Рефераты - Афоризмы - Словари
Русские, белорусские и английские сочинения
Русские и белорусские изложения
 

Пушкин а. с. - Художественное своеобразие пушкинского романа в стихах


  Прими собранье пестрых глав,
    Полу смешных, полупечальных,
    Простонародных, идеальных,
    Небрежный плод моих забав,
    Бессониц, легких вдохновений,
     Незрелых и увядших лет.
     Ума холодных наблюдений
    И сердца горестных замет. А. С. Пушкин
    'Евгений Онегин' — трудное произведение. Самая легкость стиха, привычность содержания, знакомого с детства читателю, как ни странно создают добавочные трудности в понимании пушкинского романа в стихах.
    Иллюзорное представление о 'понятности' произведения скрывает от сознания современного читателя огромное число непонятных ему слов, выражений, фразеологизмов, имен, намеков, цитат.
    Особенность и значение 'Евгения Онегина' не только в том, что были найдены новый сюжет, новый жанр и новый герой, но и в новаторском отношении к художественному слову. Изменилось самое понятие художественного текста. Роман в стихах — жанр, который автор отделяет и от традиционного прозаического романа, и от романтической поэмы.
    'Евгений Онегин' отличается особой манерой, воссоздающей иллюзию непринужденного рассказа. 'Забалтываюсь до нельзя', — говори] автор. Эта манера связывалась в сознании Пушкина с прозой ('проза требует болтовни'). Однако эффект простоты авторского повествования создавался исключительно сложными поэтическими средствами. Переключение интонаций, игра точками зрения, система ассоциаций, реминисценций и цитат, стихия авторской иронии — все это создавало исключительно богатую смысловую конструкцию. Простота была кажущейся и требовала от читателя высокой поэтической культуры.
    'Евгений Онегин' опирался на всю полноту европейской культурной традиции: от французской психологической прозы XVII—XVIII в.в. до романтической поэмы, также на опыты 'игры с литературой' от Стерна до 'Дон Жуана' Байрона. Однако чтобы сделать первый шаг в мировой литературе, надо было произвести революцию в русской. И не случайно 'Евгений Онегин' — бесспорно самое трудное для перевода и наиболее теряющее при этом произведение русской литературы.
    Одновременно 'Евгений Онегин' был итогом всего предшествующего пушкинского пути. Поэма 'Кавказский пленник' и романтические элегии подготовили тип героя; 'Руслан и Людмила' — контрастность и иронию стиля; дружеские послания — интимность авторского тона.
    Поэтическое слово 'Евгения Онегина' одновременно обыденно и неожиданно. Обыденно, так как автор отказался от традиционной стилистики; 'высокие' и 'низкие' слова уравнены как материал. Оставляя за собой свободу выбора любого слова, Пушкин позволяет читателю наслаждаться разнообразием речи, в которой есть и высокое, и простое слово.
    Контрастное соположение слов, стихов, строф и глав, разрушение всей системы читательских ожиданий придают слову и тексту 'Евгения Онегина'' краски первозданное™. Неслыханное дотоле обилие цитат, реминисценций, намеков до предела активизирует культурную память читателя. Но на все это накладывается авторская ирония. Она обнажает условность любых литературных решений и призвана вырвать роман из сферы 'литературности', включить его в контекст 'жизни действительной'. Все виды и формы литературности обнажены, открыто явлены читателю и иронически сопоставлены друг с другом, условность любого способа выражения насмешливо продемонстрирована автором. Но за разоблаченной фразеологией обнаруживается не бездонная пустота романтической иронии, а правда простой жизни и точного смысла.
    В романе постоянно идет диалог автора с читателем. Вот к примеру авторское обращение к читателю в четвертой главе, открывающееся словами:
     “Вы согласитесь, мой читатель...” Этот эпизод романа отмечен острой иронией, переливами комической экспрессии: от притворного добродушия вначале.доя ядовитой насмешки в конце. Авторская мысль и слово как бы проникают здесь в чужую жизненную позицию, чтобы в итоге довести все до комического абсурда. Исследуется “житейский опыт — ум глупца”.
    Вы согласитесь, мой читатель,
    Что очень мило поступил
    С печальной Таней наш приятель;
     Не в первый раз он тут явил
     Души прямое благородство,
    Хотя людей недоброхотство
     В нем не щадило ничего
    . Враги его, друзья его
     (Что, может быть, одно и то же)
    Его честили так и сяк.
    Пушкинская мысль берет свой разбег с нарочитого пародокса — отождествления “врагов” и “друзей”. Далее следует несколько иронических строк в адрес “друзей”. И в друг автор как бы оглядывается на собеседника:
    А что? Да так. Я усыпляю
    Пустые, черные мечты.
    Этот авторский жест несет в себе энергию живого разговорного слова. И далее в ходе иронической беседы с читателем возникает эпизод с абсолютной серьезностью тона. Автор выражает неистовый гнев, глубоко личный в своих истоках, но и понятный каждому по его собственному опыту.
    Я только в скобках замечаю,
     Что нет презренной клеветы,
     На чердаке вралем рожденной
     И светской чернью ободренной.
    Что нет нелепицы такой,
    Ни эпиграммы площадной,
     Которой бы ваш друг с улыбкой,
     В кругу порядочных людей,
    Без всякой злобы и затей,
    Не повторил стократ ошибкой..
    .
    Примечательно, что авторское высказывание завершается иронически, но уже словами и интонациями “друзей”:
    А впрочем,он за вас горой:
    Он вас так любит... как родной!
    Вот только небольшой пример многоплановости авторского диалога с читателей в “Евгении Онегине”.
    Современная автору критика не разглядела в романе его новаторского содержания. Это произошло потому, что в 'Евгении Онегине' нет традиционных жанровых признаков: начала, конца, традиционного сюжета и привычных героев. Уже в конце 1-й главы поэт, как бы опасаясь, что читатель не заметит противоречивости характеристик, заявил: 'Пересмотрел все это строго: / Противоречий очень много, / Но их исправить не хочу'. Таким образом, противоречие как принцип построения 'пестрых глав' Пушкин положил в основу художественной идеи романа.
    На уровне характеров это дало включение основных персонажей в контрастные пары, причем антитезы Онегин — Ленский, Онегин — Татьяна, Онегин — Зарецкий, Онегин — автор и др. дают разные и порой трудно совместимые облики заглавного героя. Более того, Онегин разных глав предстает перед нами в разном освещении и в сопровождении противоположных авторских оценок. Да и сама авторская оценка дается как целый хор разных голосов.
    Гибкая структура онегинской строфы позволяет такое разнообразие интонаций, что в конце концов позиция автора раскрывается не какой-либо одной сентенцией, а всей системой оценок. Так, например, категорическое осуждение героя в 7-й главе, данное от лица повествователя, чей голос слит с голосом Татьяны, 'начинающей понимать' загадку Онегина ('подражанье, ничтожный призрак', 'чужих причуд истолкованье...'), почти дословно повторено в 8-й, но уже от лица 'самолюбивой ничтожности', 'благоразумных людей', и опровергнуто всем тоном авторского повествования. Но, давая новую оценку героя, Пушкин не отменяет и старой. Он предпочитает сохранить и столкнуть обе. Так, например, в характеристиках Татьяны находим явное противоречие: 'русская душою', 'она по-русски плохо знала... И изъяснялася с трудом На языке своем родном'.
    Пушкин, таким образом построив текст, дает понять читателю, что жизнь принципиально не вмещается в литературу. И действительно, реальная жизнь таит в себе неисчерпаемые возможности и бесконечные варианты. Поэтому автор не дал сюжету однозначного развития, хотя и вывел в своем романе основные типы русской жизни. Это, с одной стороны, Онегин — тин 'русского европейца', человека ума и культуры и одновременно денди, томимого пустотой жизни; и с другой стороны, Татьяна — русская женщина, связавшая народность чувств с европейским образованием, а прозаичность светского существования — с одухотворенностью всего строя жизни.
    Пушкин оборвал роман, 'не договорив' сюжета. Он не хотел неисчерпаемость жизни сводить к завершенности литературного текста. Но в 'Евгении Онегине' он создал не только роман, но и формулу русского романа. Эта формула легла в основу всей последующей традиции русского реализма. Скрытые в ней возможности исследовали и Тургенев, и Гончаров, и Толстой, и Достоевский.


ref.by 2006—2022
contextus@mail.ru