков науки ХХ века, что проявилось не только в исследованиях естественных и точных наук, но и доказало свою продуктивность в проекциях идеи континуума на социально-гуманитарное знание. Поэтому пространственно-временной континуум не случайно стал одной из инноваций ХХ века: усложнение объектов науки, осознание их системного характера с необходимостью выдвинули континуальность в число приоритетных методологических принципов исследования непрерывности, связи и взаимопереходов различных фрагментов реальности. Это впервые позволило изучать природу таких объектов, границы существования которых не имеют четких очертаний, поскольку эти объекты постоянно находятся в становлении, обнаруживая свою незавершенность, пульсацию, что отличает и культуру как особый тип бытия.

3.1 Морфолого-синтаксические особенности текста представления скрытой информации в «Окаянных днях»

В данной главе будут рассмотрены морфолого-синтаксические особенности текста представления скрытой информации, прослежены грамматические связи между его составляющими компонентами и их функционирование.

В языке, помимо отражения объективной действительности, отмечается также субъективное восприятие её человеком, реализуемое в аспекте его оценочной деятельности.

Оценка как семантическое понятие подразумевает ценностный аспект значения языковых выражений, который может интерпретироваться и как субъект оценки, и как объект. Способность к оценке - одна из важнейших функций человеческого сознания, она «задана физической и психической природой человека». Окружающий мир оказывается вовлечённым в личностную сферу человека: явления и предметы оцениваются, принимаются или отвергаются.

В языковом знаке оценка, как правило, абстрактна, она актуализируется в речи в рамках коммуникативной ситуации и словесного окружения, что подтверждает мысль о том, что «семантика оценки отражает содержательную сторону языка в её динамическом состоянии, формируется в речевой коммуникации как деятельности, передавая одобрение или неодобрение, похвалу или порицание». Эта коммуникативная обусловленность функционирования оценки определяет её внутреннюю структуру, её семантику и прагматику.

Оценочное высказывание актуализирует в речи такие компоненты своей семантики, как субъект оценки (говорящий), объект оценки, предикат, выражающий ценностный признак, и основания оценки.

Эмоционально - оценочное и нейтрально - фактическое в акте речи в тексте постоянно взаимодействуют, проникают одно в другое, подкрепляют друг друга, поэтому формирование семантики оценки представляют сложный процесс, т.к. зависит не только от свойств и качеств объекта, но и от субъекта речи, человека, его стереотипов мышления и психологического статуса, его языковой индивидуальности.

Коммуникативно - прагматическая направленность оценочного высказывания предполагает взаимодействие динамики шкалы оценки с динамикой коммуникативных намерений субъекта: одобрение - похвала - восхищение (неодобрение - порицание - возмущение), а также с динамикой его эмоционального напряжения в условиях речевого воздействия: удовольствие-восторг (неудовольствие-презрение-пренебрежение-уничижение-гнев).

Функционально - семантическая значимость знаков-функций в художественном тексте Ивана Алексеевича Бунина определяется их позицией предиката в рамках оценочного высказывания, т.к. именно в этой позиции они являются средствами характеризации, выражения авторского отношения.

Особенно важен и функционально выражен в словесном творчестве И.А. Бунина круг языковых средств, представленных знаками-коннотациями в сфере лексической семантики. Выбор оценочного предиката в тексте подчиняется субъективному началу в той мере, в какой он соответствует авторской цели, и, следовательно, просматривается в предпочтении слов определённой оценочной направленности, в избирательном отношении к знаку оценки объекта говорящим.

Данный факт приобретает особую значимость при наблюдении за языком оценок творческой личности писателя, т.к. отношение последнего к отбору средств, репрезентирующих его художественную индивидуальность и особенности мировоззрения, наглядно в полной мере отражается в его художественном пространстве.

Оценочная семантика художественного текста И.А. Бунина несёт совокупную информацию о мировоззрении и мировосприятии писателя, базирующихся на фундаменте его жизненных впечатлений морально-этических, национально-культурных ценностных убеждений и ориентации; его эмоционально-психическом состоянии.

Основными языковыми средствами, способными выражать любые виды оценок, в том числе и в идиостиле И.А. Бунина, представляются лексико-семантические. Оценочный компонент включается в семантическую структуру корня слова: ужасный, т.е.вызывающий ужас, чрезвычайный, крайний в своём проявлении [15, с. 57].

В идиостиле И.А. Бунина представлена вся палитра оценочных средств. Оценки, которые вносят аффиксы, единичны: бородка, лиловатый, осинка, зеленоватый, бутылочки, лесок, подленький, гаденький [15, с. 23,27,29,31,34,36].Уменьшительно-ласкательные суффиксы являются одним из способов стилизации культурно-речевого пространства героя.

Характерным способом выражения оценки у И.А. Бунина являются индивидуально-авторские наречия и прилагательные:

Безнадёжно, чудовищно, ужасно, мерзко, невыносимо, нельзя, жалко, мутно [15, с. 36,39,43,73,32] и др., которые имеют семантическую окраску безысходности происходящего вокруг, а также указывают в некоторых случаях на внутреннее состояние автора. Каждое из прилагательных: худший, слабый, старый, безумный, бесчеловечный, злой, подавленный, ледяной, пошлейший, подленький, гаденький, сумасшедший, проклятый, грозный, тёмный, обшарпанный, серый, худший, высокопарно - площадной, страшный, бродячий, засаленный [15, с. 83, 134,155,33,34,36, 46,50,62,75,83,87, 91,109,114] передаёт признак, объективно - присущий изображаемому предмету, а наречие обычно концентрирует в своей семантике субъективное отношение автора к признаку этого предмета.

В эмоциональной двунаправленности наречие и прилагательное часто обнаруживают тенденцию к смешению - оксюморон:

Разноплеменной, печально-весёлый, сладостно - отчаянный.

Данный способ выражения оценки обусловлен авторским видением, чувствованием фактов окружающей действительности, тенденцией в творчестве - изображать «сгущенно».

Что касается синтаксического строя, использование семантического повтора актуализирует оценку также при однородных членах - повторяющихся лексемах и дополняющих, усиливающих оценку друг друга: «За народ, народ, народ, за святой девиз вперёд…» [15, с. 121]

Морфологические средства малопродуктивны в плане выражения оценок у Бунина (около 20%). Формы множественного лица, имеющие обобщённое значение, образованные от существительных, не имеющих таких форм в силу своей лексико - грамматической закреплённости, в иронических контекстах способны выражать отрицательную оценку: «У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло» [15, с. 121].

Самыми частотными синтаксическими моделями являются эмоционально - экспрессивные с усилительными частицами как, какой, которые актуализируют оценочные семы: «Как смел он крикнуть на Сахарова «трус»?» [15, с. 23]; «Как осенью в лесу, в чаще вдруг видишь: светит желтизной, выдвинулась ветка орешника». [15, с. 29]; «Как странно всё освещает осенняя заря» [15, с. 29]; «как ни прекрасна юность, всё же она убегает» [15, с. 39]; «Как нежны, выбриты бывают лица итальянских попов!» [15, с. 40] Характерными средством усиления оценок у И.А. Бунина являются однородные члены, которые образуют двукратные, троекратные повторы: «Уже спокойно, спокойно лежат пятна света на сухой земле, а в аллее чуть розоватые» [15, с. 18]; «И всё мука, мука, что ничего этого не могу выразить, нарисовать» [15, с. 22] Важной особенностью мировосприятия И.А. Бунина является контрастность - сентонимичность, которая расширяет способы передачи эмоций, психологических состояний человека: «Сумрак аллеи, почти вся земля в чёрных тенях - и полосы света» [15, с. 23]; «Хороша та дорога, где всегда грязь» [15, с. 30].

Выбранные И.А. Буниным стилистические фигуры аффективного синтаксиса отражают характерные особенности идиостиля автора: сравнение как стремление к детализации: «Стёкла горят серебряной слюдой» [15, с. 32]; «Маяковский, державшийся, в общем, довольно пристойно, с поднятым воротничком пиджака, как ходят бритые личности, живущие в скверных номерах, по утрам в нужник» [15, с. 56].

Итак, морфолого - синтаксические средства выражения являются формой создания образов в рассматриваемом нами тексте, средством выражения замысла И.А. Бунина. А индивидуально-художественный стиль писателя представляет собой систему языковых средств, возникающих в результате отбора и творческого использования грамматических явлений языка не только для выражения определенного содержания, но и для эстетического воздействия на читателя.

3.2 Анализ пространственно - временной организации текста в «Окаянных днях»

Пространственно-временной анализ призван в нашем понимании, с одной стороны, выявить ментальные основы мироощущения автора и его творчества, а с другой - показать неповторимость идиостиля художника. Он даёт возможность обнаружить, как разворачивается тот или иной мотив «во всём семантическом пространстве между низшей и высшей границами смысла, генетически заданными его «внутренней формой». Прочтение прозаического произведения с точки зрения его пространственно - временной структуры способно выявить те новые, неожиданные смыслы, которые заключаются в «прозаическом взгляде на мир, в изображении многоликой прозы жизни».

Методика исследования бунинских произведений с точки зрения их пространственно-временной организации «предполагает, прежде всего, выявление системы пространственно-временных образов-доминант, «своих» для каждого текста или их объединяющих, системы, которая «задаётся» определёнными темами, реализуется посредством повторяющихся образов и деталей, мотивов, развёртывающихся нередко в целые сюжеты, и оформляется с помощью «пространственного словаря».

В центре внимания Бунина всегда остаётся Россия, её судьба. Для создания образа России писатель использует язык пространственно-временных категорий (старое - новое, замкнутое - бесконечное и т.д.). При этом в «Окаянных днях» доминирует временной критерий: акцент делается на взаимосвязи прошлого с настоящим, повторяемость русской истории - временные характеристики оказываются ведущими, обуславливающими пространственную организацию (старое - новое).

Таким образом, в «Окаянных днях» И. Бунин прибегает к использованию номинативных предложений, позволяющих сразу же вводить читателя в обстановку действия, способствующих стремительному развитию сюжета: «Местами митинги», «Вечер», «Опять праздник», «Какой позор» [15, с. 34]. Прочтение прозаического произведения с точки зрения рассмотрения номинативных структур помогает выявить те новые, неожиданные смыслы, которые заключаются в «прозаическом взгляде на мир, в изображении многоликой прозы жизни».

3.3 Номинативное предложение как основное средство интерпретации в «Окаянных днях»

Номинативные предложения - это односоставные предложения субстантивного типа, главный член которых выступает в форме именительного падежа и совмещает в себе функцию наименования предмета, бытия. Номинативным предложениям свойственна самостоятельность функционирования. Они не прикреплены к так называемой базовой конструкции.

В формирований номинативных предложений главенствующую роль играет семантическая природа имен. Это слова, называющие явления и предметы, поддающиеся наглядному и чувственному восприятию. К таким предложениям относятся названия явлений, действий и состояний человека, которые мыслятся во временной протяженности: дождь, холод, тишина, дремота; среди таких наименований выделяются слова, прямо или опосредованно указывающие на время: лето, зима, утро, ночь; причем, в тех случаях, когда эти имена называют время неконкретно (например - время совершения действия, год), при оформлении номинативных предложений они конкретизируются. У Бунина такая конкретизация присутствует в предложениях типа: День дивный. Двенадцать тысяч. Холодный туман [15, с. 64].

Номинативные предложения обычно представлены кратко, но очень емкие и выразительные: Светлый прекрасный день. Зима восемнадцатого года [15 c. 64].

Могут быть представлены главным членом, в роли которого чаще всего употребляется имя существительное: Утро. Восемь часов [15, с. 75].

В роли главного члена предложения могут выступать количественно-именные сочетания: Три часа [15, с. 33].

У Бунина номинативное предложение обычно осложнено сравнением, невольно возникающим в его сознании: «Опять эти стекловидно-розовые, точно со дна морского, звезды в вечернем воздухе» [15, с. 88].

Распространенные номинативные предложения с согласованным определением, выраженным причастием или причастным оборотом, позволяет автору создать реальную, легко представляемую картину: Просветы в облаках над церковью, углубляющие черноту, звезды, играющие белым блеском [15, с. 67].

Бунин как признанный мастер художественного слова расширяет смысловое значение называния предметов и явлений, создает удивительные по красоте зарисовки природы.

Из разновидностей номинативных предложений в «Окаянных днях» наиболее широко представлены бытийные зарисовки. Их функция заключается в утверждении наличия, существования предмета речи (мысли): Перистые облака, порою солнце, синие клоки луж… День серый, прохладный [15, с. 77].

Бунин также констатирует время суток, которое он наблюдает, дает ему точную эмоционально-качественную характеристику: Тихий, тихий, беззвучный день.

Встречаются предложения, указывающие на время и место событий одновременно: «Утром письмо Юлия к Вере от 27 сентября. С утра серо, ветер с северо-запада, холодный, сейчас три, мы с Верой гуляли, облака, свет солнце» [15, с. 55].

Нередки предложения, в которых называется время написания и вместе с тем передается состояние автора: «Ночь. Пишу слегка хмельной».

Он доносит до современного читателя облик предметов, которые дороги его памяти: «Послал книгу Бурцеву (всем -5-6 томы «Нивы»). Заходили на мельницу, к Колонтаевке» [15, с. 66].

Бунин обращается к номинативным предложениям, представленным одним главным членом, тесно связанным по семантике с последующим, передающим и подчеркивающим переживания писателя: Вечер. И свету не смей зажигать и выходить не смей! Ах, как ужасны эти вечера! [15, с. 78]

Номинативными предложениями обозначены названия религиозных дат: «Духов день. Тяжелое путешествие в Сергиевское училище, почти всю дорогу под дождевой мглой, в разбитых промокших ботинках» [15, с. 42].

В указательных предложениях идея бытия осложняется указанием на предмет речи (мысли) при его наличии или появлении. В структурную схему входят частицы вот, вот и: Но вот тихий переулок, совсем темный, идешь… [15, с. 79]

В «Окаянных днях» встречаются оценочно-бытийного предложения, констатирующие существование предметов речи (мысли) и содержащие их эмоционально-качественную характеристику.

В таких конструкциях используются частицы (какой, что за, ну и др.) употребляются прилагательные, выполняющие традиционную определительную функцию: Какое вечернее небо в окнах! В алтаре, в глубине, окна уже лилово синели - любимое мое. Милые девичьи личики у певчих в хоре, на головках белые покрывала с золотым крестиком на лбу, в руках ноты и золотые огоньки маленьких восковых свечей…

В оценочно-бытийных номинативных предложениях содержится качественная характеристика предмета речи (мысли). Для этой разновидности характерно наличие неопределенно-количественных слов, частиц: Страшно подумать - год! И сколько перемен и все к худшему.

Рассмотрим специфическую разновидность номинативных предложений - «именительный представления», который называет предмет речи или мысли для того, чтобы вызвать представление о нем в сознании читателя: «Ах, Москва! На площади перед вокзалом тает, вся площадь блещет золотом, зеркалами. Неужели всей этой силе, избытку конец?»

Частица в предложении перед «изолированным номинативом» несет значение не только восхищения, но и оттенок сожаления, потери чего-то близкого и родного. Вопрос заданный после номинативного предложения, усиливает это чувство.

В других случаях писатель называет предмет речи (мысли) для того, чтобы скорее восстановить представление о нем прежде всего в своем сознании: «Москва, конец марта позапрошлого года».

Номинативные предложения объединяют семантически пестрые типы предложений, здесь обнаруживается тесное взаимодействие и сплетение свойств двусоставных и односоставных предложений. Бунин использует сочетание номинативных и двусоставных неполных предложений. Последнее выражает его собственные действия: Ужасная гроза, град, ливень, отстаивался под воротами.

Констатирующий характер текста особенно подчеркивает нанизывание номинативных предложений одного на другое, дающим возможность объединить разрозненные детали в единое целое: «Весенние белые облака, огромная и ясная картина - пустой рейд, прелестные краски дальних берегов, крепкая синяя зыбь моря».

Этот прием встречается в номинативных предложениях с более сложной структурой, представляющих собой два ряда перечислений: Мертвый вокзал с перебитыми стеклами, рельсы уже рыжие от ржавчины, огромный грязный пустырь возле вокзала, где народ, визг, гогот, качели и карусели.

Пейзажный зарисовки в «Окаянных днях» И.А. Бунина, на первый взгляд, представляют созерцательное отражение окружающей природы. Автор представляется беспристрастным повествователем, выключенным из сферы событий. На самом деле, отстраненность писателя, умозрительная созерцательность исподволь преображаются в страстную эмоциональность.

Присутствие позиции наблюдателя - один из наиболее существенных признаков семантики номинативных предложений. Такие предложения позволяют представить события как происходящие здесь и сейчас, то есть создают образ непосредственного восприятия: Лужи и еще не растаявший белый, мягкий снег. Бирюзовое небо в сети деревьев. Сентябрь семнадцатого года, мрачный вечер, темноватые с желтоватыми щелями тучи на западе.

Сиюминутность происходящего иногда подчеркивается специальными средствами, таковыми являются частицы с указательной семантикой: Но вот тихий переулок, совсем темный, идешь и вдруг видишь открытые ворота… Сейчас на дворе ночь, темь, льет дождь.

Даже при контекстуальном употреблении, относящем действия в план.

В номинативных предложениях автор представлен как сторонний наблюдатель, созерцающий мир: «Ночью в черно-синем небе пухлые белые облака, среди них редкие яркие звезды» [15, с. 75]

Обращение И. Бунина к номинативным предложениям как форме выражения своих впечатлений неслучайно. Данный тип предложений предполагает краткость, семантическую емкость и выразительность, носит описательный характер. Стремление к лаконизму традиционно для бунинской прозы. Эту черту своего художественного стиля он воплощает в дневнике 1918-1919 гг. Использование в «Окаянных днях» номинативных конструкций определяется особенностями жанра дневника. Такой способ передачи мысли позволяет полно и ясно представить происходящее, сосредоточить внимание на отдельных деталях пейзажа, выразить чувства писателя.

Таким образом, можно прийти к выводу, что в конце ХІХ века Россия вступила в новый период истории. Это время трех революций, первой мировой войны, эпоха возникновения основных литературных направлений начала ХХ века.

Ожидание нового, состояние неуверенности, психологической неуспокоенности явилось одной из причин бурного обновления во всех сферах жизни.

Заключение

Целью нашей дипломной работы было проведение герменевтико-интерпретационного анализа хорошо известного бунинского текста под углом зрения скрытых смыслов, рассмотрение разнообразных проявлений этой категории, её функции и роли. В ходе решения поставленной цели были решены следующие задачи: рассмотрена теоретическая база возникновения герменевтики как науки в целом; систематизированы научные представления о понятии герменевтико-интерпретационного анализа текста как способа выражения скрытых смыслов; выявлены способы и средства, формирующие скрытые смыслы в тексте дневника «Окаянные дни»; прослежена смыслообразующая функция прецедентных структур, используемых автором; исследована пространственно-временная организация бунинского текста как средство интерпретации информации; определена роль прецедентных структур в организации художественного времени-пространства в «Окаянных днях»; выявлены и проанализированы важнейшие скрытые смыслы, формирующие пространственно-временную картину мира; определена роль морфолого - синтаксических структур в организации «Окаянных дней».

На основании проведенного исследования были сделаны следующие выводы:

1. Герменевтика как в XX веке, так и ранее, была направлена на решение многих проблем, касающихся вопросов, связанных с истинным пониманием текста, таких как исторические, философские, литературоведческие, психологические, методологические, гуманитарные, но наиболее важной для нас является развитие именно герменевтики как отдельной ветви филологической герменевтики. Одной из самых остро стоящих оставалась проблема интерпретирования смысла текста именно на авторском уровне, понимание текста и оценивание его с тех позиций, с которых подходил к его написанию, в нашем случае, И.А. Бунин.

2. Специфической особенностью герменевтического метода является его диалоговый характер. Понимание, как категория герменевтики, предполагает диалог автора и интерпретатора. Интерпретация неотделима от процедуры эмпатии, суть которой заключается в том, что исследователь ставит себя на место автора - создателя исследуемого объекта, вживается в объект исследования и таким образом пытается понять смыслы, заключенные в нем. Понимание текста достигается в результате проникновения в духовный мир автора и повторения акта его творчества. Таковое, с позиций герменевтики возможно лишь при условии конгениальности - соразмерности духовных потенциалов автора и интерпретатора.

3. Явление прецедентности играет ключевую роль в современной лингвокультурной парадигме, будучи феноменом, представляющим собой непосредственный синтез языка и культуры.

4. Прецедентное имя и прецедентное высказывание являются лингвокогнитивными, вербальными феноменами, имеющими четко фиксированную форму, в то время как прецедентный текст и прецедентная ситуация относятся, к феноменам, скорее, собственно-когнитивного, нежели лингвистического (лингво - когнитивного) плана, поскольку хранятся в сознании говорящих в виде инвариантов восприятия, не вербальных, но вербализуемых, т.е. поддающихся вербализации.

5. Как любой вербальный феномен, Прецедентное Высказывание может рассматриваться в системном и функциональном аспектах. Говоря о системном аспекте, мы имеем в виду структуру высказывания и выделяем в плане содержания:

1) поверхностное значение, которое равно сумме значений компонентов высказывания;

6. Пространственно - временной континуум можно определить как такую форму бытия культуры, в которой на основе единства пространства и времени обеспечивается специфика содержания, относительная автономность и самодостаточность культуры. Эта форма содержательна, поскольку в ней происходят постоянные взаимопереходы не только пространства и времени, но и содержания культуры в свойства пространства-времени и обратно. Континуум, следовательно, является одним из вариантов конституирования целостности. Как способ бытия культуры, он самовоспроизводит себя через единство формы и содержания. Эта его особенность позволяет не проясняя конкретику и все многообразие ее проявлений раскрыть единство становления и устойчивости целостности, в рамках которой развертывается все многообразие ее свойств и отношений. Поэтому континуум оказывается как бы особым подвижным контуром, который обеспечивает связь целого и частей, внутреннего и внешнего, общего и единичного, выделяя зависимость свойств тех или иных культур от некоторых константных состояний ее бытия.

Список использованной литературы

1. Апресян Ю.Д. О языке толкований и семантических примитивах // Избр. труды. Т. 2.

2. Анохин П.К. Химический континуум мозга как механизм отражения действительности. Вопросы философии, 1970, №6, с. 107-109.

3. Аристотель. Об искусстве поэзии. И.: Гослитиздат, 1957. - 183 с.

4. Интегральное описание языка и системная лексикография. М. 1995.

5. Бабушкин С.А. Пространство и время художественного образа:/ Автореф. дис. канд. филолог, наук. - Л., 1971. 20 с.

6. Барт Р. Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М. 1994.

7. Бейтс Е. Интенции, конвенции и символы // Психолингвистика. М., 1984. С. 50-102.

8. Выготский Л.С. Мышление и речь. Собр. соч. в 6-ти тт. М., 1982. Т. 2.

9. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. - 138 с.

10. Гудков Д.Б., Красных В.В., Багаева Д.В., Захаренко И.В.

11. Гудков Д.Б., Красных В.В., Захаренко И.В., Багаева Д.В. Некоторые особенности функционирования прецедентных высказываний. В печати.

12. Гудков Д.Б. Структура и функционирование двусторонних имен (к вопросу о взаимодействии языка и культуры) // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1994. №4.

13. Захаренко И.В., Красных В.В. Лингво-когнитивные аспекты функционирования прецедентных высказываний // Лингвокогнитивные проблемы межкультурной коммуникации. М., 1997. С. 100-115.

14. Захаренко И.В. Прецедентные высказывания и их функционирование в тексте // Лингвокогнитивные проблемы межкультурной коммуникации. М., 1997. С. 92-99Кузнецов В.Г. Герменевтика и её путь от конкретной методики до философского направления. М. 2002,637 с.

15. И.А. Бунин. Окаянные дни. М:, Эксмо, 2003.С. 22

16. Интегральное описание языка и системная лексикография. М. 1995.

17. Каган М.С. Пространство и время в искусстве как проблема эстетической науки. В кн.: Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. - Л.: Наука, 1974, с. 123

18. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

19. Костомаров В.Г., Бурвикова Н.Д. Как тексты становятся прецедентными // Русский язык за рубежом. 1994, №1.

20. Кузнецов В.Г. Герменевтика и её путь от конкретной методики до философского направления. М. 2002,637 с.

21. Красных В.В., Гудков Д.Б., Захаренко И.В., Багаева Д.В. Когнитивная база и прецедентные феномены в системе других единиц и в коммуникации. В печати.

22. Красных В.В. Некоторые аспекты психолингвистики текста // Лингвостилистическиеи лингводидактические проблемы коммуникации. М., 1996. С. 25-44

23. Красных В.В. Коммуникация в свете лингвокогнитивного подхода // Функциональные исследования. Сборник статей по лингвистике. М., 1997. Вып. 3. С. 67-83.

24. Кухаренко В.А. Интерпретация текста. JI.: Просвещение, 1979, - 327 с.

25. Ленин В.И. Конспект книги Гегеля «Лекции по истории философии». Полн. собр. соч., т. 29, с. 219-278.

26. Леонтьев А.А Смысл как психологическое понятие Проблемы литературы XX века: в поисках истины. Архангельск: ПГУ, 2003. 356, 1. с 7-8

27. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М. 1982.

28. Лой А.Н. Социально-историческое содержание категорий «Время» и «Пространство». Киев: Наук. думка, 1978. - 135 с.

29. Мотылёва Т.Л. О времени и пространстве в современном зарубежном романе. В кн.: Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. - Л.: Наука, 1974, с. 186-200.

30. Никитина, М.В. «Мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» И.А. Бунина» Автореф. канд. дис. Архангельск, 2006. 34 с. Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat http://www.dissercat.com/content/motivnaya-struktura-prostranstvenno-vremennoi-organizatsii-okayannykh-dnei-i-stranstvii-ia-b#ixzz2VNsVbjpw

31. Павлов В.Т. Логические функции категорий пространства и времени. Киев: Изд. Киевского ун-та, 1966. - 235 с.

32. Пиаже Ж. Генетический аспект языка и мышления. // Психолингвистика. М., 1984.С. 325-335.

33. Плотникова С.Н. Описание как единица контекстно-вариативного членения художественного текста (на материале английских и американских романов ХУШ-Х1Х веков): Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1981. - 22 с.

34. Проблемы литературы XX века: в поисках истины. Архангельск: ПГУ, 2003. 356, 1. с. Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat http://www.dissercat.com/content/motivnaya-struktura-prostranstvenno-vremennoi-organizatsii-okayannykh-dnei-i-stranstvii-ia-b#ixzz2TUXuLwl6

35. Прецедентные тексты и проблема восприятия русского текста в иноязычной аудитории. В печати.

36. Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. М., 1996.

37. Психологические и психолингвистические проблемы владения и овладения языком. М., 1969. С. 56-66.

38. Рикер П. Конфликт интерпретаций (Очерки о герменевтике). М. 1995.

39. Соломоник А. Семиотика и лингвистика. М. 1995.

40. Супрун А.Е. Текстовые реминисценции как языковое явление // Вопросы языкознания. 1995, №6. C. 17-29.

41. Титоне Р. Некоторые эпистемологические проблемы психолингвистики // Психолингвистика. М., 1984. С. 336-352.

42. Тураева З.Я. Художественный текст и пространственно-временные отношения. В кн.: Семантико-стилистические исследова- 1 ния текста и предложения. /Межвуз. сб. научн. тр./ - Л., изд-во ЛГПИ, 1980, с. 3-II.

43. Уфимцева Н.В. Русские глазами русских // Язык. Система. Язык. Текст. Язык и способность. М., 1995.

44. Уфимцева А.А. Типы словесных знаков. М. 1974.