Инквизиционный процесс. Формальная система доказательств

       БАЛТИЙСКИЙ   РУССКИЙ   ИНСТИТУТ



                                          Реферат



              По дисциплине:    “История государства и права
                                                  зарубежных стран”


                        На тему:  “Инквизиционный процесс.
                   Формальная система доказательств”



Выполнила
                                                             студентка  1
курса
                                                             юридического
факультета
                                                             заочного
отделения
                                                             Христич Элина
                                                              студ. билет N
1103035

Преподаватель:

Т.М.Кузьмина



                                      Рига – 2001 г.

      Сотни тысяч жертв, среди которых выдающиеся ученые, ху-дожники,
политические и общественные деятели своего времени, на-считывает мрачное
порождение католической церкви – инквизиция.
      Любое бесстрастное и непредубежденное исследование инкви-зиции может
вынести ей только один приговор – “Виновна в пре-ступлениях против
человечества!”
      У каждого из многочисленных адвокатов инквизиции свои аргументы в ее
защиту.
      Такие аргументы можно встретить в работе итальянского апологета
инквизиции Агостино Чеккарони. За деяния испанской инквизиции
ответственность несет только королевская власть, что же касается папской
инквизиции, то она якобы “никогда не соверша-ла подобного рода эксцессов, и
это факт, что жертвы испанской инквизиции искали у нее защиты, и не без
успеха.” Разумеется, что Чеккарони не приводит никаких доказательств, но их
отсутсвие ни-когда не смущало поборников инквизиции. Они делают вид, что им
ничего не известно о преступлениях папской инквизиции.
      Кардинал Альфредо Оттавиани, последний из инквизиторов, утверждал, что
католическая церковь, верная христианской заповеди всеобщей любви, никогда
не пользовалась “правом меча”, никогда не проливала кровь своих
противников, это – де делала гражданская власть, влиять на действия которой
церковь была лишена возмож-ности. Церковь “всего лишь”, заявлял Оттавиани,
отлучала еретиков от церкви.
      Неверно и другое утверждение кардинала Оттавиани, что церковь лишена
была возможности влиять на гражданскую власть: ведь сожжение еретика
совершалось гражданскими властями на основе церковного отлучения, с
согласия, одобрения и по требова-нию церкви, которая до сих пор не сняла,
не отменила ни одного отлучения из вынесенных трибуналами инквизиции, за
исключением приговора Жанне д`Арк.
      Папский престол, хотя и вынужден был под напором общест-венного мнения
прикрыть в своих владениях трибуналы инквизи-ции, продолжал до самых
последних дней существования папского государства (1870) отстаивать свое
право на преследование еретиков и применение к ним  “принудительных мер”,
т.е. продолжал отстаи-вать право на существование инквизиции.
      И совсем необоснованной и нелепой является попытка дока-зать, что
инквизиция была своеобразной формой проявления демо-кратии в Испании ХV –
XVIII вв., но ведь она силой, террором была навязана испанскому народу
церковью и королевской властью.
      Инквизиция всегда преследовала и осуждала плебейских ере-тиков,
свободомыслящих, поборников социальной справедливости, противников
колониального гнета, ученых, опровергавших своими открытиями религиозные
догматы, борцов за общественный про-гресс.
      Если под инквизицией понимать осуждение и преследование господствующей
церковью инакомыслящих – вероотступников, то хронологические рамки
инквизиции следует расширить на всю исто-рию христианской церкви –от ее
возникновения по настоящее время.
        Первым, кто сформулировал “широкую” точку зрения на ис-торию
инквизиции, был сицилийский инквизитор испанец Луис Па-рамо, опубликовавший
в 1598 г. в Мадриде книгу на латинском язы-ке “О происхождении и развитии
святой инквизиции”. Трактат Па-рамо считается первым трудом по истории
инквизиции написанным с точки зрения официальной доктрины католической
церкви. Даже Иисус Христос, согласно Парамо, был “первым инквизитором Ново-
го завета”.
      Подобного рода ссылки на Библию позволяли церковникам, с одной
стороны, доказать “законное”, “божественное” происхожде-ние “священного”
трибунала, а с другой стороны – его якобы “извеч-ный” характер.
      Первый период истории инквизиции Е.Вакандар относит к IV-V в. н. э.,
когда епископы, следуя примеру мифических Петра и Пав-ла, отлучали от
церкви и предавали анафеме христиан, отклонив-шихся, по их мнению, от
официальных доктрин. Действительно, только в IV в., когда господствующей
религией в Римской империи   стало христианство, церковь переходит от
“слов” (отлучений) к “де-лу” (насилию).
      “Священное” судилище являлось тайным трибуналом. Его служители
торжественно присягали держать в строгом секрете все, относящееся к их
деятельности. Такую же присягу давали и его жертвы. За разглашение секретов
инквизиции виновным грозили столь суровые наказания, как и еретикам.
      Допрос свидетелей, согласно Шпренгеру, должен проходить следующим
образом: вначале ему задавались следующие вопросы: “Такой-то свидетель из
такого-то города, будучи вызван, приведен к присяге и спрошен о том, знает
ли он такого-то (при этом называет-ся имя обвиняемого), ответил
утвердительно. Будучи спрошен о причинах знакомства, он ответил, что видел
его и часто с ним разго-варивал. При этом учитываются обстоятельства
знакомства и время его возникновения.” и т.д., затем “Свидетелю было
предписано дер-жать свою денунциацию в тайне. Показания сняты там-то и
тогда-то в присутствии таких-то лиц.” И заканчивался такой допрос следую-
щим образом: “Ежели судья из этих показаний заключает о наличии преступного
деяния или сильного подозрения в совершении подоб-ного деяния, то при
наличии опасности бегства судья дает распоря-жение о взятии обвиняемого под
стражу, а перед тем – об обыске в доме обвиняемого, причем просматриваются
все лари и конфискует-ся все оружие и инструменты. Затем судья собирает
воедино все об-винения и показания свидетелей и вызывает самого обвиняемого
на допрос. Обвиняемый приводится к присяге, как и свидетели, а затем ему
задают вопросы.”
      Правда, церковники саморазоблачались, рекламируя такие кровожадные
произведения,  как  “Молот ведьм” инквизиторов Я. Шпренгера и Г.
Инститориса. Это сочинение, служившее руковод-ством инквизиторам по
истреблению ведьм, впервые было опубли-ковано в 80-х годах XV в. и
неоднократно переиздавалось в католи-ческих странах.
      Папа счел необходимым даже дать в помощь обоим инквизи-торам “своего
излюбленного сына” магистра Иоанна Гремпера из Констанцкой епархии. Отныне
никто не мог оспаривать у Инстито-риса и Шпренгера их права самым жестоким
образом преследовать всяких еретиков, а в первую очередь заподозренных в
колдовстве, и преследования эти должны были беспрепятственно происходить
почти во всей Германской империи.
      Особенно опасными еретиками Шпренгер считает ведьм, кото-рые
“заключили союз с адом и договор со смертью”, и именно про-тив них должен
был быть направлен главный удар “молота”, причем под ударом следует
разуметь, поскольку это касается книги, скорее нечто теоретическое, чем
практическое, хотя теория и практика, ра-зумеется, сливаются в глазах
инквизитора воедино.
      “Молот ведьм ” состоит из трех частей. Первая – теоретичес-кая часть;
она заключает в себе 18 головоломных вопросов, на кото-рые, однако, следуют
очень незамысловатые ответы.
      Вторая часть посвящена двум коренным вопросам: кому не приносит вреда
колдовство и какими средствами можно устранить колдовство?
      Третья часть – по преимуществу юридическая и в 35 вопросах
рассматривается, как следует начинать процесс против ведьм, как его вести и
как закончить; попутно разрешаются разные побочные юридические казусы,
причем, со ссылкой на авторитетных писате-лей, устанавливается, что
позорное пятно ереси так велико, что к разбору этого преступления
допускаются даже крепостные для сви-детельства против своих господ, а также
всяческие преступники и люди лишенные прав.
      По этому поводу Шпренгер пишет: “Отлученные, а также участники
колдовских преступлений, лишенные прав, преступники и крепостные против
своих владетелей могут допускаться к свидете-льству во всех религиозных
процессах. Еретики могут свидетель-ствовать против еретиков, а ведьмы
против ведьм. Допустимы к сви-детельству также: супруга, сыновья,
домочадцы.”
      Теперь рассмотрим вопрос о том, кто же был судьями?
      Верховным главой инквизиции являлся папа римский. Именно ему –
наместнику бога на земле – служила и подчинялась эта маши-на. Даже в тех
странах, где, как в Испании и Португалии,  инквизи-ция непосредственно
зависела от королевской власти, ее преступные действия были бы немыслимы
без одобрения папского престола.
      Инквизиторов поставляли главным образом два монашеских ордена –
доминиканцы и францисканцы, но среди них имелись пред-ставители других
монашеских орденов, священники и даже попада-лись люди, не имевшие
духовного сана. Как правило, это были энер-гичные, коварные, жестокие,
беспощадные, тщеславные и жадные до мирских благ фанатики и карьеристы.
      Инквизиторы были наделены неограниченными правами. Ни-кто, кроме папы,
не мог отлучить их от церкви за преступления по службе. Все это ставило
инквизиторов на голову выше епископов, хотя и среди последних имелось
немало ревностных гонителей ере-си.
      Инквизитор также имел право назначать в другие города свое-го округа
уполномоченных – “комиссариев”, или викариев, которые вели слежку и
осуществляли аресты подозреваемых в ереси лиц, до-прашивали, пытали их и
даже выносили им приговоры.
      В XIV в. в помощь инквизиторам стали назначаться эксперты-юристы
(квалификаторы), как правило тоже церковники, в задачу которых входило
формулирование обвинений и приговоров таким образом, чтобы они не
противоречили гражданскому законодатель-ству.
      По существу квалификаторы служили ширмой для беззаконий, чинимых
инквизицией. Они определяли, являются ли высказывания, приписываемые
обвиняемым, еретическими, или от них “пахнет” ересью, или они могут
привести к ереси. От заключения квалифика-торов зависела судьба
подследственного. В действительности они являлись не чем иным, как
служащими трибунала инквизиции.
      Инквизиторов с самого начала их деятельности обвиняли в том, что они,
пользуясь отсутствием какого-либо контроля фальси-фицировали показания
арестованных и свиделей.
      В ответ на эти обвинения папы римские ввели в систему ин-квизиции
новых персонажей – нотариуса и понятых, должных якобы способствовать
беспристрастности следствия.
      Нотариус скреплял своей подписью показания обвиняемых и свидетелей,
что делали и понятые, присутствовавшие при допросах. Это придавало
следствию видимость законности и беспристрастия.
      Другими важными чинами в аппарате инквизиции были про-курор, врач и
палач. Прокурор – один из монахов на службе инкви-зиции – выступал в роли
обвинителя. Врач следил за тем, чтобы об-виняемый не скончался
“преждевременно” под пыткой. Врач пол-ностью зависел от инквизиции и по
существу был помощником па-лача, от “искусства” которого часто зависели
результаты следствия. Роль палача вряд ли нуждается в комментариях.
      Кроме этого, так сказать, руководящего аппарата трибунала имелся
подсобный, состоящий из “родственников” инквизиции – тайных доносчиков,
тюремщиков, слуг и другого обслуживающего персонала. “Родственники”, как и
все служители инквизиции, поль-зовались безнаказанностью.
      Для того, чтобы привлечь кого-либо к ответственности, разу-меется,
требовались основания. Таким основанием в делах веры слу-жило обвинение
одним лицом другого в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи
еретикам.
      За утайку сведений об еретиках, за нежелание сотрудничать с
инквизицией верующий автоматически отлучался от церкви; снять же такое
отлучение имел право только инквизитор, которому, ес-тественно, виновный
должен был оказать за это немало услуг.
      Наоборот, тот, кто откликался на призыв инквизитора и сооб-щал ему
сведения о еретиках, получал награду в виде индульгенции сроком на три
года.
      Приходские священники и монахи в свою очередь были обяза-ны доносить
инквизиции о всех подозреваемых в ереси. Исповедаль-ня служила
неисчерпаемым источником для такого рода доносов. Подобного же рода рвение
должны были проявлять и светские влас-ти.
      Инквизиция делила доносчиков на две категории: на тех, кто выдвигал
конкретные обвинения в ереси, и тех, кто указывал на подозреваемых в ереси.
Разница между ними заключается в том, что первые должны были доказать
обвинение, в противном случае им угрожало как лжесвидетелям наказание;
вторым это не угрожало, ибо они, выполняя свой долг правоверных сынов
церкви, сообщали всего лишь свои подозрения, не вдаваясь в их оценку.
      Самым ценным, самым желанным способом заполучить ерети-ка считалось не
обнаружить его с  помощью третьих лиц, а заставить его самого добровольно
явиться в инквизицию и покаяться, отречься от своих заблуждений, осудить их
и в доказательство своей искрен-ности выдать всех ему известных
единоверцев, сторонников и дру-зей.
      Но как добиться такого чуда? Инквизиция всегда находила слабых и
трусов, готовых добровольно каяться не только в своих собственных грехах,
но и возводить напраслину на своих родствен-ников, друзей и знакомых.
      Основанием для начала следствия служил донос или показа-ния
подследственного, выдвинутые против третьего лица. Инквизи-тор на основании
одного из таких документов начинал предвари-тельное следствие, вызывая на
допрос свидетелей, могущих под-твердить обвинение, собирал дополнительные
сведения о преступ-ной деятельности подозреваемого и его высказываниях,
направлял запросы в другие инквизиционные трибуналы на предмет выявления
дополнительных улик. Затем собранный материал передавался ква-лификаторам.
Получив положительное мнение квалификатора, ин-квизитор отдавал приказ об
аресте подозреваемого.
      Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он
содержался в полной изоляции от внешнего мира. Смерть об-виняемого не
приостанавливала следствия, так же как и его умопо-мешательство.
      Даже подозрение служило достаточным основанием для арес-та.
      Донос (и тем более самообвинение) служил для инквизиции
доказательством виновности обвиняемого. Хотя инквизиция и счи-тала каждого
попадавшего в ее сети виновным, она вынуждена была обосновывать свое
обвинение. Во-первых, для того, чтобы убедить обвиняемого признать себя
виновным и раскаяться. Во-вторых, ули-ки нужны были для того, чтобы хотя бы
внешне, чисто формально соблюсти декорум и лишить обвиняемого всяческой
надежды на спасение другим путем, кроме как через чистосердечное раскаяние
и примирение с церковью.
      Очные ставки свидетелей обвинения с арестованными запре-щались.
Единственной причиной для отвода свидетелей считалась личная вражда. Однако
арестованному инквизиторы не сообщали, утеряли ли в результате его отвода
силу показания доносчиков и свидетелей. Инквизиторы продолжали настаивать
на обвинениях да-же в тех случаях, когда выяснялось, что они являются
клеветой или вымыслом доносчиков.
      Все свидетели были по существу свидетелями обвинения. Об-виняемый не
мог выставить свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы
обвинить их в потворстве и сочувствии ереси.
      Никаких ограничительных сроков для проведения следствия не
существовало. Инквизиторы могли при желании держать обви-няемого в тюрьме
до вынесения приговора и год, и два, и десять лет, и всю его жизнь.
      Следующим этапом в инквизиционной процедуре являлся до-прос
обвиняемого, основная цель которого заключалась в том, чтобы добиться от
него признания.
      Инквизитор тщательно готовился к допросу арестованного. Он
предварительно знакомился с его биографией, выискивая в ней мес-та,
ухватившись за которые он мог бы сломить свою жертву, заста-вить жертву
беспрекословно повиноваться своей воле.
      Однако, было бы ошибочным считать, что свою главную зада-чу инквизитор
видел прежде всего в отправке еретика на костер. Ин-квизитор  в первую
очередь добивался превращения еретика из “слу-ги дьявола” в “раба
господня”.
      Допрос начинался с того, что обвиняемого заставляли под присягой дать
обязятельство повиноваться церкви и правдиво отве-чать на вопросы
инквизиторов, выдать все, что знает о еретиках и ереси, и выполнить любое
наложенное на него наказание. После та-кой присяги любой ответ обвиняемого,
не удовлетворявший инкви-зитора, давал повод последнему обвинить свою
жертву в лжесвиде-тельстве, в отступничестве, в ереси и, следовательно,
угрожать ей костром.
      При допросе инквизитор избегал выдвигать конкретные обвинения. Он
задавал десятки разнообразных и часто не имеющих к делу никакого отношения
вопросов с целью сбить с толку допра-шиваемого, заставить его впасть в
противоречия, наговорить с пере-пугу нелепостей, признать за собой мелкие
грехи и пороки. Умение вести допрос считалось главным достоинством
инквизитора.
      Но все же добиться признаний только путем хитроумно и ко-варно
построенного допроса инквизиторам далеко не всегда удава-лось. Тогда
пускались в ход другие, не менее действенные средства– ложь, обман,
запугивание, рассчитанные на то, чтобы подавить лич-ность обвиняемого.
      У инквизиторов было множество и других “гуманных” средств для того,
чтобы сломить волю своей жертвы. Они могли держать уз-ника годами в тюрьме
без следствия и суда, создавая у него впечат-ление, что он заживо погребен.
Они могли симулировать суд в на-дежде, что после вынесения ложного
смертного приговора жертва в порыве отчаяния “заговорит”. Они могли морить
узника голодом, мучить его жаждой, держать в сыром, темном и зловонном
подзе-мелье, где крысы и насекомые превращали его жизнь в ад.
      Все эти многочисленные средства “гуманного” воздействия приносили свой
результат, и многие узники признавали не только действительные но и
вымышленные преступления против веры.
      Когда инквизиторы приходили к заключению, что уговорами, угрозами,
хитростью невозможно сломить обвиняемого, они прибе-гали к насилию, к
пыткам, исходя из посылки, что физические муки просвещают разум значительно
эффективнее, чем муки моральные.
      Шпренгер по этому поводу пишет: “Если судья безуспешно ждал некоторое
время признаний обвиняемой, которая была неодно-кратно увещеваема, то, имея
уверенность в том, что обвиняемая про-должает запираться в правде, он
приступает к умеренным пыткам, не прибегая к кровопролитию. Ведь известно,
что допросы под пыт-кою обманчивы и, на что уже раньше указывалось,
зачастую остают-ся без результата.” Затем, прервав на время пытку
обвиняемую сно-ва уговорами пытались заставить признаться в своих
преступлениях. Далее, у него же: “Если умеренно пытаемый продолжает запира-
ться, то перед ним раскладываются иные орудия пытки, и он пре-дупреждается,
что они будут применены к нему, если он не скажет правды.” Весь ход такого
допроса записывался нотариусом в прото-кол.
      Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать се-бя виновным в
предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлин-ных или воображаемых
сообщников, и только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с
церковью. Если все это он проде-лывал охотно и со рвением, то мог
отделаться сравнительно легким наказанием; если же инквизиторам удавалось
его сломить только после длительной “обработки”, то его ждала более суровая
кара.
      Итак, следствие закончено. Инквизиторы одержали победу или потерпели
поражение. В первом случае обвиняемый дал требуе-мые от него показания, во
втором – обвиняемый решительно настаи-вал на своей невиновности. Теперь
трибуналу инквизиции предстоя-ло вынести приговор, который соответствующим
образом покарал бы и того и другого.
      Создав инквизицию, церковь постоянно доказывала свое пра-во карать не
только духовными, но и “телесными” карами провинив-шихся в вопросах веры
овечек.
      Инквизитор отлучал нарушителей церковных законов от церк-ви и
накладывал на них другие кары. Отлучение, провозглашенное инквизитором,
пахло костром, в лучшем же случае – длительным тюремным заключением и
потерей состояния, не говоря уж о мо-ральных и физических пытках.
      Хотя обвиняемый формально не был лишен нанять себе за-щитника, на
практике это исключалось, ибо защитник еретика сам мог быть заподозрен в
ереси, арестован и осужден инквизицией.
      В Испании защитник назначался самой инквизицией. Но по существу это
был не защитник, а сотрудник инквизиции, помогав-ший засудить обвиняемого.
      Невежество также не спасало обвиняемого от кары. Несколько смягчали
участь жертвы умопомешательство или опьянение, но и в том и в другом случае
обвиняемый был обязан признать себя винов-ным, если хотел избежать костра.
      Шпренгер пишет: “Относительно окончательного приговора надо сказать
следующее: по мнению Августина, приговор не может быть произнесен над тем,
кто не сознался в содеянном преступле-нии. Сознание же может быть двояким:
добровольным или под дав-лением доказательств. Приговор - троякий:
временный, окончатель-ный  и предписанный. По объяснению Раймунда,
промежуточным приговором называется такой, который относится не к главным
пун-ктам обвинения, но к побочным, выявившимся в течение процесса, таким
как отвод свидетеля, признание или отвержение отсрочки и т.п. Окончательным
приговором называется такой, который заклю-чает главные пункты обвинения, а
предписанный – такой, в котором старший по должности дает предписание
младшему, как надлежит действовать против осужденного”.
      Приговоры инквизиции, как правило, отличались суровостью и
жестокостью. Трибунал инквизиции присуждал в первую очередь к епитимиям –
от “легких” до “унизительных”, затем к тюремному заключению, обычному или
строгому, к галерам и, наконец, к отлу-чению от церкви и передаче
осужденного светским властям для сож-жения на костре. Почти всегда эти виды
наказаний сопровождались бичеванием осужденных и конфискацией их имущества.
      В XIII в. довольно популярным наказанием было принуди-тельное участие
в крестовых походах.
      Узник, разумеется, если располагал скрытыми от инквизиции средствами,
подкупить тюремщиков и обеспечить себе таким обра-зом, некоторые поблажки и
льготы.
      В XIII в. инквизиторы, осудив еретика, приказывали разру-шить и
сравнять с землей его дом, Однако со временем стремление завладеть
имуществом осужденных взяло верх, и инквизиция отказа-лась от такого рода
действий.
      В отличие от светских судов инквизиция судила и преследова-ла не
только живых, но и мертвых. Вообще инквизиционный трибу-нал не признавал
каких-либо смягчающих вину обстоятельств. Ни пол, ни возраст, ни давность
совершенного проступка, ни, наконец, смерть не спасали еретика от
осуждения.
      Того из вероотступников, кто упорствовал в своих ошибках инквизиция
отлучала от церкви и “отпускала на волю”.
      Эта невинная на первый взгляд формулировка таила в себе смертный
приговор обвиняемому. Осужденный “отпускался на во-лю” в том смысле, что
церковь отказывалась впредь заботиться о его вечном спасении, что она
отрекалась от него.
Упорствующего еретика должна была поглотить не в фигу-ральном, а в
буквальном смысле геена огненная. Но инквизиторы предпочитали, чтобы эту
грязную работу за них выполняла граждан-ская власть. Зловещую привилегию
официально выносить смертные приговоры, казнить и оплачивать палача церковь
предоставляла светским властям.
Итак, если еретик не отрекался от своих убеждений, то цер-ковь передавала
его гражданским властям с предписанием, наказать его по заслугам. В более
поздние времена такого рода обращения со-провождались просьбами проявить к
осужденному милосердие. Оно проявлялось в том, что раскаявшегося смертника
душили перед каз-нью или надевали на его шею “воротник” начиненный порохом,
что-бы сократить мучения несчастного.
Инквизиция была более заинтересована в отречении еретика от своих
воззрений, чем в его героической смерти на костре.
О том, как совершалась казнь еретика, сохранилось большое число описаний
современников. Обычно казнь назначалась на празд-ничный  день, население
призывалось присутствовать на ней. Укло-нение, как и проявление симпатии
или жалости к казнимому, могло навлечь подозрение в ереси. Костру
предшествовало аутодафе, где в присутствии церковных и светских властей и
народа совершалось торжественное богослужение, а затем оглашался приговор
инквизи-ции осужденным.
Аутодафе устраивалось несколько раз в год. За месяц до его проведения
приходские священники оповещали верующих о пред-стоящем аутодафе, приглашая
участвовать в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней. На центральной
площади воздвигался по-мост. Присутствие женщин и детей приветствовалось.
Так как ауто-дафе длилось иногда весь день, то у помоста строились
обществен-ные уборные.
Заключенных вели к кафедральному собору, где образовы-валась процессия.
Процессия медленно направлялась к площади, где должно было состояться
аутодафе. Горожане наблюдали за процес-сией из окон домов или с мостовой.
Следуя указаниям церковников, многие из них осыпали заключенных бранью.
Однако запрещалось бросать в еретиков какие-либо предметы.
Тем временем на месте аутодафе собирались светские и духов-ные власти и
гости, а также горожане, заполнявшие площадь.
С прибытием процессии заключенных усаживали на скамьях позора. Вслед за тем
начиналась траурная месса, за ней следовала грозная проповедь инквизитора,
которая кончалась оглашением при-говоров. Приговоры зачитывались по-латыни,
были они длиннющи-ми, начинались цитатами из Библии и произведений отцов
церкви, читались медленно. Если осужденных было много, то на оглашение
приговоров иногда уходило несколько часов.
Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облека-ли в санбенито и
шутовские колпаки, других стегали плетьми, тре-тьих стражники и монахи
волокли на “жаровню”.
“Жаровня” располагалась на соседней площади, куда вслед за смертниками
переходили церковные и светские нотабли и рядовые горожане. Здесь накануне
сооружался эшафот  со столбом в центре, к которому привязывали осужденного;
завозились дрова и хворост, которыми обкладывался эшафот. Сопровождавшие
смертников мо-нахи и “родственники” пытались в эту последнюю минуту вырвать
у своих жертв отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать знать
только знаком, так как, опасаясь, что он будет агитировать пе-ред народом в
пользу ереси, его часто вели на казнь с кляпом во рту.
Когда зажигался костер, особо уважаемым прихожанам пре-доставлялось
почетное право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали перед
церковью свои добродетели.
Если осужденный на костер умирал до казни, то сжигали его труп. Сожжению
подвергались и останки тех, кто был посмертно осужден.
Костер использовался инквизицией и для другой цели – унич-тожение сочинений
вероотступников, иноверцев и неугодных церк- ви писателей.
Деятельность инквизиционного трибунала наложила зловещий отпечаток на
теорию и практику гражданского судопроизводства, из которого исчезли под ее
влиянием зачатки объективности и бесприс-трастности, свойственные еще
римскому праву. В большей части Европы инквизиционное судопроизводство
сделалось обычным ме-тодом, применявшимся в отношении всех обвиняемых. В
глазах светского судьи обвиняемый был человеком, стоящим вне закона,
виновность его всегда предполагалась, и из него надо было во что бы то ни
стало, хитростью или силой, вырвать признание.
Такова была порожденная церковью машина инквизиции, о “благотворном”
влиянии которой на судьбы общества все еще пи-шут некоторые церковные
авторы.