Культура эпохи средневековья
Работа из раздела: «
Государство и право»
Саратовский Государственный Технический Университет
Кафедра истории отечества и культуры
Реферат
на тему:
Культура эпохи средневековья
Выполнил:
студент группы PT-l2 Ужасный И.Ю.
Проверил:
Мысливцев В.Г
Саратов 2004
Содержание:
1. Введение стр. 3
2. Письменность стр. 3
3. Фольклор. Литература стр. 4
4. Живопись стр. 7
5. Архитектура
стр. 9
6. Прикладное искусство стр. 12
7. Изобразительное искусство
стр. 13
8. Быт
стр. 18
9. Список использованной литературы стр. 20
1. ВВЕДЕНИЕ
Страшный урон нанесло «Батыево нахождение» развитию культуры Руси,
материальной и духовной. Сожженные города и селения, храмы и крепости,
запустевшие пашни, гибель ремесленных мастерских и увод в плен их хозяев –
из тех, кто остался в живых; безвозвратная потеря выдающихся творений
иконописцев, зодчих, авторов летописных сводов и житий святых, повестей и
сказаний, русских и иноземных – таков был печальный итог кровавого смерча,
обрушившегося на русские земли. Б.А.Рыбаков в книге о ремесле Древней Руси
убедительно показал гибельные последствия монголо-татарского погрома для её
судеб: многие ремёсла пришли в упадок, некоторые из них возродились только
в конце XIV-XV вв. По наблюдениям Тихомирова, переписка книг, тоже почти
прекратившаяся после нашествия народов «незнаемых», начинает налаживаться в
XIV в. Широко известен факт замирания каменного строительства, которое
снова ведётся в Новгороде и Пскове, Твери и Коломне лишь с конца XIII –
начала XIV вв. Повседневные потребности и заботы заставляли русичей после
иноземного вторжения браться за топор и соху. На место сожжённых изб и
хоромов ставились новые, распахивались пашни. Там, где возможно,
возобновляли работу ремесленники. Жизнь, несмотря на горькие потери и новые
кровопускания ордынцев, требовала своё, и потомки тех несчастных, что
погибли в тяжкую годину ордынского нашествия или пострадали от него, но
остались в живых, могли одно - два столетия спустя с гордостью сказать, что
Русь выстояла, более того – окрепла материально, политически, духовно.
2. ПИСЬМЕННОСЬ
Русь отнюдь не была столь неграмотной. Знание письма, счёта требовалось
во многих отраслях хозяйственной и иной деятельности. Берестяные грамоты
Новгорода и других центров, различные памятники письменности (летописи,
повести и т.д.), надписи на ремесленных изделиях (монеты, печати, колокола,
предметы вооружения, ювелирного дела, художественного литья и др.) говорят
о том, что грамотные люди никогда не переводились на Руси, причём не только
в среде монахов, но и ремесленников, купцов. Имелись они и среди бояр и
дворян. Состоятельные люди вели письменный учёт в своих хозяйствах; от XVI
века сохранились различного рода учётные книги, документы духовных обителей
– монастырей, копии с документов более ранних времён. В распоряжении
учёных, несмотря на все потери Батыевой эпохи и боле поздних ордынских
ратей, имеется всё же немало рукописного материала за XIV-XV века. Это
документы (духовные грамоты, договоры великих, в том числе московских, и
дельных князей, хозяйственные акты русской митрополии, епископских кафедр,
монастырей), жития святых, летописи и многое другое. Появляются руководства
по грамматике, арифметике, лечению травами (азбуковники, травники и др.).
Накапливались практические наблюдения, знания по строительной технике
(необходимы были при возведении зданий), динамике (расчеты дальности полёта
камней, ядер из стенобитных и прочих приспособлений; из пушек, которые
появились в конце XIV века), прикладной физике (чеканка монеты, литьё
пушек, сборка и починка часовых механизмов), прикладной химии (изготовление
красок, чернил), арифметике и геометрии (описание земель, торговые дела и
пр.).
Описания явлений природы (затмения, землетрясения и т.д.) довольно часты
в летописях. Пользовались популярностью переводные сочинения –
«Христианская топография» Козьмы Индикоплова (путешественника VI века),
«Шестоднев» Иоанна, экзарха болгарского, «Громник» и др. Астрономические
наблюдения приводятся в русских рукописных сборниках; медицинские – в тех
же летописях (описание болезней). А сборник XV века, вышедший из Кирилло-
Белозёрского монастыря, включил комментарии Галена, римского учёного II
века, к сочинению Гиппократа, древнегреческого «отца медицины» (V-IV века
до н.э.). Выдающееся для своего времени значение имела «Книга сошному
письму» (середина XIV века) – в ней описаны способы исчисления земельных
площадей и налогов с них.
Круг географических знаний расширяли русский путешественники. Они
оставили описания своих странствий. Таковы новгородец Стефан, побывавший в
Константинополе (середина XIV века), Григорий Калика (вероятно, посетил тот
же город в XIV веке; позднее, под именем Василия Калики стал, новгородским
архиепископом), дьякон Троице-Сергиева монастыря Зосима (Константинополь,
Палестина, 1420 г.), суздальский инок Симеон (Феррара, Флоренция, 1439 г.),
знаменитый Афанасий Никитин, тверской купец (Индия, 1466-1472 гг.), купцы
Позняков, Коробейников (святые места, вторая половина XVI века). Русские
люди, проникавшие на север, в Сибирь, составляли описания, «чертежи»
увиденных земель, послы – статейные списки со сведениями о зарубежных
государствах.
Этапное значение имело появление в России книгопечатания. Ещё Иван III
пытался наладить это дело – пригласил печатника Варфоломея Готана из
Любека. Но тогда ничего не удалось сделать. Лишь в середине 16 века, при
Иване Грозном, началось печатание книг, сначала – так называемой
безвыходной печати (с 1550-х годов), потом – с выходными данными. Первая
такая книга - «Апостол», изданный 1 апреля 1564 г. Иваном Фёдоровым,
дьяконом церкви в московском кремле. Два года спустя он и его помощник Пётр
Мстиславец уехали в Литву. Сначала Фёдоров работал в белорусском Заблудове,
затем – на Украине, во Львове (до кончины в 1583 г.). Здесь он издал тот же
«Апостол», первый печатный букварь – «для пользы русского народа». А в
Москве продолжатели его дела, сыгравшего огромную роль в дальнейшем
развитии просвещения, опубликовали около 20 книг богословского содержания.
3. ФОЛЬКЛОР. ЛИТЕРАТУРА
После монголо-татарского нашествия тема борьбы с ненавистной Ордой
становится ведущей в устном народном творчестве. Старые персонажи в новых
редакциях былин, новых былинах спасают Киев от ордынских туменов (былина об
Илье Муромце и Калине-царе), избивают ордынских придворных (былина о
женитьбе князя Владимира), побеждают ордынцев в состязаниях (былина о
Добрыне и Василии Каземировиче). Герои былин отказываются везти в Орду
дань, как приказывает князь Владимир. Илья Муромец, выходец из народа,
выражает в былинах его интересы, прежде всего русского крестьянства.
В текстах конца XV-XVI веков Добрыня Никитич не только не везёт дань
Батуру Батвесову, но требует от него платить дань Руси – так изменилась
обстановка после 1480 года, когда Русь окончательно сбросила ордынское иго.
Та же антиордынская тема разрабатывается в литературе XIV-XV веков. С
нею тесно связана другая – тема киевского и владимирского наследия,
необходимости объединения русских земель. После Батыева нашествия
составляются повести и сказания – о разорении Рязани, Евпатии Коловрате и
многие другие; позднее – о Куликовской битве, нашествии Тохтамыша на Русь в
1382 году. Эти и многие иные сочинения включают в летописные своды.
Летописание, после спада второй половины XIII века, набирает силы в XIV
веке, особенно в XV веке. Своды, в начале которых обычно помещают «Повесть
временных лет» и тем самым подчёркивают идею преемственности в развитии
Руси, её культуры с киевских времён, составляются в разных центрах. А те
старались укрепить свою независимость (Новгород Великий, Рязань и др.),
утвердить себя в роли политического лидера - объединителя русских земель
Северо-Восточной и Северо-Западной Руси (Тверь, Нижний Новгород, Москва).
Постепенно на первое место в области летописания, да и культуры в целом,
выдвигается Москва. Первые летописные своды возникают здесь в XIV веке. А в
начале следующего столетия составляется большой свод при митрополите
Киприане. За ним следует вереница сводов XV—XVI вв. — от свода митрополита
Фотия до больших сводов времени Ивана III, Василия III и Ивана IV
(Вологодско-Пермский, Воскресенский, Никоновский и мн. др.). Эту работу,
колоссальную по объему и значению, венчает Лицевой; свод — та же
Никоновская летопись, дополненная 16 тыс. миниатюр! Они сопровождают текст
с древнейших времен до Ивана Грозного; рисунки, продолжая традиции более
ранних лицевых сводов и будучи основанными на них, — своего рода «окно в
прошлое» Руси, России.
Враждебные по отношению к Москве позиции отразили некоторые летописи
Твери, Новгорода Великого и др.
Обзор всемирной истории давали Хронографы XV— XVI вв.
«Жития» князей, иерархов церкви, причисленных к лику святых, прославляют
их деятельность (Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Стефан Пермский и
др.). Для «житийной» литературы характерны панегирический стиль,
торжественный, порой тяжеловесный язык. В то же время в ней встречаются
живые, реалистические описания жизни монастырей, их обитателей.
Имели хождение переводные литературные сочинения; из них, а также
различных сборников (например, «Пчела» — свод афоризмов знаменитых авторов)
образованные русские люди черпали мысли, изречения Демокрита, Аристотеля,
Менандра и других мудрецов, писателей.
В сочинениях религиозных вольнодумцев-еретиков XIV—XVI вв. (они не
сохранились, их содержание реконструируют по сочинениям
оппонентов—ортодоксов, постановлениям церковных Соборов) проповедуются
смелые суждения о необходимости «дешевой» церкви, ненужности церковных
таинств (причастие и пр.), икон. Оспаривали они тезисы о троичности Бога,
непорочном зачатии. Писали о равенстве людей, народов, вер. А Феодосии
Косой, смелый вольнодумец середины XVI в., обосновывал «рабье учение» с его
коммунистическими идеалами в духе Томаса Мюнцера. Он пытался воплотить их в
жизнь в рамках общины единомышленников.
Эти реформационные, гуманистические в основе своей идеи были задушены в
начале и середине XVI в., когда еретиков, преданных анафеме, сжигали на
кострах, ссылали, лишали церковного сана.
Примечательная черта XVI в. в области литературы - расцвет публицистики.
Авторы слов, посланий, поучений, трактатов развивают идеи централизации,
усиления великокняжеской, царской власти, роли церкви, о положении
крестьянства и др.
Окольничий Ф.И. Карпов, живший при Василии III, считал, что светская
власть должна основывать свои действия на «законе» и «правде», подчинять
«злых, которые не хотят излечиться и любить Бога». В реальной жизни он
видит совсем другое:
1. Понял, какими вредными и неугодными путями, хромыми ногами, со слепыми
очами ныне ходит земная власть и весь род человеческий.
2. В наши времена начальники не заботятся о своих подвластных и убогих, но
допускают, чтобы их притесняли несправедливые приказчики, которые не
заботятся о том, чтобы пасти порученное им стадо, но заставляют жить в
тяжких трудах и терпении.
Ему вторит Максим Грек (до пострижения — Михаил Триволис), его
современник, знаток античной философии, литературы. Афонский монах, приехав
в 1518 г. в Россию в качестве переводчика, так в ней и остался. Ученый инок
тоже полагает, что светская власть должна покоиться на правде, милости
(«правдою и хорошими узаконениями благоустроить положение своих
подданных»), согласовывать пожелания духовенства, боярства, воинства-
дворянства.
Максим Грек и князь Вассиан Патрикеев, из нестяжателей, обличают
монастыри за жажду накопительства, ростовщичество, спекуляцию хлебом и
прочие грехи. «Ради имений и славы», — писал В. Патрикеев, — монахи
забывают о Христовых заветах; плохо относятся к своим крестьянам:
— Убогую братью, живущую в наших селах, всячески оскорбляем.
Он же призывает к соблюдению евангельских принципов:
3. Не подобает монастырям владеть селами.
4. Сел не держать, не владеть ими, но жить в тишине и безмолвии, питаясь
трудом своих рук.
Отношение монахов к крестьянам возмущает и М. Грека: они «истязают их
бичами за большие процентные долги, которые они не в состоянии уплатить;
или же лишают их свободы и записывают себе навсегда в рабство; или, лишив
их имущества, изгоняют бедных с пустыми руками из своих мест».
Он тоже против того, чтобы монастыри имели села и, тем самым, зависимых
крестьян. В послании об Афонской горе пишет о монастырских старцах, которые
живут своим трудом.
В середине и третьей четверти столетия выступает со своими сочинениями
целая плеяда публицистов. И.С. Пересветов осенью 1549 г. подал предложения
о проведении реформ молодому царю Ивану IV Грозному. Изложены они в форме
челобитных и сказаний о взятии Магмет-салтаном Царьграда. Он – убеждённый
сторонник сильной самодержавной власти в России. Монарх должен опираться на
сильное и постоянное войско, ибо «воинниками он силён и славен». «Вельмож»
нужно держать в повиновении, страхе:
- Царю нельзя быть без грозы; как конь под царём без узды, так и царство
без грозы.
Для проведения успешной внешней политики (её, задачи в частности, -
присоединение Казани, освобождение славян от турецкого ига) необходимы
нововведения – денежное жалование «воинникам» - опоре царя и его политики;
централизация финансов, суда. Будучи гуманистом, он, как Карпов и др., -
противник холопства, поборник «правды» в деятельности людей, книжного
учения, философской «мудрости». Монарх, по его представлению, должен быть
мудрым, сильным человеком, а государство – светским и суверенным.
Ермолай-Еразм, священник кремлёвской церкви, иосифлянин по убеждениям,
противник нестяжателей и еретиков, предлагает облегчить положение крестьян
(например, заменить все их повинности одним оброком – пятой частью урожая).
«Больше всего полезны, - убеждён учёный монах, - пахари, их трудами
созидается главнейшее богатство – хлеб».
Из убеждения в необходимости «праведного стяжания» (т.е. прибыли) исходит
Сильвестр, протопоп Благовещенского собора в Московском кремле, духовник
царя, одно время очень близкий к нему (1550-е годы). Идеи эти развиваются в
«Домострое» - своде житейских, моральных правил, поучений, который он
редактировал.
Мысли о сильной самодержавной власти, централизации характерны для ряда
летописных, повествовательных памятников: летописца начала царства Ивана
Васильевича (50-е годы), Лицевого свода (60-70-е годы), «Степенной книги»
(1562-1563 гг., вышла из кружка митрополита Макария), Казанской истории (60-
е годы). Макарий и его книжники составили «Великие Четьи-Минеи» -
грандиозный свод из «житий» русских святых, богословских сочинений,
церковных уставов.
Несомненно, самые выдающиеся публицисты опричной поры – не кто иной, как
сам царь Иван Грозный и его оппонент князь Андрей Михайлович Курбский.
Первый из них в послании ко второму защищает незыблемые, с его точки
зрения, устои «самодержавства», по существу – деспотии восточного склада.
Князь, бежавший из России в Литву от репрессий, развязанных мнительным и
жестоким царём, разоблачает его поведение, террористические методы
правления в целом. Царь, упрекая Курбского за измену, исходит из принципа:
миловать, мол, своих подданных-холопов царь волен, да и казнить тоже. Его
оппонент, не приемля царской «лютости», считает, что монарх должен править
вместе с «мудрыми советниками», слушать их, а не быть неограниченным
самовластцем-тираном.
С осуждением говорится о действиях Василия III в пору окончательного
присоединения Пскова к России (1510 г.) в летописном своде 1567 г.
Корнилия, игумена Псково-Печерского монастыря; об опричниках-душегубах – в
новгородских летописях (например, о погроме Новгорода в 1570 г.).
Патриотизмом и гордостью пронизана «Повесть о прихождении Стефана
Батория на град Псков» (1580-е годы, автор – Василий, псковский
иконописец). В самом конце века появляются повести о царе Фёдоре Ивановиче
(автор одной из них – патриарх Иов).
4. ЖИВОПИСЬ
Эпоха национального подъёма времени Куликовской победы, включившая и
годы подготовки к отпору извечному врагу (60-е и 70-е года XIV в.), и время
после подвига русичей в ожесточённой схватке с Мамаем, вызвала к жизни
небывалый расцвет культуры. Ярче всего он выразился в живописи – фресковой,
иконописной. Выдающееся место в ней заняла новгородская школа. Это фрески
XIV в. на евангельские сюжеты церквей Фёдора Стратилата, Спаса на Ковалёве,
Михайловской в Сковородском монастыре, Благовещенской на Городище,
Рождественской на кладбище и др. Одни из них привлекают монументальностью,
торжественностью; другие – мягкостью, лиричностью. Тоже можно сказать и о
новгородских иконах.
Мощная кисть Феофана Грека (Гречина) прославила новгородское и
московское искусство. В Новгород он приехал в 1370-е годы. До этого работал
в Константинополе, Галате, Халкидоне, Кафе. В его творчестве сплавились
византийские и русские черты живописного мастерства. Он оказал несомненное,
и большое, влияние на русских живописцев. В Новгороде он расписывал
фресками церкви Преображения на Торговой стороне, Спаса на Ильине. Из его
школы вышли мастера, работавшие над упомянутыми выше фресками церквей
Фёдора Стратилата, а также Успения на Волотове, иконами «Донская
богоматерь», «Спас». Его манера письма обладает удивительной,
завораживающей внутренней силой, глубоким психологизмом, смелостью и
уверенностью рисунка. Недаром современники отмечают, что работал он
свободно, легко: находясь на подмостках и создавая свои гениальные фрески,
он одновременно беседовал со многими посетителями, которые стояли внизу, с
восхищением наблюдая за тем, что возникало на их глазах. Разговаривая с
ними, Феофан в то же время «обдумывал высокое и мудрое»; «чувственными же
очами разумными разумную видел доброту».
В 1390-е годы Феофан Грек переехал в Москву. Здесь он расписывал
кремлевские храмы — церковь Рождества Богородицы и придел Лазаря к ней
(вместе с Симеоном Черным), соборы Благовещенский (вместе с Прохором с
Городца и Андреем Рублевым), Архангельский.
Для Благовещенского собора в Нижнем Новгороде великий живописец создал
иконостас; сохранилась, к сожалению, лишь его часть. А московские росписи
совсем не дошли до нас.
Известность и признание, которые Феофан получил на Руси,
засвидетельствовал Епифаний Премудрый, известный автор «житий» святых, в
том числе Сергия Радонежского. Он пишет о художнике, как «изографе
нарочитом и живописце изящном во иконописцах», «преславном мудреце»,
«философе зело хитром». А на одной из летописных миниатюр Гречин изображен
за работой.
Его младший современник Андрей Рублев, величайший русский живописец
средневековой Руси, родился в 1360-е или 1370-е годы, скончался около 1430
г. Его судьба тесно связана с двумя обителями — Троице-Сергиевой и
московской Андрониковой. В первой из них он был «в послушании» у преемника
Сергия Радонежского — игумена Никона; вероятно, работал в иконописной
мастерской. Затем перешел в Москву, и здесь расписывал, вместе с Феофаном
Греком и Прохором с Городца, Благовещенский собор в Кремле (в летописях
известие об этом — под 1405 г.; это — первое упоминание о нем). Три года
спустя он, уже в содружестве с близким ему Даниилом Черным, трудится над
росписями Успенского собора во Владимире. Следующие его творения -фрески и
иконы Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря (середина 1420-х годов), в
конце жизни — фрески Андроникова монастыря.
Рублеву или его ученикам приписывают и другие работы, например, в
Звенигороде к западу от Москвы — росписи алтарных столбов Успенского собора
на Городке, алтарной преграды Рождественского собора Саввино-Сторожевского
монастыря. Предания говорят и о многих других фресках и иконах, как будто
им же написанных. Но это весьма проблематично. Во всяком случае нельзя не
видеть, что имя Рублева, его мастерство приобретали большую популярность,
которая сохранилась и в более поздние времена.
Самое прославленное произведение Рублева — «Троица» из иконостаса
Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря. Образы трех ангелов, явившихся
Аврааму, написаны в благородных античных традициях, с безупречной
изящностью, мягкостью, лиризмом. В иконе проявился истинно национальный
русский гений — ее гармоничность, нежность, прозрачность красок,
поэтичность и душевность отразили лучшие черты национального характера,
лиричность русской природы То же можно сказать об иконе «Спас» из
Звенигорода и других работах гениального мастера. Простота, ясность,
мягкость красок, образов, идеи мира, гуманности, источаемые его иконами и
фресками, делают творения Рублева высочайшими образцами живописного
мастерства, национального духа русского народа эпохи собирания земель
вокруг Москвы, открытой борьбы с Ордой, складывания великорусской
народности.
Иконы и фрески Рублева, он сам упоминаются в летописях. Иконы его дарили
друг другу знатные люди. А Стоглавый собор 1550 г. постановил: «Писати
иконописцем иконы... как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие
иконописцы».
Писание икон в XV в. стало занятием многих людей, и они широко
распространялись по всей Руси. Их сюжеты оставались традиционными — сцены
и персонажи Ветхого и Нового Завета. Но нередко появляются и светские
мотивы. Мастера пишут на иконах природу, городские здания и, что еще
интересней, реальных людей. Так, на иконе «Молящиеся новгородцы»
изображены боярин и его семья, всего девять фигур. На другой — новгородцы
и суздальцы той поры, когда они сражались друг с другом на Ждане горе
(1135). Иконопись Новгорода XV в. переживала расцвет; она привлекает
яркостью красок, точной и тонкой прорисовкой фигур.
Московская живопись отмечена немалыми достижениями к концу XV столетия
Связано это с творчеством выдающихся мастеров — Дионисия и его школы. Он
сам и его помощники украшали фресками соборы Иоснфо-Волоколам-ского,
Пафнутьево-Боровского, Ферапонтова (под Вологдой) монастырей и др. Их же
трудами создан иконостас Успенского собора в Московском Кремле. В
изображении Богородицы, считавшейся покровительницей Москвы, других
персонажей библейской истории поражают яркая красочность, декоративность,
которые потом надолго станут отличительными чертами русской иконописи
XVI—XVII вв. Творения Дионисия, «хитрого» (искусного), по словам летописца,
мастера, и других художников пронизаны атмосферой победного ликования,
торжественности, уверенности. Они ярко отразили свое время — завоевание
независимости от Орды, объединение русских земель и создание единого
могучего государства во главе с Москвой.
На рубеже XV—XVI столетий, с одной стороны, определяется преобладание
московской живописной школы в России; с другой — усвоение ею традиций
местных школ, которые постепенно нивелировались под влиянием общерусского
культурного центра, каким стала Москва с ее мастерами, идеями,
устремлениями. Парадность, торжественность, праздничность, ликующая
возвышенность не могли не трогать сердца русских людей того славного и
сложного времени. Но нарастали, и тогда, и позднее, черты официозности,
возвеличения самодержавия. С этим причудливо сочетались черты реализма,
пробивавшиеся сквозь толщу догматических, консервативных устоев в живописи,
как и в целом в культуре. Например, в росписях царских палат, сделанных
после «великого» московского пожара 1547 г. (а наблюдал за работой сам
царский духовник Сильвестр), преобладающее место заняли не церковные, а
светские, в том числе исторические, темы. Подобные «вольности» вызвали
протест поборников старины, традиционалистов. В частности, влиятельный
царский дьяк И. Висковатый (глава Посольского приказа) возмущался тем, что
Бог Саваоф и иные «духи» изображены на фресках по-земному, как обычные
люди. Но его не послушали.
В середине века, после взятия войсками Ивана Грозного Казани, появилась
икона «Церковь воинствующая», посвященная этому важному событию. На ней
изображен юный царь, скачущий с алым знаменем во главе своих ратников.
Многие «земные» сюжеты художники запечатлели на миниатюрах — в «Четьях-
Минеях» митрополита Макария, Лицевом летописном своде, «Христианской
топографии» Козьмы Индикоплова.
Красочность и тщательная проработка деталей, изящество и тонкость рисунка
характерны для икон «строгановской школы». Ее представители (Прокопий
Чирин, Никифор Савин и др.) работали в Москве, но часто выполняли заказы
сольвычегодских богачей Строгановых. Их произведения, яркие, красочные,
миниатюрные, напоминают ювелирные изделия. Они оказали в последующем
большое влияние на развитие русского искусства; например, ее традиции до
сих пор сохраняют мастера Палеха.
В целом живопись конца XV—XVI в. дала русскому искусству немало —
мастерство в рисунке, яркость красочной гаммы, радостное ощущение бытия,
подъем национального духа. Но одновременно наблюдаются известный отход от
могучих образцов Андрея Рублева и Феофана Грека, снижение богатырского
«дыхания» искусства эпохи Куликовской битвы. При этом поступательное
развитие живописи подготовило его будущие успехи.
5. АРХИТЕКТУРА
После монголо-татарского нашествия долгое время летописи
упоминают лишь о строительстве недошедших до нас деревянных сооружений. С
конца XIII в. в избежавшей разорения Северо-западной Руси возрождается и
каменное зодчество, прежде всего военное. Возводятся каменные городские
укрепления Новгорода и Пскова, крепости на приречных мысах (Копорье) или на
островах, порой с дополнительной стеной у въезда, образующей вместе с
основной защитный коридор – «захаб» (Изборск, Порхов). С середины XIV в.
стены усиливаются могучими башнями, в начале над воротами, а затем и по
всему периметру укреплений, получающих в XV веке планировку, близкую к
регулярной. Неровная кладка из грубо отесанного известняка и валунов
наделяло сооружение живописью и усиливало их пластическую выразительность.
Такой же была кладка стен небольших однокупольных четырехстолпных храмов
конца XIII – 1-й половины XIV вв., которым обмазка фасадов придавала
монолитный облик. Храмы строились на средства бояр, богатых купцов.
Становясь архитектурными доминантами отдельных районов города, они
обогащали его силуэт и создавали постепенный переход представительного
каменного кремля к нерегулярной деревянной жилой застройке, следующей
естественному рельефу. В ней преобладали 1-2 этажные дома на подклетах,
иногда трехчастные, с сенями посередине.
В Новгороде развивалось его прежняя планировка, прибавилось улиц,
ведущих к Волхову. Каменные стены Детинца и Окольного города, а так же
церкви построенные на средства отдельных бояр, купцов, и групп горожан,
изменили облик Новгорода. В XIII-XIV вв. зодчие переходят в завершениях
фасадов церквей от полукружий-«закомар» к более динамичным фронтонам –
«щипцам» или чаще к трехлопастным кривым, отвечавшим форме сводов, более
низких над углами храма. Величественны и нарядны храмы 2-й половины XIV в.
– поры расцвета новгородской республики, - полнее отражавшее мировоззрение
и вкусы горожан. Стройные, удлиненных пропорций, с покрытием на восемь
скатов по трехлопастным кривым, которое позднее часто переделывалось на
пощипцовое, они совмещают живописность и пластическое богатство
архитектурного декора (уступчатые лопатки на фасадах, декоративные аркады
на апсидах, узорная кирпичная кладка, рельефные «бровки» над окнами,
стрельчатые завершения перспективных порталов) с тектонической ясностью и
компактностью устремленной вверх композиции. Широкая расстановка столбов
внутри делала просторнее интерьеры. В XV в. Новгородские храмы становятся
интимнее и уютнее, и них появляются паперти, крыльца, кладовые в
подцерковье. С XIV-XV вв. в Новгороде появляются каменные жилые дома с
подклетками и крыльцами. Одностолпная «Грановитая палата» двора
архиепископа Евфимия, построенные при участии западных мастеров, имеет
готические нервюрные своды. В других палатах стены членились лопатками и
горизонтальными поясками, что перешло в монастырские трапезные XVI в.
В Пскове, ставшем в 1348 г. независимым от Новгорода, главный,
Троицкий собор имел, судя по рисунку XVII в., закомары, расположенные на
разных уровнях, три притвора и декоративные детали, близкие новгородским.
Поставленный в кремле (Кром) на высоком мысу при слиянии Псковы и Великой,
собор господствовал над городом, который рос к югу, образуя новые,
огражденные каменными стенами части, прорезанные улицами, ведущими к
кремлю. В дальнейшем псковичи разрабатывали тип четырехстолпной
трехапсидной приходской церкви с позакомарным, а позднее и восьмискатным
пощипцовым покрытием. Галереи, приделы, крыльца с толстыми круглыми
столбами и звонницы придавали этим, словно вылепленным от руки приземистым
постройкам, возводившимся вне кремля, особую живописность. В псковских
бесстолпных одноапсидных церквях XVI в. барабан с куполом опирался на
пересекающиеся цилиндрические своды или на ступенчато расположенные арки. В
Пскове, как и в Новгороде улицы, имели бревенчатые мостовые и были так же
застроены деревянными домами.
С началом возрождения Москвы в ней в 1320-1330-х гг. Появляются
первые белокаменные храмы. Не сохранившийся Успенский собор и собор Спаса
на Бору с поясами резного орнамента на фасадах восходили по типу к
четырехстолпным с тремя апсидами владимирским храмом домонгольской поры. Во
второй половине XIV в. строятся первые каменные стены Кремля на треугольном
в плане холме при впадении Неглинной в Москву-реку. На востоке от Кремля
расстилался посад с параллельной Москве-реке главной улицей. Схожие по
плану с более ранними, храмы конца XIV – начала XV вв. благодаря применению
дополнительных кокошников в основании барабана, приподнятого на подпружных
арках, получили ярусную композицию верхов. Это придавало зданиям живописный
и праздничный характер, усиливавшийся килевидными очертаниями закомар и
верхов порталов, резными поясками и тонкими полуколонками на фасадах. В
соборе московского Андроникова монастыря угловые части основного объема
сильно понижены, а композиция верха особенно динамична. В бесстолпных
церквах московской школы XIV- начала XV вв. каждый фасад иногда увенчивался
тремя кокошниками. В формировании к концу XV в. централизованного
государства выдвинуло задачу широко развернуть строительство крепостных
сооружений в городах и монастырях, а в его столице – Москве – возводить
храмы и дворцы, отвечающие ее значению. Для этого были приглашены в столицу
зодчие и каменщики из других русских городов, итальянские архитекторы и
инженеры по фортификации. Основным строительным материалом стал кирпич.
Московский Кремль, вмещавший резиденции великого князя, митрополита,
соборы, боярские дворы, монастыри, был во второй половине XV в. расширен до
нынешних размеров, а посад охватил его с трех сторон и был прорезан
радиальными улицами. На востоке от Кремля возникла Красная площадь, часть
посада была окружена в 1530-х гг. каменной стеной, а затем каменная стена
Белого города и деревоземляная стена Земляного города окружили столицу
двумя кольцами, что и определило радиально - кольцевую планировку Москвы.
Монастыри-крепости, защищавшие подступы к городу и созвучные Кремлю по
своему силуэту, со временем стали композиционными центрами окраин Москвы.
Радиальные улицы с бревенчатыми мостовыми вели к центру через увенчанные
башнями ворота Земляного и Белого городов. Жилая застройка городских улиц
состояла в основном из деревянных домов, имевших два – три этажа на
подклетах, отдельные крыши над каждой частью дома, средние сени и крыльцо.
Кремли других городов, как и в Москве, следовали в своих планах рельефу
местности, а на ровных местах имели правильные прямоугольные планы.
Крепостные стены стали выше и толще. Навесные бойницы и зубцы в виде
ласточкина хвоста примененные итальянскими архитекторами в Московском
Кремле, появились и в кремлях Новгорода, Нижнего Новгорода, Тулы и др.
Позднее башни стали декорироваться лопатками и горизонтальными тягами, а
бойницы – наличниками. Свободнее от новых влияний были крепости дальних
Кирилло-Белозерского и Соловецкого монастырей, с мощными стенами и башнями,
сложенными из крупных валунов и почти лишенными украшений.
Сохранившаяся часть великокняжеского кремлевского дворца в Москве
с огромным одностолпным залом наделена чертами западной архитектуры
(граненый руст, парные окна, ренессансный карниз), но вся композиция
дворца, слагавшаяся из отдельных зданий с переходами и крыльцами, близка к
композиции деревянных хором. В архитектуре Успенского собора Московского
Кремля, который было предложено строить наподобие одноименного собора XII
в. во Владимире, традиции владимиро-суздальского зодчества подверглись
существенному переосмыслению. Величественный пятикупольный храм с редкими
щелевидными окнами, прорезанными в могучих барабанах и в глади стен,
опоясанных аркатурным фризом, мощнее по пропорциям и монументальнее своего
прототипа. Впечатляющим контрастом несколько суровым фасадам собора служит
интерьер с шестью равномерно расставленными высокими тонкими столбами,
придающими ему вид парадного зала. Храм-колокольня Ивана Великого,
господствовавший не только не только над Кремлем, но и над всей Москвой,
стал традиционным образцом для подобных высотных доминант и в других
русских городах. Попытка перенести в русский храм мотивы раннего
венецианского Возрождения привела к несоответствию ярусных членений фасада.
В других храмах второй половины XV-XVI в. встречаются свойственные
Московской архитектуре XIV-XV вв. ярусы килевидных закомар, но их ритм
менее динамичен, а размеренные членения фасадов, украшенных аркатурными
фризами узорной кладкой с терракотовыми деталями, делают храмы нарядно-
величавыми. Терракотовые детали встречаются в Белозерье и Верхнем Поволжье,
например, в дворцовой палате в Угличе, где венчающие щипцы над гладкими
стенами заполнены узорной кирпичной кладкой с терракотовыми вставками.
Фасады других светских построек этого времени, как правило, скромнее.
От XIV-XVI вв. сохранилось несколько деревянных церквей. Более
ранние – «клетские», напоминающие избу с двухскатной крышей и пристройками.
Церкви XVI в. – высокие, восьмигранные, крыты шатром, а пристройки с двух
или с четырех сторон имеют криволинейные кры-ши – «бочки». Их стройные
пропорции, контрасты фигурных «бочек» и строгого шатра, суровых рубленых
стен и резьбы галереи и крылец, их неразрывная связь с окружающим пейзажем
– свидетельства высокого мастерства народных мастеров – «древоделей»,
работавших артелями.
Рост Русского государства и национального самосознания после
свержения татарского ига отразился в каменных храмах-памятниках XVI в.
Являя собой высокое достижение московского зодчества, эти величественные
постройки, посвященные важным событиям, как бы соединяли в себе
динамичность деревянных шатровых церквей и ярусных завершений храмов XIV –
XV вв. с монументальностью соборов XVI в. В каменных церквах-башнях
ведущими стали формы, присущие камню, - ярусы закомар и кокошники вокруг
прорезанного окнами шатра. Иногда и шатер заменялся барабаном с куполом или
же башни с куполами окружали центральную, крытую шатром башню. Преобладание
вертикалей наделяло ликующей динамичностью устремленную в высь композицию
храма, как бы вырастающего из окружающего его открытых «гульбищ», а
нарядный декор придавал сооружению праздничную торжественность
В храмах конца XV и XVI вв. применение так называемого
крестчатого свода, опиравшегося на стены, избавляло интерьер от опорных
столбов и позволяло разнообразить фасады, которые получали то
трехлопастное, то имитирующее закомары завершение, то увенчивались ярусами
кокошников. Наряду с этим продолжали строить четырехстолпные пятикупольные
храмы, иногда с галереями и приделами. Каменные одностолпные трапезные и
жилые монастырские постройки XVI в. имеют гладкие стены, увенчанные простым
карнизом или пояском узорной кладки. В жилой архитектуре господствовало
дерево, из которого строились и дома в 1-2 этажа, и боярские и епископские
дворцы, состоявшие из связанных переходами многосрубных групп на подклетах.
В XVII в. переход к товарному хозяйству, развитие внутренней и
внешней торговли, усиление центральной власти и расширение границ страны
привели к росту старых городов и возникновению новых на юге и востоке, к
постройке гостиных дворов и административных зданий, каменных жилых домов
бояр и купцов. Развитие старых городов шло в рамках уже сложившейся
планировки, а в новых городах-крепостях пытались внести регулярность в
планировку улиц и форму кварталов. В связи с развитием артиллерии, города
окружались земляными валами с бастионами. На юге и в Сибири строились и
деревянные стены с земляной засыпкой, имевшие башни с навесным боем и
низкими шатровыми крышами. Каменные стены среднерусских монастырей в то же
время теряли свои старые оборонительные устройства, становились более
нарядными. Планы монастырей стали регулярнее. Укрупнение масштабов Москвы
вызвало надстройку ряда кремлевских сооружений. При этом больше думали
выразительности силуэта и нарядности убранства, чем об улучшении
оборонительных качеств укреплений. Сложный силуэт и богатую белокаменную
резьбу карнизов, крылец и фигурных наличников получил теремной дворец,
построенный в Кремле. Возрастает число каменных жилых зданий. B XVII в. они
обычно строились по трехчастной схеме (с сенями посередине), имели
подсобные помещения в нижнем этаже и наружное крыльцо. Третий этаж в
деревянных зданиях часто был каркасным, а в каменных – с деревянным
потолком вместо сводов. Порой верхние этажи каменных домов были
деревянными. В Пскове дома XVII в. почти лишены декоративного убранства, и
лишь в редких случаях окна обрамлялись наличниками. Среднерусские кирпичные
дома, часто асимметричные, с разными по высоте и форме крышами, имели
карнизы, междуэтажные пояса, рельефные наличники окон из профильного
кирпича и украшались раскраской и изразцовыми вставками. Иногда применялась
крестообразная схема плана, соединение под прямым углом трехчастных зданий,
внутренние лестницы вместо наружных.
6. ПРИКЛАДНОЕ ИСКУССТВО
Возрождение декоративно-прикладного искусства в послемонгольское
время было осложнено тем, что многие мастера были угнаны в плен и ряд
навыков ремесла утрачен. С середины XIV в. оживляется ювелирное искусство.
Оклад «Евангелия боярина Федора Кошки» с чеканными рельефными фигурами в
многолопастных обрамленьях и с тончайшей сканью, яшмовый потир работы Ивана
Фомина с чеканкой и сканью, чеканные кадила, «сионы», воспроизводящие формы
шатровых и купольных храмов, братины, ковши, чаши, литой с чеканкой
панагиар новгородского мастера Ивана сохраняют тектоническую ясность формы
и орнамента, подчеркивающего строение предмета. В XVI в. чеканка и скань
дополняются финифтью. В XVII в. развивается растительная орнаментация,
сплошь оплетающая изделия. Московская и сольвычегодская финифть, теряя в
тонкости исполнения и цельности колористической гаммы, выигрывает в яркости
и богатстве оттенков, соперничая с блеском драгоценных камней. По заказу
Строгановых в Сольвычегодске изготовляются предметы «усольского дела»,
расписанные яркими сказочными цветами по белой грунтовой эмали. Появляются
сюжетные изображения, носящие отпечаток западноевропейского воздействия. С
XVI в. применяется чернь с ясным красивым рисунком, соответствующим форме
изделий. Со 2-й половины XVII в. и в черни нарастает узорчатость,
распространяются восточные мотивы. Лишь к концу столетия возрождается более
строгий орнамент. Большое распространение получает басма, покрывающая
изделия из дерева, украшающая фоны икон. В XIV – начале XV вв. в ней
используется орнамент в виде цветов в кругах, заимствованный из
византийских и балканских рукописей. В XVII в. ее причудливые растительные
узоры приобретают чисто русский характер. Увлечение в XVII в. пышной
орнаментикой приводит к утрате художественной меры, в особенности при
украшении предметов драгоценными камнями и жемчугом, из которых компонуются
узоры, прежде выполнявшиеся из золота. Ту же эволюцию испытало литье из
цветных металлов – от Царь-пушки Андрея Чохова до бронзовой сени Дмитрия
Сверчкова в московском Успенском соборе и до оловянных ажурных литых рам к
киотам XVII в. Даже в изделиях из железа наблюдается увлечение узорностью
форм: кованые решетки московской церкви Георгия Неокесарийского, врата из
просеченного железа в рязанском Успенском соборе, петли и дверные ручки
рядовых зданий.
В памятниках резьбы по кости XV в. видны неизжитые формы «звериного
стиля» в ажурном орнаменте. В «Распятии» XVI в. Угличского историко-
художественного музея сказались удлиненно-изящные пропорции фигур Дионисия.
В XVII в. искусство резчиков из Холмогор ценится высоко в Москве, где они
работают, украшая свои изделия птицами и зверями «в травах». Особенно
хороши многочисленные ларцы с крупным сквозным растительным орнаментом.
До нас дошли немногие крупные образцы резьбы по дереву XIV-XVI вв. Таков
острый по силуэту Людогощинский крест из Новгорода, украшенный сложным
орнаментом и изображениями святых. Больше сохранилось мелких деревянных
изделий, среди которых тонкостью и красотой исполнения выделяются работы
мастера Амвросия. В XVI в. в деревянную резьбу проникают элементы
восточного искусства. Виртуозная мелкая плоскорельефная ажурная резьба
царских врат из церкви Иоанна Богослова на Ишне близ Ростова, выполненных
иноком Исаией. Трон Ивана Грозного с шатром и резными историческими сценами
и святительские места XVI-XVII вв. при относительно дробном узоре
отличаются архитектурной четкостью сложно скомпонованных завершений.
Изощренная ярославская ажурная резьба напоминает четкостью форм металл. С
середины XVII в. в Москву приезжает ряд белорусских резчиков во главе с
Климом Михайловым, которые вводили западноевропейские барочные формы.
«Белорусская резь» получила распространение в иконостасах, поражающих
богатством и разнообразием деталей. Ее формы были также использованы в
наружном белокаменном декоре. Если разнообразные деревянные ковши и блюда
XVI-XVII вв. отличались мягкой пластикой округлых форм, оттененных легким
геометрическим орнаментом, то в мебели использовались крупные ажурные
растительные мотивы. Геометрическая трехгранновыемчатая резьба украшала
ларцы, свечные ящики, столики. Нередко в мебели применялись формы,
заимствованные из архитектурного декора. Резные изделия часто пестро
раскрашивались.
Роспись была преимущественно орнаментальной. По технике и характеру она
долгое время сохраняла связь с иконописью. По-видимому, в XVI в. появляется
«золотая» роспись деревянной посуды, известная позднее как хохломская.
Роспись распространяется на стены, оконное стекло, резной декор в
интерьере. Нередко орнаментальные побеги сплошь покрывают поверхность
предметов. Эти мотивы просуществовали в русских областях вплоть до
последнего времени. В XVII в. на мебели и посуде появляется «битийное
письмо» - бытовые сцены, сказочные существа и т. д.
Бытовая керамика XIV-XV вв. груба и примитивна по форме. Лишь с XVI в.
применяются «морение» и лощение. На флягах XVII в. появляется
геометрическая орнаментация, а затем плоскорельефные изображения фигур.
Многие изделия воспроизводят металлические формы, в орнаментации видно
влияние деревянной резьбы. С конца XV в. фигурные балясины и красные
терракотовые плитки, украшенные пальметтами, а порой покрытые светло-
охряной глазурью, включаются в декор фасадов. В XVII в. изготовляются для
убранства зданий зеленые изразцы с рельефными бытовыми и военными сценами.
С середины XVII в. белорусские мастера выполняли многоцветные изразцы для
собора Ново-Иерусалимского монастыря в Истре.
Шитье имело много общего с живописью. Лучшие мастерские шитья были в XVI
в. сосредоточены в Москве при царском дворе. Из мастерской Старицких вышли
две большие плащаницы, отличающиеся глубинно психологической характеристики
персонажей и безупречной артистической техникой.
Набойки XVI-XVII вв. наряду с геометрическими и растительными мотивами,
восходящими, возможно, к домонгольским образцам, воспроизводят восточные и
западные орнаменты привозных шелковых тканей. В конце XVII в. появляется
трех- и четырехцветная набойка. В течение XIV-XVII вв. существовало
высокоразвитое узорное ткачество, о чем свидетельствует паволока иконы
«Звенигородского чина» Андрея Рублева. В XVII в. получает распространение
золотное кружево с геометрическими сетчатыми мотивами либо с растительными
элементами. Иногда в узоры вводится жемчуг, серебряные бляшки, цветной
просверленный камень. Некоторые узоры XVII в. дожили в нитяном льняном
кружеве до XX в.
В XIV-XVII вв. искусство в России развивалось под большим влиянием
церкви. В архитектурных памятниках преобладают церкви, в памятниках
живописи – иконы. Также было сильно влияние византийских мотивов на
развитие Руси в это период. Лишь часть ремесел не подверженная этому
влиянию развивалась самостоятельно. Выход русского искусства из под влияния
церкви начался лишь в конце XVI – начале XVII вв., что дало мощный толчок
для развития.
7. ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО
Дворцы в XVII в. эволюционировали от живописной разбросанности к
компактности и симметрии. Это видно из сравнения деревянного дворца в селе
Коломенском с Лефортовским дворцом в Москве. Дворцы церковных владык
включали церковь, а иногда, состоя из ряда зданий, окружались стеной с
башнями и имели вид кремля или монастыря. Монастырские кельи
часто состояли из трехчастных секций, образующих длинные корпуса.
Административные здания XVII в. походили на жилые дома. Гостиный двор в
Архангельске, имевший 2-этажные корпуса с жильем наверху и складами внизу,
был в то же время и крепостью с башнями, господствовавшей над окружающей
застройкой. Расширение культурных связей России с Западом содействовало
появлению на фасадах домов и дворцов ордерных форм и поливных изразцов, в
распространении которых известную роль сыграли белорусские керамисты,
работавшие у патриарха Никона на постройке Ново-Иерусалимского монастыря в
Истре. Убранству патриаршего собора стали подражать и даже стремились
превзойти его нарядностью. В конце XVII в. ордерные формы выполнялись в
белом камне.
В церквах на протяжении XVII в. происходила та же эволюция от сложных
и асимметричных композиций к ясным и уравновешенным, от живописного
кирпичного «узорочья» фасадов к четко размещенному на них ордерному
убранству. Для первой половины XVII в. типичны бесстолпные с сомкнутым
сводом «узорочные» церкви с трапезной, приделами и колокольней. Они имеют
пять глав, главки над приделами, шатры над крыльцами и колокольней, ярусы
кокошников и навеянные жилой архитектурой карнизы, наличники, филированные
пояски. Своим дробным декором, живописным силуэтом и сложностью объема эти
церкви напоминают многосрубные богатые хоромы, отражая проникновение в
церковное зодчество светского начала и утрачивая монументальную ясность
композиции.
В первые десятилетия после монголо-татарского нашествия возрождается
живопись. В условиях сильно сократившихся международных и межобластных
связей во 2-ой половине XIII века и в начале XIV в. окончательно
кристаллизуются старые школы живописи и образуются новые.
В иконах и в миниатюрах рукописей Новгорода уже со 2-ой половины XIII в.
определяются чисто местные черты, сложившиеся здесь в росписях XII в.:
ясный образ не осложненный аллегориями, несколько элементарный крупный
рисунок, декоративная яркость цвета. На исполненной Алексой Петровым
храмовой иконе церкви Николы на Липне Николай чудотворец представлен как
внимательный наставник и помощник людям. Округлые линии, нарядная
орнаментация отразили воздействие декоративных тенденций народного
творчества.
В городах Северо-восточной Руси, уцелевших от нашествия живопись долгое
время развивалась на домонгольской основе. Художественные мастерские были
сосредоточены на архиерейских и княжеских дворах, и их произведения имеют
церковный, либо кастовый княжеский характер. Ростовские иконы XIII-XIV вв.
характеризуются просвечивающимися красками, нежным и теплым колоритом.
Большой популярностью пользовались житийные иконы, в которых ярко выражено
литературное повествовательно начало. С Ярославлем связано несколько
выдающихся икон и лицевых рукописей XIII-XIV вв. Торжественной красотой
выделяется икона «Борис и Глеб», но место ее написание точно не
установлено.
В 70-80-х годах XIII в. возникла тверская школа живописи. Росписи Спасо-
Преображенского собора в Твери, исполненные местными мастерами, были первой
попыткой обращения к монументальной живописи после татарского нашествия.
Для не очень высоких по качеству тверских икон и рукописей характерны
белесые высветления и декоративные сочетания белого, красного, голубого.
Несколько позже тверской возникла московская школа, ранние памятники
которой свидетельствуют о тесных ее связях с Ростовом и Ярославлем.
В XIV в. с началом широкого строительства каменных храмов возрождается
фресковая живопись. Фрески собора Снетогорского монастыря близ Пскова по
стилю еще близки к росписям Новгорода типа нередицких. Новгородские росписи
2-й половины XIV в. более свободны по характеру. Одни из них исполнены
выходцами из Византии: фрески церквей Спаса на Ильине улице и Успения на
Волотовом поле. Другие написаны южными славянами: фрески церквей Спаса на
Ковалеве и Рождества на кладбище и церкви Михаила Архангела Сковородского
монастыря.
Наиболее впечатляющи фрески церкви Спаса на Ильине улице, исполненные
Феофаном Греком, а так же фрески Волотова, поразительные по одухотворенной
патетике образов и артистизму. Росписи Феофана по их суровой
выразительности, исключительной свободе композиции и письма не имеют себе
равных не только на Руси, но и в Византии. Хорошо сохранились фрески
угловой камеры на хорах: образы, воплощающие аскетические идеалы,
отличаются психологической напряженностью, техника письма – динамикой и
оригинальностью приемов, колорит предельной сдержанностью. Божество и
святые предстают у Феофана в виде грозной силы, предназначенной управлять
человеком и напоминать ему о подвигах во имя высшей идеи. Их темные лики с
бегло положенными белыми бликами, по контрасту с которыми приобретают
особую звучность разбеленные желтые, малиновые, синие тона одежд, оказывают
на зрителя непосредственное и глубокое воздействие. Фрески церкви Федора
Стратилата стилистически близки к росписям Спаса на Ильине улице. Возможно,
что в их исполнении участвовали русские мастера, учившиеся у греков.
Фреска повлияла и на стиль новгородских икон XIV в., сделавшийся более
свободным и живописным. Произведения Псковских иконописцев XIV в.
выделяются смелой цветовой лепкой и необычным колоритом, основанным на
сочетании оранжево-красных, зеленых, коричневых и желтых тонов. Сумрачная
выразительность образов святых не псковских иконах обнаруживает их
известную близость к работам Феофана Грека.
На севере в XIV в. сложилась вологодская школа живописи. Ее известный
представитель – иконописец Дионисий Глушицкий. В вологодских иконах
преобладают темные, несколько приглушенные тона. Стойкие на севере
архаические традиции делают иконы северного письма XIV-XV вв. нередко
похожими по стилю на памятники более раннего периода.
Расцвет новгородской живописи произошел в XV в. На новгородских иконах –
специфический подбор святых: Илья, Василий, Флор и Лавр, Параскева Пятница,
Анастасия, Никола, Георгий. Они ассоциировались в народном сознании с
силами природы и были призваны охранять человека, его дом и хозяйство.
Иконография обнаруживает следы воздействия языческих пережитков, фольклора,
местных исторических событий, быта. Необычайная активность и известный
демократизм общественной жизни Новгорода способствовали сложению в местной
живописи особого идеала человека – решительного, энергичного, сильного.
Новгородским иконам свойственны уверенный жестковатый рисунок,
симметрические композиции, яркие холодные тона.
С конца XIV – начала XV вв. усиливается художественная роль Москвы.
Здесь работали Феофан Грек, Прохор с Городца, Андрей Рублев, Даниил Черный.
В иконостасе Благовещенского собора Московского Кремля, Феофан немного
увеличил размеры икон Христа, богоматери и святых и достиг четкой
выразительности силуэта («деисусный чин»). Этот чин имел большое значение
для последующего развития русского высокого иконостаса. Созданная Феофаном
в Москве школа стимулировала развитие местных мастеров, выработавших,
однако, отличный от феофановского стиль. В 1408 году Андрей Рублев и Даниил
Черный исполнили новую роспись Успенского собора во Владимире. Эти фрески в
традиционных иконографических образах раскрывают глубокий духовный мир и
мысли современников. Просветленные благожелательные лица апостолов, ведущих
за собой народ, мягкие гармоничные тона живописи пронизаны чувством
умиротворения. Написанные несколько позже Рублевым иконы звенигородского
чина – чисто русская интерпретация темы деисуса. Образ благословляющего
Христа полон внутренней силы и мудрого спокойствия. Рублев обладал редким
даром воплощать в искусстве светлые стороны жизни и душевного состояния
человека. В его работах не смену внутреннему смятению аскетической
отрешенности образов Феофана приходят красота душевного равновесия и сила
осознанной нравственной правоты. Произведения Рублева, являясь вершиной
московской школы живописи, выражают идеи более широкого, общенационального
характера. В замечательной иконе «Троица», написанной для собора Троице-
Сергиева монастыря, Рублев создал образы, далеко перерастающие узкие рамки
разработанного им богословского сюжета, воплотив идеи любви и духовного
единства. Фигуры ангелов, сидящих, склонив головы друг к другу в безмолвной
беседе, образуют круг – символ вечности, а плавные, гармоничные линии
навевают настроение светлой сосредоточенной задумчивости. Нежные, тонко
согласованные тона, среди которых преобладают золотистый и звонкий голубой,
внутренняя свобода точно найденной композиции с ее выразительным ритмом
находятся в тесной взаимосвязи с глубоко человечным замыслом этого
гениального произведения.
В последней трети XV в. начинает свою художественную деятельность
Дионисий. В иконах и фресках Дионисия и его школы, создававшихся в период
образования русского централизованного государства во главе с Москвой,
возрастают известное единообразие приемов, внимание мастеров к
художественной форме, черты праздничности и декоративности. Тонкий рисунок
и изысканный колорит икон Дионисия, с сильно вытянутыми грациозными
фигурами, полны нарядной торжественности. Но в психологическом плане его
образы уступают Рублевским. Созданные Дионисием и его сыновьями Феодосием и
Владимиром росписи собора Ферапонтова монастыря близ Кириллова отмечены
особой мягкостью колорита, красотой подчиненных плоскости стены композиций
с как бы скользящими изящными фигурами. Многочисленные работы Дионисия и
художников его школы вызвали повсеместные раздражения им. В конце XV в.
московские художники выезжают в Новгород, Псков, на Север, в города
Поволжья, а лучшие мастера этих художественных центров выезжают для работы
в Москву, где они знакомятся с творческими приемами столичных живописцев.
Московское искусство постепенно нивелирует местные школы и подчиняет их
общему образцу.
В XVI в. укрепление государства и церкви сопровождалось теоретической
разработкой вопросов о царской власти, об отношении к ней церкви, о роли
искусства в богослужении, о способах воплощения церковных сюжетов.
Искусство под воздействием начетнической богословской литературы становится
надуманно сложным, схоластически отвлеченным. Многочисленные умозрительные
аллегории и символы нередко затемняют содержание и перегружают композицию.
Письмо мельчает, стиль теряет монументальность и ясность. Несохранившаяся
роспись Золотой палаты московского Кремля, исполненная на основе «Сказания
о князьях Владимирских», наглядно иллюстрировала идею преемственности
власти московских самодержцев. Написанная по случаю взятия Казани икона-
картина «Церковь воинствующая», представляющая апофеоз Ивана Грозного,
наполнена аллегориями и историческими параллелями. В такого рода
произведениях политические, светские тенденции становились преобладающими.
Еще сильнее эти тенденции выступали в миниатюре ряда рукописных книг.
Крупнейшие книгописные мастерские находились в Новгороде, Москве и Троице-
Сергиевой лавре. Фундаментальный «Лицевой свод» содержит около 16 тысяч
миниатюр. Военные и жанровые сцены с почерпнутыми из жизни бытовыми
деталями выполнены в графической манере и подцвечены акварелью. В них
появляются многоплановые построения пространства, реальный пейзаж.
Книгопечатание, первые опыты которого в 50-х гг. XVI в., положило начало
русской гравюре. Иван Федоров нашел для нее художественное решение,
независимое от иконной и миниатюрной живописи.
На рубеже XVI-XVII вв. в Москве формировались два течения в живописи,
условно называемые по фамилиям их ревностных сторонников «годуновским» и
«строгановским», первая из них тяготела к строгому стилю икон и
монументальной росписи XV-XVI вв., но обнаруживала так же типичную для
мастеров XVI в. любовь к царственной пышности, а при иллюстрировании
псалтырей возрождало старую традицию оформления рукописей рисунками на
полях. Строгановская школа культивировала мелкое, щегольски-утонченное
письмо, сочетая краски с золотом и серебром; иконы писались для домашних
молелен богатых феодалов - ценителей изощренного мастерства. Несколько
изнеженная красота и беззащитная слабость святых в расцвеченных одеждах,
фон со сложным фантастическим пейзажем характерны для работ мастеров этой
школы – Емельяна Москвитина, Стефана Пахири, царских иконописцев Прокопия
Чирина, семьи Савиных и др.
Польско-шведская интервенция начала XVII в. задержала развитие искусства,
но к 1640-м годам художественное творчество заметно оживилось. Расширился
социальный контингент заказчиков. Наряду с царским двором, духовенством и
боярами усиленное строительство и украшение каменных церквей и палат вели
купцы и разбогатевшие посадские люди. Растет число художников, порой
недостаточно профессионально подготовленных, что снижает общий уровень
мастерства. Но среди выходцев из городских низов и государственных крестьян
было немало людей с ярким дарованием, создавших росписи, иконы, миниатюры
поражающие свежестью мировосприятия, свободой и разнообразием толкования
сюжетов, смелостью технических приемов. Искусство демократизируется,
становится более понятным и доступным, приближается к народному
мироощущению. Известно много имен мастеров XVII в. – московских,
ярославских, костромских, нижегородских, чаще всего работающих большими
артелями: одни мастера намечали композиции на стенах церкви, другие писали
лица, третьи – одежду и драпировки, четвертые архитектуру и ландшафты,
пятые – орнаменты и т. д. Коллективное творчество вырабатывало четко
выраженное единообразие. В иконописи 1-й половины XVII в. прослеживаются
традиции строгановской школы. Автор иконы «Алексий, митрополит московский»
любовно расцвечивает и пышную ризу святого, и затейливые облака фона, и
расстилающийся внизу пейзаж. В иконах, рассчитанных на восприятие издали,
формы крупнее, линия энергичнее, силуэт выразительнее, колорит проще и
глуше. Монументальная живопись развивается под заметным влиянием иконописи
и западноевропейской гравюры. Умножаются сюжеты, сведенные к занимательному
рассказу с бытовыми деталями, масштабы фигур уменьшаются, рисунок теряет
былую лаконичную выразительность, индивидуальные образы вытесняются без
конца повторяющимися типами.
В середине XVII в. центром художественной живописи становится Оружейная
палата Московского Кремля, сильно влиявшая на русское искусство в целом. Ее
живописцы были мастерами широчайшего диапазона: они выполняли стенные
росписи, иконы и миниатюры, раскрашивали мебель и домашнюю утварь, писали
царские портреты, оформляли церковные и светские праздники и т. д. И хотя
частая смена занятий вырабатывала у мастеров шаблонные приемы, Оружейная
палата поддерживала искусство на очень высоком профессиональном уровне.
Здесь возникли первые в истории русского искусства специальные трактаты о
живописи, написанные Иосифом Владимировым и Симоном Ушаковым, ставившие
проблему жизненного правдоподобия иконных изображений. В живописи Ушаков
главное внимание уделял светотеневой лепке формы, достигая мягкости
переходов, объемности изображения, настойчиво добиваясь впечатления их
реальности.
В XVII в. в русском искусстве появился новый для него жанр – портрет. До
середины XVII в. авторы портретов еще следуют иконописным принципам, и их
работы мало отличаются от икон. Позднее, не без влияния работавших в России
иностранцев, в портрете появляются приемы западноевропейской живописи,
точно фиксируются черты лица, выявляется объемность фигуры, хотя трактовка
одежд остается плоскостной, а изображение в целом – застыло-неподвиж-ным.
Стенопись ярославских и костромских иконописцев, работавших также в
Москве, Ростове, Романове и Борисоглебской слободе, Вологде, Троице-
Сергиевой лавре и других городах, отмечена неисчерпаемой фантазией,
интересом окружающей действительности. Мастера умели придать
занимательность и декоративность многофигурным, полным динамики
многоцветным росписям, покрывающим стены и своды храмов живописным ковром.
Ряд сцен слагается в повествовательные циклы со множеством тонко
подмеченных бытовых деталей и с мотивами реальных пейзажей. Эти росписи,
так же как иконы в ярославской церкви Ильи Пророка и несколько превосходных
икон Семена Колмогородца, пронизаны оптимистическим мироощущением людей,
еще робко, но радостно открывающих красоту земной жизни.
Искусство XVII в., преимущественно повествовательное и декоративное,
стремилось к литературности и внешней выразительности, достигавшейся часто
за счет весьма свободного истолкования иконографических сцен и насыщения их
бытовыми деталями. Это, а также постоянный интерес художников к портрету и
к изображению реальных построек и пейзажа подготовили русское искусство к
переходу на путь светского развития. Этот переход был невозможен, однако,
без решительного освобождения искусства от влияния церкви, без внедрения в
культуру светского начала, которое несли с собой реформы Петра I.
Скульптура занимала особое место в художественной жизни русского
средневековья. Официальная церковь относилась к ней отрицательно как к
пережитку идолопоклонства, но не могла не считаться с ее популярностью в
народной среде. В те моменты истории, когда объединение всех сил народа
было особенно важно, скульптура получала доступ в храм, служа действенным
проводником актуальных идей. Поэтому в ней преобладают сюжеты, которые в
народном сознании связывались с героическим или высоким нравственно-
эстетическим началом.
Обычно изваяния выполнялись в дереве, хотя известны отдельные
произведения в металле: автопортрет мастера Аврама на трофейных бронзовых
вратах Софии Новгородской, собранных им на рубеже XII – XIV вв.; серебряная
фигура царевича Дмитрия работы Гаврилы Овдокимова «с товарищами».
Встречается и скульптура в камне: «Георгий» В. Д. Ермолина, большие
памятные кресты с рельефами. Как правило, деревянная скульптура была
полихромной. Локальная роспись темперными красками сближала ее с иконой.
Эта близость усугублялась тем, что рельефы не выступали за плоскость
обрамляющей изображение нетронутой кромки доски, а уплощенные фигуры,
рассчитанные на строго фронтальное восприятие, помещались в киотах с
цветным фоном, плотность цвета и весомость объема, подкрепляя друг друга,
создают особую интенсивность декоративного звучания скульптуры. Фигуры,
развернутые на плоскости, сохраняют цельность и мощь округлого блока
дерева. Неглубокие геометризованные порезки, обозначающие одежды и доспехи,
подчеркивают монументальность объема и непроницаемую твердость массы, по
контрасту с которой тонко моделированные черты лица приобретают повышенную
одухотворенность, выявляя внутреннюю жизнь, сконцентрированную в
величественных, застывших фигурах. Как и в живописи, в скульптуре
возвышенная идея выражалась ритмом, пропорциями, силуэтом замкнутых
композиций, наделяя телесный облик святых напряженной духовностью, лишенной
индивидуальных черт.
В течении XIV - XVII вв. скульптура проделала в общих чертах ту же
эволюцию, что и живопись, от лапидарной, обобщенной трактовки статических
фигур к большей повествовательности и свободе в передаче движения. Не
связанные непосредственно с византийской традицией, скульптура была
свободнее в воплощении местного понимания идеалов нравственной красоты и
силы. В отдельных местных школах ощущаются отзвуки дохристианских традиций.
Эти традиции, хотя и вызывали решительные меры со стороны церкви по их
искоренению, нашли свое прямое развитие в народной скульптуре XVIII – XIX
вв.
8. БЫТ
Быт жителей Руси, России отличался устойчивостью. Но отнюдь не затхлым
консерватизмом, вековечным застоем, как иногда изображалось в литературе.
Русская деревянная изба, к примеру, столетиями не меняла облик, сохраняла
свои конструктивные и функциональные черты, особенности. Это говорит о том,
что исстари обитатели Восточной Европы нашли наилучшее их сочетание в тех
природных, в частности климатических условиях, в которых они проживали. То
же можно сказать о многих приспособлениях, предметах домашнего обихода
наших предков.
Подавляющее большинство жилищ той поры — полуземляночные и наземные
(срубные, стоявшие на земле) избы Полы в них — земляные или деревянные.
Часто имелись подклети — нижние помещения для скота, вещей. В таком случае
саму избу, стоявшую над подклетью, наверху (на горе), именовали горницей;
горницу с «красными» окнами, которые пропускали много света, — светлицей.
Наконец, у наиболее зажиточных людей, у знати имелся третий ярус — терем.
Естественно, размеры избы, резьба на нем и проч зависели от положения
хозяина — бедняка или богатея.
Некоторые люди, из особо знатных, имели дома из не скольких срубов, с
переходами, лестницами, крылечками, резными украшениями. Такие постройки,
прежде всего у князей и бояр, напоминали дворцы большего или меньшего
размера. Разной была и обстановка в доме. У тех, кто победней, деревянные
столы, скамьи, лавки вдоль стен. У богатых те же предметы, еще табуретки,
покрытые красивой резьбой, живописью; на них — подушки, валики; к ногам
ставили маленькие скамеечки. Освещали избы лучинами, которые вставлялись в
печную расщелину или металлический светец. У зажиточных завелись сальные
свечи с подсвечниками, деревянными или металлическими, которые стояли на
столах. Иногда встречались серебряные «шандалы», те же подсвечники, или
светильники с растительным маслом.
Князья, бояре, купцы ходили в длинных, до пят, одеждах с вышивками и
драгоценными каменьями; бедняки — в простых рубашках с поясом, коротких
одеждах — из домотканого сукна, беленого холста. Зимой простонародье носило
медвежьи шубы («нетуть беды ходити хотя и в медведине», по словам Нифонта,
новгородского епископа); его обувь — лапти из лыка. У богатых — шубы из
дорогих мехов, кожухи, опашни, однорядки для мужчин; те же шубы и опашни, а
также кортели, летники, телогреи — для женщин; все это - из иноземных
атласа, бархата, камки, сукна; украшались они соболями, каменьями,
жемчугом. К богатым одеждам питали склонность и монахи. В одном духовном
завещании (1479) говорилось об их «неправедном житии», запрещалось «ни
немецкого платиа носити, ни с пухом шуб носити».
Митрополит Даниил (первая половина XVI в.) укоряет молодых вельмож,
которые коротко стригут волосы, бреют или выщипывают усы и бороду, красят
щеки и губы, как женщины, и тем нарушают обычаи русской старины. То же — с
одеждой и обувью, чересчур, на его взгляд, роскошными и к тому же
неудобными (от красных сапог, очень тесных, этим щеголям приходится
«великую нужду терпети»). Под одежду они подкладывают деревяшки, чтобы
казаться выше ростом. А женщины сверх меры белят и красят лицо, «чернят
глаза»; брови выщипывают или наклеивают другие, «выспрь (вверх.—Авт.)
возводяще»; голове под убрусом придают (расположив соответствующим образом
волосы) круглую форму.
Посуда бедняков - из дерева (бочка, кадь, ведро, корыто, ночва - лоток, чум
- ковш, кош - корзина, чашка, ложка), глины (горшок, черпачок, корчага -
большой сосуд); кое-что, но немногое - из железа и меди (котлы для варки
еды, кипячения воды). У богатых — те же предметы, но больше —
металлических, вплоть до (у князей, бояр) золотых и серебряных; к тому же
разнообразнее (кроме названных, — кубки, братины, чарки, солонки,
достаканы, уксусницы, перечницы, горчичницы; для винного пития — турьи рога
в серебре).
Простой люд ел преимущественно ржаной хлеб, богатые — из пшеницы.
Вкушали просо (пшено), горох, овес (из них делали каши, кисели); из овощей
— капусту, репу, морковь, огурцы, редьку, свеклу, лук, чеснок и др. Мясо
больше было на столах богачей; у бедняков — рыба. Употреблялись молочные
продукты, растительное и животное масло. Соль была дорогой.
Дома изготовляли напитки — хлебный квас, пиво, мед. Как сладкое, «на
заедки» употребляли яблоки, груши, вишни, сливы, смородину, лесные орехи.
Богачи, вельможи питались более разнообразно и обильно. К тому, что
названо выше, можно добавить дичь, редкую в рационе бедняков; это —
журавли, гуси, перепела, лебеди. В числе посуды великих князей московских
упоминаются «лебединые», «гусиные» блюда. Тот же митрополит Даниил пишет о
«многоразличных трапезах», «сладких снядях» у богатых людей, «хитрости»
(мастерстве) их поваров. На пирах, помимо своих напитков, богачи смаковали
вина «заморские».
Мирские пирушки, складчины устраивали, по случаю церковных праздников,
поминок, крестьяне в деревнях, ремесленники в городах. На них, как и на
пирах у богачей, участников застолий развлекали музыканты, певцы и плясуны.
Подобные «бесовские» игрища вызывали возмущение церковников, обличавших
«веселие многое» со «смехотвор-цами», «празднословцами» и
«сквернословцами». Знатный человек, по Даниилу, «сбирает» «позорище
(зрелище. — Авт.), играниа, плясаниа». Даже в кругу семьи его волей
появляются «скомрахи, плясцы, сквернословци»; тем самым хозяин «погубляа
себе и дети, и жену, и вся сущая в дому, паче потопа оного».
Другие пастыри говорят и пишут о простонародье, которое любит глядеть на
подобные «позорный игры» не в домах, а «на улице». Особое ожесточение
вызывало у них то, что во время церковных праздников «простцы» ведут себя,
как язычники в древние времена. Памфил, игумен псковского Елеазарова
монастыря, в послании к псковским властям во главе с наместником (1501)
призывает их положить конец святотатству: «Егда бо приходит великий
праздник, день Рождества Предтечева, и тогда во святую ту нощь мало не весь
град взмятется и взбесится... Стучат бубны и глас сопе-лий и гудут струны;
женам же и девам плескание и плясание»; поют «всескверные песни».
Осуждают они и «ристание конское», охоту («ловы») знатного вельможи. «Кый
же ли — обращается к нему митрополит Даниил, — прибыток ти есть над птицами
дни изну-ряти? Каа же ти нужа есть псов множество имети?» Все эти «утешения
суетные» лишь отвлекают людей от дела, в том числе богоугодного — церковных
обрядов, молитвенного бдения. Но народ, простой и богатый, продолжал ходить
на такого рода развлечения. Известно, например, что царь Иван Грозный любил
скоморохов — «веселых людей», собирал их, вместе с медведями, в столицу;
сам участвовал в «игрищах» - плясках на пирах, одевал вместе с другими
«машкеру».
В XVI в. быт в основном сохранял прежние черты. Появлялись и новые —
пряности в богатых домах (корица, гвоздика и др.), лимоны, изюм, миндаль;
колбаса, которую ели с гречневой кашей. Распространилась мода на тюбетейки
(тафьи), осужденная Стоглавым собором. Больше строили каменные жилые дома,
хотя основная их масса оставалась деревянной. Увлекались русичи игрой в
шашки и шахматы.
9. Список использованной литературы
1. Сахаров А.М. «История России с древнейших времён до конца XVII века».
2. Ильина Т.В. «История искусств».
3. Искусство стран и народов мира. Художественная энциклопедия.
4. Грибушина Н. Г. «История мировой художественной культуры»